Уильям Уиллис - Возраст не помеха

Спустившись с мачты, я взял ведро и сошел на риф — мне хотелось поискать съедобных моллюсков, крабов и креветок. Между лужами было много сухих мест, по ним я мог свободно пройти. Лужи представляли собой волшебные царства кораллов всех форм и расцветок, поражавших нежностью красок. Каждый куст или отросток казался отличным от другого и словно спорил с ним красотой.

Уровень воды понижался, и в некоторых лужах обнажалось дно. Я видел кораллы во многих странах, но никогда не предполагал, что они могут быть так красивы! Трудно было поверить, что это тончайшее плетение, нежное, как дыхание новорожденного, создано ударами волн и нескончаемой работой бурунов.

Я то и дело останавливался и клал в ведро краба. Попадались мне и раковины, то белоснежные, то пестрые, и на каждом шагу трепанги, невзрачные на вид темные существа в форме сосиски, считающиеся деликатесом в Китае. Мне рассказывали, что люггеры, охотящиеся за трепангами и жемчугом, первыми открыли коралловые рифы Северной Австралии.

Я набрел на двух колоссальных моллюсков с панцирем толщиной полдюйма. Они сидели так глубоко в песке и обломках кораллов, что я не мог сдвинуть их с места. Пришлось пойти на плот за лопатой. Они оказались настоящими гигантами, каждый весил фунтов триста, не меньше. Попади между створками панциря, когда они закрываются, нога человека, и она переломится, как спичка.

Вернувшись на плот, я поужинал крабами, моллюсками и креветками, разложил матрац, улегся и под шепот окутанного ночной тьмой рифа и далекое биение моря заснул.

Меня разбудил начавшийся прилив. Он оповестил о себе звенящими ручейками, пробивавшимися в темноте среди лабиринтов волшебного царства кораллов — оленьих рогов, изящных веточек, белоснежных канделябров. Ручейки заявляли о себе все громче и громче, вода беспрестанно прибывала, и постепенно ночь наполнилась шумом. На внешней стороне рифа мощные удары волн начали сотрясать темноту, и вскоре понтоны оказались наполовину в воде. Риф скрылся под водой — волшебное царство вернулось к своим одиноким мечтам и бесшумной работе. Теперь море яростно атаковало плот, стоявший, как волнорез, на пути потока воды. Волна за волной ударялись о него и разбивались о каюту. Вскоре он оказался затопленным. Я стоял на палубе, сколько мог выдержать, а затем взобрался на мачту. Я опасался, что волны, прежде чем сдвинут плот с места, снесут каюту. Почти час я провел на своем насесте. Но вот плот начал покачиваться с борта на борт. Кливер, который я поставил, удерживал его фордевинд. Плот вздрогнул и дернулся вперед. Я спустился на палубу, подошел к штурвалу и пощупал спицы. Руль уже находился в воде. Я зажег фонарь и посветил за борт; цепь, соединявшая рули, также была на плаву. Значит, можно идти вперед. Но вот стоит ли сейчас ставить грот? В конце концов я решил подождать, пока прилив наберет силу и сам подымет плот. Я уже карабкался обратно на мачту, когда плот накренился на одну сторону и двинулся с места. Одним прыжком я оказался у штурвала. Плот плыл! Я напряженно вглядывался в темноту, стараясь рассмотреть поверхность рифа, чтобы избежать оставшихся на ней светлых участков. С милю шел я по чистой воде и уже тешил себя надеждой, что риф остался позади, даже собирался замерить глубину, как вдруг прямо перед собой увидел буруны и снова сел на риф. Но плот сам освободился, прошел немного вперед, а затем снова сел. На него сразу же обрушились волны. Я взобрался на мачту, но не мог разглядеть ничего, кроме водной толчеи. Мне показалось, что меня окружают коралловые глыбы и остроконечные рифы. Пока я спускался вниз, палуба начала раскачиваться и двигаться, и какое-то время я висел на руках. Внезапно большая волна подняла плот и понесла вперед.

Стало почти светло, я радовался тому, что скоро смогу видеть, что ждет меня впереди. Опустив в воду на леске тиски, я определил глубину: четырнадцать морских саженей. Неужели я уже во Внутреннем канале? Еще несколько замеров показали такую же глубину — между двенадцатью и пятнадцатью саженями. Я решил, что риф позади и можно ставить грот.

Я закрепил штурвал и пошел к гроту, но вдруг чуть ли не у самого своего носа увидел буруны и едва успел повиснуть на мачте, как плот обо что-то ударился. Судя по звуку, я налетел на коралловую глыбу.

Вода уже начала убывать, но я все же решил поднять грот, надеясь, что он поможет плоту освободиться. Плот отреагировал на парус легким сотрясением, как если бы понимал, что я хочу сдвинуть его с места, но коралл, на котором он сидел, крепко держал его. Я немного подождал и спустил грот.

Через час стало совсем светло. По сумрачному небу с юго-востока мчались тучи. После восьми вода упала до низшего уровня. Я закрепил паруса, прибрал палубу и попытался навести порядок в каюте. Там царил хаос. Одеяла и рваные паруса — я прикрепил их к переборкам, чтобы защитить от воды инструменты и карты, — промокли насквозь. Я поел и снова взобрался с биноклем на мачту, чтобы внимательно осмотреть риф и все вокруг. Риф был значительно меньше первого, имел удлиненную форму, коралловые глыбы были обращены к открытому морю. На северо-западе до самого горизонта простиралось чистое море, и я решил направить плот туда. Меня наполнило чувство радости — я был уверен, что, как только вода прибудет и я подниму все паруса, волна снесет меня с рифа. Может быть, на этот раз удача улыбнется мне: я благополучно миную риф и войду во Внутренний канал.

Заснуть я так и не смог и примерно через час поднялся, взял ведро и пошел за моллюсками и креветками. Риф был почти свободен от воды. Он состоял в основном из спрессованных кораллов и многочисленных глыб. Трепангов и моллюсков на нем было сколько угодно, а в одном месте сотни красивых морских звезд лежали чуть ли не одна на другой. На стороне, обращенной к морю, я заметил полоску земли, которая даже во время прилива не покрывалась водой. На ней не было ни малейших признаков растительности. Я сразу отказался от мысли достигнуть ее — для этого надо было переправиться вплавь через заросшую водорослями заводь, а в ней с одной стороны был выход в море, через который могли заплыть акулы.

Серый день тянулся медленно, над обнаженным рифом завывал ветер, жалуясь низким тучам, но вот наконец вода начала прибывать. Чем выше она подымалась, тем ожесточеннее становились атаки волн на края рифа. В конце концов он исчез под водой и на ее поверхности остались только грохочущие буруны, огромные валуны и обращенная к морю полоска твердой земли. Казалось, море обрушило на нее всю свою ярость. Я взобрался на мачту — из-за брызг на палубе было почти невозможно дышать. Приблизительно через час плот начал проявлять признаки жизни. Я спустился вниз и поставил кливер и бизань, а потом и грот. Полный надежды, я ждал, но плот все не трогался с места. Я стоял на носу, где брызг было меньше, и уже подумывал, не взобраться ли мне обратно на мачту, как вдруг от могучего толчка волн о корму плот сдвинулся, нырнул носом, освободился и поплыл.