Дональд Портер - Изгой

– Да, уверен!

– Тогда зачем ты здесь, воин? – Маска рассмеялась, звук внутри каменного зала все нарастал и нарастал.

У Ренно уже болели уши. Он выбежал в соседний зал, и смех резко прекратился.

В открытое окно лился лунный свет, в воздухе сильно пахло цветами. В дальнем углу стояла кровать с балдахином, такая же была у Нетти в форте Спрингфилд.

С постели поднялась молодая женщина. Сначала Ренно решил, что это Нетти, но нет, это кто-то другой. И не Дебора. Кожа у женщины была тоже светлая и гладкая, но волосы рыжие и свисали почти до пояса. Глаза у нее были зеленые и очень яркие. Ренно с большим трудом отвел от женщины взгляд.

На ней было платье из мягкого, блестящего белого материала. Глубокий квадратный вырез подчеркивал ее высокие, упругие груди. Талия у женщины была тонкая, а юбка очень широкая, подшитая снизу каким-то материалом, белым и пышным, как пена у водопада.

У Ренно пересохло в горле. Он замер на месте.

Женщина заговорила.

Но он ничего не понимал. Говорила она не на языке сенеков или каком-либо другом индейском языке, но и не на английском.

Ренно напряг слух, пытаясь разобрать непонятную речь.

Женщина замолчала и улыбнулась. Полные губы были подкрашены красной краской.

Ренно чувствовал себя очень глупо, но тоже улыбнулся в ответ.

Она тут же заговорила по-английски, но с сильным акцентом.

– Приезжай в Лондон, воин-сенека. Ты отважен и не бежишь от французских мушкетов или стрел оттава. Посмотрим, хватит ли тебе отваги, чтобы приехать сюда.

Отваги? Его дела говорят сами за себя, никто из воинов не сравнится с ним. Только Гонка носит на поясе столько же скальпов. Женщина смеется над ним. Ренно так разозлился, что не смог ответить.

Она медленно отступила в дальний угол комнаты и оттуда снова сказала ему что-то на непонятном языке.

Ренно гневно смотрел на нее. Он уже подумывал, не запустить ли в женщину томагавком. Нет, во сне это ни к чему не приведет, она просто исчезнет, томагавк не причинит ей никакого вреда.

– Если хватит смелости, – продолжала она, – приезжай в Лондон. Это твоя судьба, Ренно, воин-сенека, избежать ее можно, только смалодушничав. Но тогда до конца дней своих ты будешь, несчастен, ибо в душе будешь знать, что струсил.

Ренно рассердился не на шутку и уже всерьез потянулся к томагавку.

Женщина рассмеялась и исчезла. Вслед за ней исчез и дом, опять поднялся ветер. Ренно снова был в лесу.

Он открыл глаза. Уже стемнело. Он проспал весь день. Ренно быстро собрал оружие, спрыгнул на землю и помчался домой.

На улице перед домом Гонки у огня сидела вся его семья, Уолтер и Джефри Уилсон. Они спокойно ужинали. Никто ничего не сказал Ренно. Он сел, скрестив ноги, рядом с Эличи, и мать протянула ему миску с дымящимся тушеным мясом.

Джефри украдкой взглянул на Ренно, но тоже промолчал – он знал индейские обычаи. Балинта начала было говорить, но Санива сердито взглянула на нее, и девочка замолчала.

Ренно набросился на еду, аппетит у него был зверский. После еды Гонка закурил трубку и сначала протянул ее Джефри. Потом трубка перешла к Ренно и Эличи. Уолтеру тоже хотелось, чтобы к нему относились как к мужчине, поэтому Эличи протянул трубку и ему.

Юноша затянулся, закашлялся и передал трубку Гонке. Балинта улыбнулась, взрослые знали, что она потом будет подсмеиваться над Уолтером.

Наконец Ренно прервал молчание.

– Я отвезу Уолтера и Балинту на свадьбу Деборы, – сказал он.– Мы тронемся в путь с восходом солнца. Эличи тоже пойдет с нами, он возьмет с собой троих воинов.

– Зачем тебе нужны Эличи и воины? – Гонка прекрасно знал ответ, но соблюдал все правила.

– Балинта и Уолтер не могут возвращаться одни, – спокойно ответил Ренно. – Им нужна защита.

Гонка прекрасно понимал, что Уолтер может защитить Балинту, но промолчал. Взгляд его прояснился, хотя он даже не улыбнулся.

– А сам ты не вернешься?

Ренно взглянул на отца, потом на мать и тетку. Затем повернулся в сторону Джефри Уилсона.

– Все решено, – сказал он. – Я поеду с тобой к великому сахему англичан.

Дебора Элвин вся светилась, как и подобает невесте. Взгляды присутствующих были прикованы к ней. Она сидела рядом со своим будущим мужем, преподобным Авдием Дженкинсом, во главе большого стола в столовой дома Эндрю и Милдред Уилсон, на ферме неподалеку от форта Спрингфилд. Кое-кто в Массачусетсе называл этот дом особняком. Наверное, по пограничным меркам это и был особняк, хотя сами Уилсоны и их друзья считали дом фермерской усадьбой. Дощатое здание было аккуратно побелено и выглядело скромно. Обстановка в доме тоже была простая и практичная, кроме некоторых семейных реликвий, привезенных из Англии два десятилетия тому назад.

День благодарения[3] 1689 года стал особым праздником для всех, кто жил в Новой Англии. В большом доме набралось столько народа, что пришлось ставить столы и в гостиной, и в коридорах, отделявших столовую от других комнат. Некоторые женщины нарядились в шелковые или бомбазиновые[4] платья, но одежда большинства мужчин и женщин была из грубой полушерстяной ткани, привычной для переселенцев. Кое-кто из мужчин пришел в штанах и рубахах из оленьей кожи – у некоторых колонистов ничего другого и не было.

В этом году поселенцам удалось собрать большой урожай овощей и зерновых. Но настоящим украшением праздничного стола стало мясо. Полковник Уилсон и его управляющий фермой Том Хиббард охотились каждый день в течение целой недели, и теперь на вертелах жарилась целая дюжина диких индеек. На улице в специальных ямах запекали разделанные туши бизонов. Для любителей более изысканной дичи готовились утки, гуси и куропатки.

На празднике собрались друзья, соседи и офицеры отряда милиции Массачусетса с семьями. Отсутствовал лишь Джефри Уилсон, и только его отец знал, что молодого человека отправили с секретным поручением к индейцам сенека.

Люди в форте Спрингфилд жили дружно, как часто случается в местах, где жизнь трудна и полна опасностей. Многие из них вместе отражали нападения индейцев, и большинство, в том числе Том Хиббард, пережили утрату близких. Мужчины вместе ходили в поход на Квебек, а в голодные годы делились друг с другом последним.

И только одному человеку было здесь не по себе. Нетти сидела у дальнего конца большого обеденного стола. Когда она приехала в Америку из Англии, у нее не было ни гроша, и чтобы прокормить себя, она стала заниматься единственным доступным ей делом, но и священник, и его невеста твердо верили, что добродетели Нетти намного перевешивают те грехи, в которых она погрязла в связи со своим ремеслом.