Владимир Москалев - Король франков

– Насчет господней кары не скажу, – крикнул Можер в самое ухо викарию, которого держал на вытянутой руке, – но земную ты получишь, святоша, и немедля!

И, подняв руку еще выше, Можер отпустил Рутгарда. Тот, будто мешок с мукой, грохнулся наземь, подняв тучу пыли, да так и остался лежать.

– Матерь Божья, викария убили… – тихо проговорил кто-то среди оставшихся уже к тому времени нескольких человек.

Нормандец поднял на них тяжелый взгляд, и они, будто меч просвистел перед их лицами, в страхе дружно шарахнулись назад, шепча молитвы и не сводя глаз с грозного всадника.

– Посмотрите, жив ли он еще, – сказал Можер. – Нет – так похороните по-христиански, а жив – пусть поблагодарит викинга, что тот не разбил ему голову о стену его же церкви.

К викарию бросились, склонились, ощупали со всех сторон и, наконец, объявили, что он жив: сердце бьется, только глаза закрыты, и молчит.

– Ну, так несите его домой! – рявкнул Можер. – Чего застыли?

Бедного племянника епископа осторожно подняли и понесли куда-то.

Можер отвернулся и увидел монаха. Тот, в коричневой рясе с откинутым капюшоном, стоял и с любопытством смотрел на спасителя. На вид этому человеку – не больше тридцати.

– Ну что, брат, – улыбнулся нормандец, – натерпелся страху?

– Теперь не миновать неприятностей, – промолвил монах, хмуро глядя вслед людям, уносящим викария.

– Кому, тебе или мне?

– Мне, конечно.

– А если я возьму тебя под свою защиту?

– Да ведь и тебе влетит, нормандец, когда узнают…

– Мне? Ха-ха-ха! – Можер рассмеялся. – Кто же это посмеет, хотел бы я знать, выговаривать мне?

– Епископ.

– Плевать мне на него!

– Он сильный. Они с королем никак не поделят власть.

– Вот так король! Приказал бы задушить этого хорька – всех и делов-то.

Монах вздохнул; болезненно поморщился, видимо, ныли раны на спине.

Можер присел на бревно, лежащее поблизости, жестом пригласил монаха занять место рядом. Потом спросил:

– Как тебя зовут?

– Брат Рено.

– Откуда ты?

– Нищенствующий монах из ордена бенедиктинцев. Проповедую Божье слово.

– Чего ты ввязался в перепалку с этим крысёнком? Ты же видел – он одержимый фанатик.

– Я не спорил с ним. Меня взяли на площади, когда я разговаривал с народом. Видимо, кто-то доложил викарию, что у меня открылись глаза и заговорил разум, восстающий против Священного Писания.

– Тебе не нравится Библия?

– Я против тех, кто сочинил эту небылицу для глупцов, неспособных понять, что это вздор.

Можер, улыбаясь, глядел на монаха. Этот человек начинал ему нравиться.

– Скажи, брат Рено, ты и в самом деле готов критиковать это писание, продиктованное, как говорят, самим Богом? Я слышал твои высказывания о дохристианской, первой части Библии, которую называют Ветхим Заветом. Ты так же судишь и о Новом Завете?

Монах с подозрением поглядел на Можера.

– Почему я должен доверять тебе? Может, ты один из людей епископа, подосланный им, чтобы выудить из меня то, что я еще не успел сказать и, таким образом, иметь достаточно улик, чтобы отправить на казнь?

– Нет, Рено, можешь мне поверить; граф Можер никогда не был шпионом! Просто я проезжал по этой улице и увидел, что тебя собираются стегать плетьми. В общем, мне не было до этого никакого дела, если бы не твой возглас, обращенный к архангелу Михаилу. Тогда я решил, что должен тебе помочь. Мы, норманны, к твоему сведению, почитаем святого Михаила как своего покровителя. То, что я сказал – святая правда, клянусь дорожным посохом Роллона Нормандского! И знай, приятель, нет клятвы для норманна страшнее этой, а для меня вдвойне, потому как Роллон – мой прадед.

– А что ты делаешь в Париже? У тебя здесь знакомые?

– Да, родственники, я приехал их навестить.

– Кто же?

– Король.

У монаха отвисла челюсть:

– Король Гуго – твой родственник?

– Ну да, черт возьми, почему это тебя удивляет? Разве Ричард Нормандский, союзник Франции, не может иметь своим родственником короля?

– Да нет, конечно, отчего же… – пробормотал Рено. – Только боюсь я, граф, не очень-то будет рад король твоему приезду.

– Вот так так! – удивленно вскричал Можер. – Это почему же?

Монах хитро улыбнулся:

– Да ведь наш король, он же бывший герцог, – спокойный, мирный человек, а ты, как я погляжу, таков, что не усидишь на месте и способен доставить своему родичу немало хлопот.

– Что ж, поглядим, – усмехнулся Можер, – и попытаемся разбудить этот город, если он уснул.

– Вот хотя бы нынешний случай, – продолжал монах, – ведь, бесспорно, епископ побежит к королю жаловаться на тебя.

– Пусть жалуется, – беспечно махнул рукой нормандец. – Если, как ты говоришь, они между собой не в ладах, то король, полагаю, будет рад вставить шпильку его преосвященству. Клянусь рукоятью своего меча, это его позабавит.

– Что конечно же не защитит бедного монаха, – печально изрек собеседник. – Ведь они найдут меня, и тогда уж мне не сносить головы. Видишь, граф, как все обернулось: не вступись ты – обошлось бы лишь наказанием, а теперь… с тебя как дождь с утки, а меня повесят.

– Черт возьми, – нахмурился нормандец, – выходит, я же оказался виноват? Неплохо! Как это у вас там, в священной книге: «Делай добро ближнему и добром к тебе вернется»? Вот только про ближнего ничего не сказано. Ну да не беда! – Можер хлопнул монаха по колену. – Коли я уж взялся за тебя, приятель, то доведу свои благодеяния до конца. Пойдешь со мной во дворец!

– Я? Но зачем? – растерянно пролепетал Рено.

– Да ты знаешь, сколько там баб! Тебе и не снилось! Впрочем, – Можер почесал в затылке, – ты ведь святоша, а значит, давал обет не касаться женщин…

– Верно, – улыбнулся Рено, – было такое, духовный сан запрещает это.

– Тогда будешь священником, станешь исповедовать грешников… и грешниц. Но не расслабляйся, работы будет немало, вот только доберусь до этого дворца. А жить будешь в моих покоях, король об этом позаботится. Ну а заупрямится, поможет мать, она как раз гостит у него. Так что, как тебе мое предложение, святой отец, подходит?

Монах, нарочито громко вздохнув, развел руками:

– Разве у меня есть выбор?

– Ну, вот и отлично! А теперь скажи, откуда у тебя такие рассуждения о дьяволе, кровосмешении и прочей чепухе? Признаюсь, я и сам не очень-то верю во все эти басни о сотворении мира, придуманные неизвестно кем и для чего. Но ведь ты – монах! Имеешь ли ты право выступать против слова божьего, которому сам же был обучен для того, чтобы проповедовать его среди паствы?