Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

   Они пробирались через выгоревшие дотла здания, от которых одни стены остались. Порой приходилось лавировать на сохранившихся железобетонных балках, пролегающих ненадежными мостками над глубокими провалами подвалов. От близких разрывов мин и снарядов вздрагивали остовы домов, с уцелевших потолков отваливалась штукатурка и лепные украшения, с крыш слетали плитки черепицы. Случайные пули высекали искры из камня, вокруг шлепались на излете горячие металлические осколки. Где-то звонко хлестали автоматные очереди, гулко бухали винтовки и карабины.

   В затишье остановились передохнуть. Сергей прислушался к ожесточенной перестрелке и в раздумье спросил:

 — И куда мы премся? Этак запросто и пулю схлопочешь, а с меня и одной за глаза, — и ткнул в щеку, на которой и под сажей виднелся глубокий шрам. — На «Иле» стрелком-радистом летал, с «мессера» влепили, едва язык не перерубили. Потому и перевели в фанерную авиацию. А тебя как в нее угораздило?

— Мой «горбач» немцы сбили, а меня взрывом контузило. Врачи запретили на штурмовиках летать... Слушай, сержант, нам нельзя прохлаждаться. Поляков надо искать, чтоб к Висле дорогу показали.

— А где она, та Висла? Близок локоть, да не дотянешься до него. В тайге я на сто верст в округе любую избушку найду, а здесь сам черт ногу сломит...

   И снова перепаханные войной каменные джунгли огромного города. Попытались выбраться на мостовую, но тут же вернулись в теснину загроможденных обрушенными зданиями небольших двориков. Вдоль улиц густыми пчелиными роями резвились тучи пуль.

   Груздев помнил о Костином ожоге и при ходьбе рыскал взглядом по сторонам. Желтые с прозеленью листья подорожника он заметил под водосточной трубой. Опрометью бросился к ним и тут-то, у самого лица, в кирпич ударила пуля, осыпала мелкой красной крошкой и, заверещав, срикошетила.

— Баламут несчастный! — не на шутку рассердился Лисовский. — Сунешься еще без спроса, я...

— Под хвост соли насыплешь? Эх, Костя, да я готов до конца войны, в свободное от полетов время, сортиры драить, лишь бы счес быть отсюда подальше... А без подорожника тебе не обойтись.

   На уцелевшие от огня и разрушений здания набрели, когда чуть не падали от усталости и уже примирились с мыслью, что развалинам нет ни конца, ни края. Сергею даже подумалось, что без ориентиров они бродят по кругу, как слепая лошадь, и никогда не сумеют вырваться из каменной ловушки. А вышли на узкую улочку, удивились, что она превратилась в своеобразную границу между уничтоженной пожарами и взрывами частью города и сравнительно не тронутыми ожесточенными боями его кварталами.

Обессилев, влезли в первую попавшуюся квартиру. По запущенным комнатам гулял сквозняк, под ногами похрустывало битое  оконное стекло, на стенах, под обвалившейся штукатуркой, обнажился красный кирпич.

 — Будто Мамай воевал, — негромко заметил Груздев, обводя взглядом переломанную, перековерканную мебель, вывернутые из гнезд паркетные плитки.

   Костя сразу опустился животом на тахту, из-под прорванной обивки которой клочьями торчала шерсть, а Сергей пошел по комнатам. Шагал осторожно, по-таежному мягко ступая по полу. В кухне нашел горсть неизвестных ему крупных зерен, заплесневевшие хлебные корочки, пять сморщенных, проросших картофелин.   Обрадованный, без опаски сунулся в соседнюю с кухней комнатушку и мигом отпрянул, различив в ее глубине темный человеческий силуэт. Рывком захлопнул дверь и вжался в простенок в ожидании выстрела. Из комнатенки ни шороха, ни звука. И тогда сообразил, что испугался собственного отражения в зеркале.

 — Иди сюда, Костя! — позвал он Лисовского. — Погляди, какой здесь водопой.

 — Запасливый хозяин, — повеселел лейтенант, — полную ванну воды набрал...

   Вдоволь напились, помылись, благо нашелся обмылок. В поваленном на пол гардеробе Сергей отыскал старую, но чистую мужскую шелковую рубашку, разорвал на полосы и, приложив к Костиным ожогам листья подорожника, плотно перебинтовал спину лейтенанта. Лисовский натянул дырявую гимнастерку и примолк, словно прислушиваясь!

 — Прохладненько, — довольный, признался он, — и не жжет. А то кожу будто кто на спицы накручивал.

 — У меня мать по деревне первая лекарка, — со вздохом проговорил Сергей. — От каждой болячки у нее своя травка. По малолетству я с ней по лугам да тайге шастал, цветочки, ягодки, листики собирал. А подрос — к бате на трактор потянуло. Люблю всякие машины. Днем бы и ночью с ними возился!.. Да ладно, соловья баснями не кормят. Эх, жизнь наша кубекова... Давай хоть зерна погрызем. Не пойму только, откуда такие? Уж больно крупные.

 — Это ж кукуруза, — недоверчиво посмотрел на него Костя. — Разве не ел на Украине мамалыгу?

 — Я с Ленинградского фронта в Польшу попал, а там откуда кукурузе взяться... Ох и наголодовал я. Жрали, што под руку попадет. Как-то спер банку пушечного сала и слопал. Еле-еле меня в лазарете выходили.

   Кукурузные зерна, крепкие как речная галька, они подолгу крушили зубами, перетирали в клейкую массу и медленно сосали, чтобы почувствовать хотя бы видимость сытости. Хлебные корочки размочили в воде, растерли, а болтушку выпили. Лисовский, очищая ножом картофелину, жалел:

 — И какие мы с тобой оболтусы. Даже энзе не прихватили, а там шоколад, сало...

 — Ша, лейтенант, чужие! — сорванным шепотом предупредил Сергей. Он пробрался к окну, спрятался в простенок и через тюлевую занавеску, чудом уцелевшую на правой половине рамы, наблюдал за двором, в дальнем углу которого появились пятеро мужчин в штатском, но с автоматами под мышками. Груздев тихонько вытянул парабеллум из-за ремня.

 — Не стреляй! — подобрался к нему Лисовский. — Кажется, поляки...

 — Ближе подпустим — не справимся. У них  автоматы, а может, у? гранаты.

 — Товажищи! — крикнул лейтенант. — Бардзо прошу...

   По окну разом хлестнули   автоматы,  кухня  наполнилась сухой, въедливой, как перец, пылью от сбитой пулями штукатурки.

 — Швабы! — послышался громкий голос. — Невзгода, боевники! До бою!

 - Ошибка! Обмова! Подождите, мы — русские...

 — Москали! Геть, лайдаки... Я зроблю з вас пяль!

 — Ничо, дают братья-славяне! — обозлился Сергей.

 — Аковцы! — пригнулся Костя. — Они ни русских,  ни немцев не признают. Попади им в руки, они не станут чикаться...

 — Не высовывайся! — предупредил Сергей и исчез в двери. Костя огляделся, заметил на буфете круглое зеркальце, подполз и снял его. Вернулся к простенку, поднял зеркальце на уровень глаз и убедился, что через него можно наблюдать за неожиданным противником. Стреляли из подъезда наискось. Аковцы прятались за колоннами и выступом стены. Молчание парней их ободрило. Из окна выглянул главарь группы со свисающими ниже подбородка усами и подал команду. С новой силой вспыхнула стрельба. Усатый вскочил на подоконник, словно собрался нырнуть во двор, но пуля выбила из его вскинутой руки автомат, а самого опрокинуло в комнату. Глухо бухнул пистолетный выстрел, другой, кто-то вскрикнул, и стрельба смолкла.