Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

Бош сказала:

— Я тоже считаю, что Всеукраинская рада рабочих депутатов, раз уже она заявила о своем существовании, не может оставаться вне поля нашего зрения.

— Но ведь она не наша! — вскрикнули одновременно Георгий Ливер и Довнар–Запольский, руководители шулявской и подольской организаций. — Она целиком в руках шовинистов — украинских эсдеков!

Бош пожала плечами:

— Киевский совет рабочих депутатов тоже не наш, а меньшевистский. Совет военных депутатов не наш, а эсеровский. Однако мы входим в их состав и боремся в них за нашу большевистскую правду.

Пятаков возмущённо и патетически всплеснул руками:

— Следовательно, ты предлагаешь нам войти и в ее состав?

— Я предлагаю, — сдержанно ответила Бош, — больше не медлить с созывом Всеукраинского съезда Советов или, по крайней мере, съезда Советов Юго–западного края. А тем временем, раз Всеукраинская рада рабочих депутатов уже провозглашена…

— Ее самовольно провозгласили украинские сепаратисты! — закричал Пятаков. — Ее избрали на сепаратистском сборище только рабочих–украинцев, без представительства от пролетариев других национальностей! Она контрреволюционна!

Бош сказала спокойно:

— Это верно: ее политика может быть только контрреволюционной. Наша задача, задача большевиков, — развенчать ее перед массами. Наша политика, политика большевиков, — оторвать слои украинских трудящихся от Центральной рады, а теперь, следовательно, и от новоявленной сепаратистской Всеукраинской рады рабочих депутатов…

Горовиц снова вскочил:

— А как же нам развенчивать и отрывать, ежели мы даже не входим в них и лишены возможности проводить подрывную работу изнутри?

Пятаков, пока говорили Бош и Горовиц, сидел молча, задумавшись. Взгляд его сначала перескакивал с лица Иванова на лица Горовица и Бош, затем вдруг уперся в какую–то невидимую точку на стене: он смотрел сквозь стеклышки пенсне на эту точку, словно увидел в ней нечто неожиданное, удивительное, и не отрывал взгляда даже тогда, когда поворачивал голову. Впрочем, в эту минуту он ничего не видел и никуда не смотрел: в минуты сосредоточенности и напряженного размышления он всегда смотрел в пространство — такая уж у него была привычка… Черт возьми! А может, и в самом деле есть логика в соображениях этого сепаратиста Винниченко — насчет альянса социал–демократических партий и соответствующих межпартийных комбинациях? А?.. Юрий Пятаков тоже понимал революцию не как движение широких масс, а только — как борьбу партий.

— Что же, — молвил Пятаков неожиданно спокойно после недавнего крика, — вполне возможно, что именно сейчас наступил подходящий момент завоевать изнутри и Всеукраинскую рабочую раду, и самую Центральную раду, чтобы захватить в них руководство и…

— Ты предлагаешь нам войти в состав самой… Центральной рады?! — изумилась Бош.

— А почему бы и нет? Став членами Центральной рады, проводя работу среди сотни пролетариев и вырывая их из–под влияния сепаратистов, а с другой стороны — преодолевая расхождения с винниченковской националистической социал–демократией, мы тем самым получим возможность влиять на политику самой Центральной рады и…

— Я категорически против! — крикнул Иванов. — Центральная рада — орган украинской буржуазии. Точно так же как Временное правительство является органом всероссийской буржуазии. Мы же не входим во Временное правительство и не поддерживаем его!

— Вот видишь: теперь ты против! Но ведь ты сам вечно настаиваешь на том, что мы не имеем права отмежевываться от украинского национального вопроса и должны всячески поддерживать освободительную национальную борьбу!

— Но не на путях Центральной рады должны мы решать национальный вопрос. Мы, а не Центральная рада должны возглавить освободительную национальную борьбу! Ленин точно сказал: только тогда, когда во главе национальной освободительной борьбы станет пролетариат…

— Ленин! Ленин! Снова — Ленин! — завопил Пятаков. — Я отказываюсь всех вас понимать. Возможны лишь два варианта: либо мы идем в Центральную раду, либо мы не идем в Центральную раду. Я думаю, что при теперешней ситуации, если мы завоюем руководящие позиции в Центральной раде, то тем самым мы станем во главе национальной борьбы!

— Но ведь в таком случае мы признаем, что не мы, а Центральная рада возглавляет национальную борьбу!

Ливер раздраженно пожал плечами и вмешался в спор:

— Товарищи! Все это… какая–то софистика! Мы только зря теряем время и… сотрясаем воздух… мудреными словесами! А между тем вопрос для каждого большевика совершенно ясен… Мы, украинцы…

Пятков ехидно подколол:

— Хорошо украинцам: им все ясно, а вот как разобраться в вашей украинской путанице нам… интернационалистам?

Ливер зачем–то взял со стула свою фуражку — черную с зеленым околышем фуражку ученика землемерного училища, — надел ее, но сразу же снял и снова положил на стул.

— Украинцам, — сказал он, сердито взглянув на Пятакова, — тоже присущи… чувства и убеждения интернационализма. И ты, Пятаков, глубоко ошибаешься: украинцам, возможно, труднее всeго… разобраться в… украинской путанице, как ты говоришь. Ибо и в самом деле все это не так просто: нам, украинцам, необходимо бороться одновременно и за социальное, и за национальное освобождение, а на наших национальных чувствах пытаются играть… контрреволюция и… и некоторое неумные революционеры, если хочешь знать, тоже…

— Что ты хочешь этим сказать? — вскипел Пятаков. — На что ты намекаешь? — Пятаков разъярился. — Ты еще молод бросать такие слова в адрес старых революционеров и… и…

Ливер слегка побледнел, но ответил спокойно:

— Юрий Леонидович! Кажется, нас с вами одновременно разыскивали жандармы, когда в пятнадцатом году произошел очередной разгром киевского подполья…

— Ты тогда был еще сосунком! Сосунок ты и теперь!

— Георгий был тогда агентом «Правды»! — возмутился студент Довнар–Запольский, ровесник Ливера, хотя и более молодой член партии и без такой партийной биографии, как у Георгия Ливера: большевик с шестнадцати лет, распространитель большевистской газеты «Правда», руководитель одного из разгромленных киевских большевистских подполий, царский каторжник, — даром, что после исключения за революционную деятельность из анапской гимназии на Северном Кавказе был лишь учеником второго класса Киевского землемерного училища. — Георгий тоже старый революционер! И имеет право…

Но Пятаков уже вошел в раж:

— И не имеешь ты никакого права говорить от имени украинцев! Ибо ты никакой не украинец: твой отец — грек!