Жюль Верн - Цезарь Каскабель

Вдруг раздался крик:

— Нет, господа казаки, меня не надо вязать! Их сколько угодно! А меня… разве для смеха!

Кто так говорит? Это — Фракассар, или, скорее, Каскабель, который приподнялся и начал освобождать свои руки, в то время, как все статисты были в руках казаков.

Это-то и была идея достойного Цезаря Каскабеля! Попросив Ортика и его сообщников разыграть роли разбойников, он пошел в полицию и рассказал, в чем дело. Этим и объясняется появление отряда казаков в конце пьесы.

Да! Штука удалась! Ортик и компания славно попались!

Но Ортик, понявший, что все погибло, воскликнул вдруг, указывая начальнику взвода на Каскабеля:

— Берите и его! Этот человек привез с собою политического ссыльного! Ты выдал меня, проклятый циркач, я тоже выдаю тебя!

— Выдавай, торопись, дружок! — отвечал, подмигнув, Каскабель.

— Этот политический ссыльный, бежавший из Якутска, — граф Наркин.

— Именно он! — кивнул головою Каскабель.

Корнелия с детьми и прибежавшая Кайета стояли в изумлении.

В эту минуту поднялся один из зрителей. Это был граф Наркин.

— Вот он, держите его! — крикнул Ортик.

— Да, я граф Наркин, — подтвердил Сергей Васильевич.

— И к тому же помилованный! — воскликнул сияющий Каскабель.

Какой эффект это произвело на публику! Действительность перемещалась с выдумкой, — это потрясет хоть кого! Кажется, многие зрители так и остались при убеждении, что у «Разбойников Черного леса» никогда иного конца и не было.

Вот как было дело.

С той поры, когда семья Каскабель подобрала Сергея Васильевича раненым на границе Аляски, он тринадцать месяцев не получал известий из России. Не могли же они достичь хижин индейцев по берегу Юкона или туземцев островов Ляхова! Таким образом, Сергей Васильевич не знал, что еще шесть месяцев назад царь Александр II издал указ, в котором объявлялась амнистия тем из политических ссыльных, которые находились в одинаковом положении с графом Наркиным. Старик отец написал ему, что теперь он может вернуться в Россию, но, за ненахождением адресата, письмо вернулось в Вальское. Можно представить себе, как беспокоился старый граф Наркин, не получая так долго писем от своего сына. Отец считал его погибшим, думал, что он умер в изгнании. Здоровье старика пошатнулось, и ему было очень плохо, но в это время Сергей Васильевич явился домой. Какая это была радость! Отчаиваться, страдать — и вдруг узнать, что сын жив, здоров и свободен! Да, свободен, и больше ему нечего бояться властей!

Застав отца совсем больным, Сергей Васильевич не захотел с ним сейчас же расставаться и послал Каскабелю письмо, в котором все объяснил ему, предупредив, что будет вечером в цирке на представлении.

Тут-то и пришла Каскабелю в голову его замечательная идея передать разом всех преступников в руки полиции.

Публика узнала все подробности случившегося. Это был настоящий триумф для Каскабеля. Громовые «ура» потрясали цирк в тот момент, когда казаки уводили разбойников, на этот раз не мнимых, а настоящих.

Тотчас же рассказали Сергею Васильевичу, как все произошло, как Кайета узнала о заговоре против него и семьи Каскабель, как с опасностью для жизни она выследила предателей в ночь на шестое июля, как она рассказала все Каскабелю и как тот решил ничего не говорить ни Наркину, ни своей жене.

— Тайна от меня, Цезарь? — сказала с упреком Корнелия.

— Первая и последняя, дорогая женушка! — сказал смиренно Каскабель.

Путешествие семьи Каскабель было окончено. «Красотке» оставалось проехать Россию, Германию и северную Францию, чтобы попасть в родную Нормандию. Конечно, этот путь был не маленький. Но в сравнении с переездом в десять тысяч километров, которые остались позади, это была уже простая прогулка, или, как выражался Каскабель, «один конец только на извозчике».

Да, путешествие было окончено. И закончилось оно гораздо лучше, чем на это можно было надеяться. Никогда еще и нигде не было такой счастливой развязки, — даже в замечательной пьесе «Разбойники Черного леса», где все закончилось к общему удовольствию публики и артистов, за исключением Ортика с Киршевым и их приятелей. Несколько недель спустя этих разбойников повесили, а их сообщников сослали на вечное поселение в Сибирь.

Теперь стал на очереди вопрос о разлуке. Как она произойдет?

Все вышло очень просто.

В тот же вечер, когда весь персонал труппы собрался в «Красотке», Наркин сказал:

— Друзья мои, я знаю, чем вам обязан, и я был бы неблагодарным, если бы забыл это когда-либо! Что я могу сделать для вас? У меня сжимается сердце при мысли о разлуке! Подумайте! Нельзя ли вам остаться в России навсегда и жить в имении моего отца?

Каскабель, не ожидавший такого предложения, задумался и немного погодя ответил:

— Граф…

— Если хотите доставить мне удовольствие, — прервал его Наркин, — зовите меня по-прежнему месье Серж.

— Хорошо! Месье Серж, мы все очень тронуты. Ваше предложение доказывает ваше расположение ко всем нам… Мы все очень благодарны… но там… вы это понимаете?

— Я понимаю вас, — отвечал Наркин. — Да, я вас понимаю. А так как вы хотите вернуться во Францию, в вашу Нормандию, то я буду счастлив знать, что вы там хорошо устроились, в хорошеньком домике, с хозяйством и землей вокруг. Там вы могли бы отдохнуть от ваших долгих путешествий.

— Не думайте, что мы устали, месье Серж! — воскликнул Каскабель.

— Послушайте, друг мой, будьте откровенны! Очень вы дорожите вашим ремеслом?

— Надо же чем-нибудь жить!

— Вы не хотите меня понять, — возразил Наркин, — и этим меня огорчаете! Неужели вы не позволите мне сделать что-нибудь для вас?..

— Мы просим одного, месье Серж, — обратилась к нему Корнелия, — не забывайте нас, как и мы никогда не забудем вас и Кайету…

— Матушка!.. — вскричала девушка.

— Я не могу быть твоею матерью, милое дитя!

— Отчего же нет? — возразил месье Серж.

— Но каким образом?..

— Как жена вашего сына она станет вашей дочерью!

Эти слова Наркина произвели такой эффект, какого еще ни разу не вызывал Каскабель за всю свою блестящую карьеру.

Жан сходил с ума от счастья. Итак, Кайета станет женою Жана, оставаясь в то же время приемной дочерью графа! Могла ли чета Каскабель ожидать лучшего для своего сына? Что же касается чего-нибудь другого, то, кроме дружбы, они ничего не хотят взять от графа. У них есть свое ремесло, и они будут продолжать его…

В эту минуту Сандр вмешался в разговор. Глаза его сверкали, и голос дрожал: