Ксавье де Монтепен - Месть Шивы (Индийские тайны с их кознями и преступлениями) Книга 1

— Мертвое тело? — изумился Джордж.

Судорожным движением Стоп провел рукой по лбу, покрытому холодным потом, и, не в состоянии громко говорить, прошептал:

— Ах, мне дурно! Я теряю сознание! Я умираю…

В это время Казиль снопа опустился на колени возле трупа. Он выхватил из зияющей раны кинжал и при свете луны внимательно осмотрел его окровавленное лезвие.

— На кинжале имеется изображение богини! Это дело рук сынов Бовани, — заметил он тихо.

Луна вдруг снова спряталась за набежавшую тучу, и кладбище слонов погрузилось в густой непроницаемый мрак.

Джордж взял из рук индуса, стоящего рядом, факел и бросился к Казилю. Нагнувшись, он стряхнул нагар с факела, чтобы лучше осветить мертвеца, и сразу же откинулся назад. Его горло издало глухое сдавленное хрипение. Факел выпал из его рук и погас, коснувшись земли. Джордж Малькольм задыхался, и бессвязные слова срывались с его губ.

— О, нет! не может быть! Это все кажется, это — сон… Я ошибся… я не разглядел! Или я схожу с ума?! Его лицо… ну, а если я не ошибся? Боже! Великий Боже! Молю тебя, удали от меня этот призрак… Но нет, это невозможно! Это невозможно! Это неправда! Иначе это было бы слишком ужасно!

— Что с вами, господин? — с изумлением спросил Казиль, не понимая причины крайнего волнения хозяина.

Стоп, стоя на коленях, издавал стоны, перемежая свои жалобы с усердной мольбой ко всем святым, имена которых приходили ему в голову.

Луна опять появилась на небе и ярким светом, словно саваном, накрыла уже окоченевший труп. Джордж, как бы избегая ужасного зрелища, отвернулся.

— Мне бы хотелось посмотреть еще раз, но я боюсь убедиться в горькой истине, и это удерживает меня, и я не осмеливаюсь преодолеть страх.

И он отступил, приблизился к Казилю и крикнул ему, схватив за руку:

— Нагнись, Казиль, нагнись и посмотри. Не правда ли, ты не узнаешь мертвеца? Заклинаю тебя именем живого всемогущего Бога, отвечай мне! Отвечай, ведь ты не узнаешь его?

Казиль повиновался приказанию и, нагнувшись снова, взглянул в лицо умершего. Глаза доброго юноши расширились, лицо исказилось от страха и ужаса. Он закричал каким–то неестественным голосом:

— Это сэр Джон! Это сэр Джон!

Тогда Джордж бросился на колени возле тела и зарыдал.

— Отец! Это мой отец!

Среди общих стонов и причитаний Стоп выразил свое мнение об Индии, которому, впрочем, никто и не думал противоречить:

— Что за разбойничья страна, эта Индия, как много здесь злых людей и зверей.

Казиль же, весь в слезах, с отчаянием твердил одно и то же:

— Спаситель мой, благодетель мой, его убили, его убили… А ведь они — мои братья!

Джордж стоял на коленях возле тела, обрызганного кровью, обнимая и прижимая его к груди. Стараясь привести отца в чувство, он отирал платком последние капли крови, которые еще продолжали сочиться из глубокой зияющей раны. Он покрывал поцелуями его глаза и руки, и среди отдельных фраз чаще всего звучали слова:

— Бедный, дорогой батюшка! Он не увидит и не услышит больше меня. Глаза его закрылись навеки. После стольких лет разлуки я встретился с ним, а вот теперь его больше нет…

Подступившие к горлу спазмы душили Джорджа, и он умолк, но после некоторого молчания заговорил бессвязно, словно в лихорадочном бреду.

— Смерть. Почему смерть? Нет, нет, я не верю ей! Здесь ей не место. Он еще жив, жив! Неужели Бог не поможет мне спасти его?

Как будто и в самом деле убеждаясь в возможности чуда, о котором молил, он все крепче и крепче прижимался к похолодевшему безжизненному телу отца и шептал ему на ухо:

— Батюшка… батюшка, тебя зовет твой Джордж! Разве ты не хочешь услышать меня? Дай же мне совет, тебя зовет твой сын, он здесь, возле тебя, открой же глаза, батюшка! Взгляни на меня, я здесь, я твой сын!

И словно возвращаясь к мрачной действительности, он закричал душераздирающим голосом:

— О, Господи! Руки его оледенели, они холоднее мрамора! Его сердце больше не бьется! Кинжал насквозь прошел его грудь! Сколько крови! Сколько крови!

Его речь прерывалась судорожными рыданиями, он в отчаянии вздымал к небу руки, словно зовя кого–то на помощь:

— Я отвергнут Богом! Мой отец умер! Его убили!

Видя, в каком состоянии находится его хозяин, добряк Стоп, отчасти забыв о своем страхе, то и дело отирал слезы, но по мере того, как он их вытирал, они все обильнее и обильнее лились по его лицу.

— Они убили моего благодетеля, — шептал Казиль, — о, низкие, бездушные люди!

Эта душераздирающая сцена продолжалась бы очень долго, но вдруг Джордж преобразился. Лицо его стало похожим на изваяние. Настолько были неподвижны и резки черты его лица, покрытого смертельной бледностью. Из его глаз, осушенных внутренним пламенем, больше не лились слезы. Его губы, стиснутые волей, выражали твердую, непоколебимую уверенность и решимость. Он поднялся на ноги и сказал голосом, исполненным твердости:

— Зачем поддаваться бесполезному отчаянию? Слезы излишни! Мой отец не нуждается в оплакивании. Он нуждается только в мести! Мести жестокой и беспощадной!

Сказав эту фразу, он замолчал, потом, закрыв лицо руками как бы для того, чтобы собрать воедино разрозненные мысли и углубиться в самого себя, воскликнул, устремив взор на тело отца:

— Кто же это решился на такой злодейский, гнусный поступок? Чья рука поднялась, чтобы поразить таким подлым образом доблестного, благородного старика? Всемогущий и всесильный Господь! Как ты мог допустить совершиться такому злодеянию? Но если ты допустил это, то допусти и месть! Дай мне силы, помоги мне! Не покидай меня! Рассудок мой блуждает в потемках, вложи в мою руку путеводную нить, дай мне какой–нибудь знак, который бы изобличил убийцу!

Не успел он договорить последние слова, как наткнулся на какую–то черную массу. Он наклонился, чтобы ощупать ее, и все понял.

— Бумаги, это сожженные бумаги… Значит, Бог услышал мою просьбу. Здесь, может быть, и находится то, что я вымаливал у него! Казиль! Зажги снова факел! Скорее, скорее, Казиль!

Мальчик поспешил исполнить приказание, а Джордж погрузил обе руки в пепел и стал рыться в нем. Это были бумаги, в которых заключалась тайна поисков и открытий сэра Джона Малькольма.

Увидя этот пепел, эти клочки бумаги, почти полностью уничтоженные огнем, Джордж чуть было не поддался глубокому отчаянию.

— Ничего не видно, ни одного слова, — бормотал он, — огонь не оставил никаких следов!

Три раза приподнимал он с земли пригоршню пепла, но все было напрасно. Ни одного целого листка бумаги, ни одной фразы на сохранившемся клочке. Он уже стал терять всякую надежду, когда внизу кучки пепла обнаружил полуобгоревший лист, пожелтевший, но не обуглившийся.