Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок

Мы подъехали к лагерю в предрассветных сумерках, и ребята сразу же стали звать Доктора.

— Выходи, старый недотепа! — крикнул кто-то.

— Где кофе, который ты нам обещал? — заорали другие. — Где бекон, где лепешки? Куда ты запропастился, черт тебя подери?

— Наверное, ушел домой и дрыхнет в теплой постели, — проворчал Ловкач. — Какое ему дело, что мы голодны как черти!

— Уж я его проучу! — зарычал еще один. — Сидел тут сложа руки и даже завтрак нам не приготовил. Ух, попадись он мне, шкуру спущу!

И вдруг раздался чей-то испуганный возглас:

— Э, да вот он!

В голосе было столько тревоги, что мы разом бросились к тому месту, откуда он послышался. И там мы нашли кого искали — старого Доктора. Он лежал на спине с остекленевшими глазами и темно-красным пятном на груди, от которого по старомодному сюртуку стекала вбок струйка крови. Белоснежные седины, обрамлявшие лицо Доктора, придавали ему какое-то небывалое благородство. Он казался самым прекрасным старцем, какого мне доводилось видеть.

— Кто подстрелил эту свинью, которая не годилась для жаркого? — грубо бросил один из сгрудившихся вокруг него парней.

Вот такая эпитафия прозвучала над телом старика.

— Видать, Красному Коршуну надоело делиться со старым бездельником, — зевнул другой.

— А может, это не Коршун его прикончил? Может, здесь есть кто-то еще и теперь наша очередь отправиться на тот свет?

Бандиты бросились врассыпную, а я опустился перед стариком на колени и приподнял его голову. Знал, что он был негодяем, но все равно сердце мое щемило от жалости.

И тут я уверился, что сострадание к ближнему творит чудеса. В его глазах вдруг вспыхнул слабый огонек жизни, и по взгляду Доктора я понял, что он меня узнал.

— Хват, мой мальчик! — выговорил с такой нежностью, что во мне всколыхнулся гнев и пробудилась отчаянная жажда мести.

— Кто это сделал, дружище? — зашептал я ему в ухо. — Скажи мне, кто это сделал?

До этого он словно не чувствовал боли, но теперь, в агонии, лицо его исказилось и посерело. На последнем выдохе он простонал:

— Эмити… берегись… — И умер, с предупреждением, застывшим на устах.

Мы с Каддиганом похоронили его и завалили могилу камнями, чтобы ее не могли разрыть койоты. Когда была опущена последняя глыба, из-за гор на востоке показалось солнце, осветив долину первыми лучами. Наверное, в тот момент я был склонен к излишней впечатлительности, потому что мне это показалось знаком свыше, обещанием, что старику простятся все его грехи.

Быть может, он принес людям немало зла, но по крайней мере в отношении меня проявил заботу.

Я стал размышлять над тем, что хотел сказать мне Доктор перед самой смертью, и вид мой был настолько мрачен, что Каддиган воскликнул:

— Черт побери, Шерберн! Он же был мерзавцем!

— Да, Каддиган, — отозвался я, — но он был добр ко мне.

Я лег, завернулся в одеяло, и на меня нахлынула страшная усталость. Я решил больше ни о чем не думать, однако, проснувшись через пару часов, словно от толчка, твердо знал, что теперь буду делать. Вопреки предупреждению Доктора, собрался поехать в Эмити и посмотреть, что из этого выйдет.

Весь день мы отдыхали в тени, но как только солнце стало спускаться к западным вершинам, я оседлал пегого и тронулся в путь. Каддиган вскочил и крикнул:

— Составить компанию, старичок?

Но я покачал головой и медленно поехал через пустыню.

Несмотря на всю мою решимость, до Эмити я добрался не сразу. Оставалось не больше пары миль до города, когда вдруг что-то заставило меня отклониться от маршрута, как отклоняется стрелка компаса к залежам железа. Я решил заглянуть к Лэнгхорнам, и едва выехал на дорогу, ведущую к ранчо, как откуда-то из-за камней на нее свернула и Дженни. Я так обрадовался, что издал индейский боевой клич. Она повернулась и, остановив лошадку, замерла в седле. Девушка так и сидела без движения, пока я к ней не подъехал. И будь я проклят, если у нее по щекам не катились слезы!

— Вот черт! — поразился я. — Ты ли это, Дженни? Как это на тебя не похоже!

— Он сказал мне, что ты никогда не вернешься, — пояснила она. — И я… я почти поверила ему. Но теперь больше не поверю ни единому его слову. Ненавижу его! Низкий лжец!

— Господи! — выдохнул я. — Уж не о Грешаме ли ты говоришь?!

— Да, о нем!

— Но он… — начал было я и тут вспомнил. — Знаешь, это я перед отъездом написал ему, что вряд ли вернусь, так что он тут ни при чем…

— Не хочу больше о нем говорить, — перебила меня Дженни. — Не хочу о нем даже думать! Для меня он больше не существует!

Стоило ли спрашивать, кто для нее существовал? Я заключил в объятия ту, которая предпочла меня великому Питеру Грешаму, и прочел ей две главы из ненаписанного романа, где все слова были лишь о том, что нет на свете девушки лучше ее и краше. Кажется, история понравилась Дженни, и не знаю, сколько еще мы вели бы себя как дети, если бы ииз-за холма не показались двое работников ее отца, заставив нас отпрянуть друг от друга. Мы поехали к ней домой. Там я попал в лапы майора Лэнгхорна, и он долгое время излагал мне одну из своих гениальных идей, осуществив которую человечество могло бы раз и навсегда удовлетворить свою потребность в электрической энергии. Он предлагал изготовить гигантские линзы и установить их над пустыней; солнечные лучи будут фокусироваться на больших котлах, вода в них, превращаясь в пар, станет вращать турбины, от которых во все уголки планеты, где только есть нужда в электричестве, будут расходиться провода. Разумеется, система может работать только днем, но, как он глубокомысленно подметил, многие промышленные предприятия вполне могут обходиться по ночам без электричества. Мистер Лэнгхорн даже рассчитал стоимость линз, и все шло гладко, пока я не спросил, откуда он возьмет в пустыне столько воды.

Об этом он не подумал, поэтому стал напряженно тереть лоб. Однако по виду майора нельзя было сказать, что его затея зашла в тупик, она всего лишь претерпела небольшую заминку. Мы с Дженни посмотрели друг на друга и, дурачась, выкатили глаза. А вскоре я стал собираться в Эмити — на сей раз уверенный, что больше никуда не сверну.

К городу я подъехал новым человеком. До встречи с Дженни казалось, что я взвалил на себя ношу, которая мне не по силам; теперь же, когда проблема наших отношений столь благополучно разрешилась, любое дело мне было по плечу.

Уже совсем стемнело. Никем не замеченный, я подошел к отелю. Обогнув здание, отпер дверь с задней стороны и стал подниматься по лестнице в мою комнату — точнее говоря, в номер, который когда-то была моим. Оказавшись в хорошо знакомом помещении, я решил собраться с мыслями и хорошенько обдумать дело, которое меня сюда привело.