Поль Бенуа - Колодезь Иакова

– Бутылку шампанского, – приказала Наталия. – Ты, верно, еще никогда не пробовала этот напиток.

Агарь выпила бокал. Потом второй. Странные видения, сверкающие и неопределенные, встали у нее перед глазами.

Еле доносился далекий голос Лазареско, однообразный, монотонный.

– Я люблю молодежь. Даже очень. Но только серьезную. Молодые девушки сами не знают, сколько они теряют, будучи легкомысленными. Была у меня подруга, за которую первый секретарь посольства господин Констанс пошел бы в огонь и воду. Сколько раз говорила я этой глупой женщине: «Смотри, не упусти этого господина!» И что же? Она предпочла бежать с актером на вторых ролях из театра Барэ. Ты меня слушаешь?

– Да, сударыня.

– Ты совершенно правильно поступаешь. Лина де Марвиль скажет тебе, давала ли я кому-нибудь плохой совет. Ты поешь?

– Нет, сударыня.

– А голос у тебя есть?

– Не думаю.

– Небольшой голос есть у всякого. Нужно только уметь им пользоваться. Голос можно развить, даже если его совсем нет. Правда, это случается редко, но все же случается. Наконец голос всегда можно заменить танцами. А вот и Лина де Марвиль. Мы еще вернемся к нашему разговору. Лина сегодня решительно хороша. Кто поверит, что я только на три года старше ее, ну на четыре, не больше.

Певица взошла на сцену под бурю аплодисментов, к которым примешивались звучные крики. Успех ее был несомненным. Она дважды пела на бис.

К концу выступления восторг зрителей перешел всякие границы. Старый турок, одетый в редингот, изо всех сил вертел на палке феску. Какие-то итальянцы аплодировали. Группка американских моряков плакала.

– Дорогая Лина, – прошептала госпожа Лазареско, тоже очень взволнованная. – У нее истинный талант. Вот ей несут цветы. Ах, какой букет! Наверно, на двадцать лир. Должно быть, Ришди-паша или же маленький Жеронтопуло… Так или иначе это очень мило.

Она встала:

– Пойдем, пора.

У лестницы, ведущей за кулисы, она сунула карточку в руку Агари.

– Приходи ко мне, дитя мое, приходи как можно раньше, ты об этом не пожалеешь. Я дома ежедневно от трех до пяти… Наталия Лазареско, 18, улица Главани, второй этаж, первая дверь направо.

С борта уносившего ее парохода смотрела Агарь на исчезавший в утреннем тумане Константинополь. Город, в котором она родилась и в котором до сих пор жила, только в последний момент показался ей прекрасным.

Вместо клоаки, по которой еще год назад она шлепала в рваных ботинках, перед глазами, точно золотое кружево, вставало волшебное видение.

Она задрожала при мысли о том, что, может быть, всю жизнь только после потери будет познавать цену вещей.

Пароход огибал выложенный белым и черным мрамором старый Сераль. Вскоре от чудесного миража остался один только розоватый туман, в котором растворялась серая дымка стоящих в гавани пароходов.

На юге как-то внезапно выросли Принцевы острова. В воде плескались и кувыркались серебристые дельфины.

Утомленная кружащим голову воздухом, Агарь спустилась в каюту второго класса, где почти никого не было, и стала укладывать кое-как брошенные носильщиками вещи. Было у нее два прекрасных сундука, совсем новый чемодан и очень элегантный дорожный несессер. К каждому сундуку была прикреплена этикетка с четко выведенной надписью «Мадемуазель Жессика, балерина».

Для этой метаморфозы госпоже Лазареско понадобилось всего шесть месяцев.

Немного больше года прошло со дня первой встречи Агари с Линой де Марвиль, уже погрузившейся в тень, где одиноко гаснут падающие звезды.

Еще на том знаменитом ужине почтенная женщина, окончательно побежденная бросаемыми в сторону Агари взглядами и комплиментами присутствующих, взяла с нее обещание прийти к ней на следующий день. Этой девочкой определенно стоило заняться. Метод госпожи Лазареско, который оправдал себя несколькими блестящими удачами, заключался в том, чтобы на воздушные замки не тратить ни времени, ни труда, ни денег. Но, вместо того чтобы попросту пустить по рукам попавшую к ней девушку, она давала ей некоторое артистическое образование, ухитряясь даже распознать, в какой области было больше всего шансов на успех.

Для этого нужен был предварительный денежный вклад. Госпожа Лазареско не колебалась. Все расходы за короткое время покрывались каким-нибудь весьма скромным и серьезным господином. Для Агари такой «шкатулкой» стал Григорий Стамбулиан. Он дал госпоже Лазареско деньги на наряды и на соответствующее образование.

Надежду сделать из Агари певицу пришлось вскоре оставить. У нее был абсолютно не гибкий и маловыразительный голос.

В роли же танцовщицы она могла кое-чего достичь, и весьма быстро. К тому располагало и ее телосложение.

Высокая и худенькая, девушка имела длинные тонкие ноги и чудесную спину, и то сгибаясь, то откидываясь назад в танце, была так выразительна, что при ее бесстрастном лице казалось загадкой.

Через несколько месяцев Агарь танцевала уже сносно, хотя и немного холодно.

В первый раз для пробы она выступила на каком-то благотворительном вечере. Успех был такой, что она тут же могла получить весьма выгодное приглашение на любую в Константинополе сцену. Но опекунша ее этому воспротивилась. Госпожа Лазареско придерживалась того мнения, что никогда не следует выступать в огромном городе, ибо зависть оставшихся позади товарок рано или поздно побудит их откопать факты, часто весьма нежелательные для случайных покровителей.

Покончив с артистическим образованием Агари, тем временем превратившейся в мадемуазель Жессику, добрая Наталия решила приступить к ее светскому воспитанию, что, по ее представлениям, заключалось в умении извлекать как можно больше выгоды из мужчин.

Почтенная женщина имела на этот счет солидный запас бесспорных и весьма разумных правил: не доверять мужчинам, не придавать никакого значения мужской красоте, действовать всегда с большой осторожностью и т.д. В соответствии с этими правилами Григорий Стамбулиан был удален только тогда, когда нашелся другой, более щедрый покровитель.

С биржевика Галаты кроме денег на образование Агари, с предварительным вычетом в пользу госпожи Лазареско, было взято еще триста лир, тут же помещенных в Оттоманский банк.

Преемник Стамбулиана, граф Кюнерсдорф, уполномоченный финансовой комиссии, очень милый русский молодой человек, через три месяца должен был вернуться к себе на родину.

Он обратился к госпоже Лазареско с просьбой найти ему подругу, которая скрасила бы последние недели его пребывания в Константинополе.

Нельзя было пожаловаться на его щедрость. Но госпожа Лазареско считала, что Агарь извлекла далеко не все из такого прекрасного случая, и решила, что, путешествуя, последняя лучше узнает мужчин и жизнь. К тому же, уже две новые ученицы ждали своей очереди. С Агари взять было больше нечего.