Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

 — Пся крев! Пречь, прендзе! — раздался тот же голос.

 — Навел на панов шороху, — появился в дверях возбужденный Сергей. — Как они из двора сыпанули! Теперь, как пить дать, дом обложат. Давай потихоньку выбираться, штоб им в лапы не попасть.

   Вылезли через окно, отошли недалеко, как за спиной рванули гранаты... Сергей шел осторожно, приглядываясь, прислушиваясь. Крадучись, проскальзывал мимо окон и подъездов. За лейтенантом следил в оба, понял, что тот в пригляде нуждается, пока с обстановкой не освоится. Пистолет из руки не выпускал, хотя пот разъел ссадины на ладони, в которую впаялась рубчатая рукоятка парабеллума. Встречались завалы, взбугренная взрывами мостовая, но шагать легче, чем в той, выжженной части города. И здесь всюду видны следы недавних боев, но дома стоят невредимые, не выгоревшие. В оконных рамах осыпались стекла, кое-где зияют проломы, но вечерние сумерки милосердно прикрывают разрушения.

 — Часовня?! — удивленно замер Сергей перед глубокой нишей в стене. Виднелась женская гипсовая статуэтка, желтыми искорками мерцали тоненькие свечи, а мостовую, перед нишей, устилали цветы с неуспевшими завять лепестками, срезанные с деревьев ветви с багрово-красными и восково-лимонными листьями.

 — Нет, не часовня, — склоняя голову, печально объяснил Костя. — Со времен Костюшки на месте гибели конфедерата поляки ставят статуэтку матки бозки и зажигают свечи, чтя его память. Землю, политую кровью патриота, устилают цветами. И тут кто-то отдал жизнь за родину...

 — И не один, — добавил сержант. — Кровищи-то, вишь, сколько на камнях запеклось... Уважительно к мертвым относятся... Пошли:

 — Куда меня тянешь?

 — Закудыкал, пути не будет, — рассердился Груздев. — На восток идем. Солнце-то на запад садится, а времени седьмой час. Дошло! Да и с ночевкой пора определяться. В темноте-то мы иль на фрицев нарвемся, иль аковцы нам головы сломят. Здесь, Костя, как в сказке. Чем дальше, тем страшней... Стоп! — прислушался он. — И сюда кого-то черт несет!

   Сергей рывком увлек Костю за собой. Залегли они за свалившейся с дома балюстрадой, неподалёку от ниши, где крохотными звездочками светили свечечки. Костя взвел курок пистолета, притих и, пожалуй, впервые с момента вынужденной посадки осознал, что попал во враждебный мир, где малейшее проявление слабости и неуверенности грозит верной гибелью.

   Медленно приближались шаркающие шаги, громче слышалось равномерное постукивание. Из-за угла показалась пожилая женщина в черной одежде с приколотыми на груди белой и красной ленточками — цветами польского флага, с черной тросточкой в руке. Она остановилась у ниши, скорбно опустилась на колени и, крестясь, негромко произнесла молитву. Сергей уловил немногие из быстрых певучих слов:

— Матка бозка... пан Езус...

   Поднялась, аккуратно отряхнула пыль с подола длинной юбки, достала из потрепанной кошелки свечку. Зажгла фитиль от горящей свечечки и поставила радом со статуэткой божьей матери. Снова перекрестилась, вытерла платочком глаза. Непонятно откуда появились два аковца. Рядом с женщиной высились мужские фигуры с автоматами.

 — Дзень добры, пани!

 — Добры дзень, пан!

 - Дозвольте запрезентоваться — поручник Чеслав Варышак... Пани случайно не встретились москали?

 — Россияне наши освободители.

 — Россияне и швабы — не едно копыто. Армия Краёва ведет героичную валку. За вильность и неподлеглость...

 — Ваши лайдаки моего сына тут убили, цо не схотел он их приказ выполнить... Матка бозка, мадонна сантиссима! — женщина перекрестилась и пошла, постукивая палочкой, по улице, обходя каменные завалы.

 — До видзения, пани! — крикнул ей вслед поручик, но она не обернулась и не ответила.

   Он свистнул, и откуда-то, будто из-под земли, вывернулись его спутники, встали в кружок, пошептались и бесшумно исчезли, словно растворились в сумерках. Костя и Сергей с полчаса молча пролежали на обломках кирпичей, потом лейтенант пересказал разговор усатого с женщиной. Груздев вскипел:

 — Подлюки, своих расстреливают! Если они мне еще под руку подвернутся, шлепну без жалости!

И снова они пробирались двориками, пригнувшись, перебегали узкие улочки и проулки, тревожно вглядывались в угрюмые дома с черными провалами окон.

   Сквозь дым пожарищ робко пробился блеклый луч заходящего солнца, но ни отблеска, ни зайчика не сверкнуло в мертвом квартале. Солнце испуганно мигнуло и набежавшей тучей, словно ладонями, прикрылось. Сумрачные тени выползли на мостовую, слились воедино и окружили парней густой серой стеной. Сергей почувствовал, как необъяснимый страх закрадывается в его сердце, ужасом обволакивает мозг. Он боялся, что их застанут врасплох, или перестреляют из засады.

   Стрельба поблизости стихла, но вдалеке все так же стучали редкие автоматные очереди, да где-то лопались гранаты. С наступлением темноты все выше вздымалось багровое пламя над крышами, все чаще взлетали в небо ярко-белые осветительные ракеты. При их вспышках Сергей и заприметил парашют. Шелк будто загорелся зеленым огнем.  Парень мгновенно втянул Костю в подъезд уцелевшего дома. Оставил лейтенанта наблюдать за улицей, а сам, короткими перебежками, подобрался к подозрительному предмету. Рассмотрел находку и по-птичьи засвистел:

 — Синь-синь-синь... — Повезло! — встретил он Костю радостным шепотом. — Пофартило! Тюк, што наши полякам сбрасывали! Авось сухарями да консервами разживемся.

 — Двадцать один?! Не пойму, стоят часы, аль идут? Будто медведь на ухо наступил. Не слышу, как они тикают, — с досадой проговорил Сергей, разглядывая светящийся циферблат. — Совсем оглох... Курить как из пушки хочу. Счас бы щепотку самосада, аль нашей канской махорочки... И жрать нечего... Волокли, волокли тюк, как проклятые, а в нем гранаты да патроны...

 — Зато гранат теперь вдоволь, — лениво отозвался Костя, устроивший постель в ванне. - И неизвестно, что лучше — гранаты или еда.

 — А по мне, так и два горошка на ложку хороши... С утра не рубали, опупеть можно от голода. В столовке, поди, расход на нас держат... В ШМАСе кормили паршиво, зато мало гоняли. А от сёднишной гонки руки-ноги ноют...

 - Где военную школу кончал?

 — В Красноярске.

 — Иди ты! — слышно, как Костя удивленно приподнялся. — Я родом из Красноярска, и летное училище там же окончил.

 — Когда?

 — В январе сорок третьего.

 — А нас в марте на Ленинградский фронт отправили.

 — Надо же, земляком оказался!

 — Чудеса в решете! — удивился Сергей. Он пристроился рядом с ванной на пуховой перине, такую же и Косте принес. — Меня в Большом Улуе призывали, а родом из Ольховки. Слышал ?