Наталья Павлищева - Против «псов-рыцарей»

А князь вдруг показал на Онания:

– Господин Великий Новгород, боярин Онаний не просто против города выступает, без конца ему вредя, но и с немцами снюхался вместе с псковским посадником Твердило Иванковичем!

– Что?! – возмутился боярин. Получилось хорошо, если б не знал твердо, что лжет, и не подумал бы. Но позади всех, так чтоб Онаний не видел, уже стояли дружинники, крепко держа псковского гостя со связанными руками. – Ты, князь, говори, да такими словами не бросайся! Пробросаешься.

Глаза Александра Ярославича стали совсем насмешливыми:

– Так твердишь, что никаких известий от Твердилы из Пскова не получал?

– Нет! – решительно отказался Онаний.

– И этой ночью тоже?

– Я сплю ночами. – Боярин решил отказываться от всего, даже если сюда приволокут гонца из Пскова, грамотка та уже сгорела, сжег сразу же, как прочитал, как докажут? А князю он припомнит, за клевету можно строго спросить, это не на смерда голос подавать, боярина оклеветать дорогого стоит даже князю.

Так и есть, перед загалдевшим вече поставили ночного гостя, боярин подумал о том, как накажет Гостяту, отпустившего псковитянина.

Князь Александр снова поднял руку, призывая вече к вниманию:

– Боярину Онанию сегодня ночью вот этот человек принес послание от псковского посадника-предателя Твердило Иванковича. Было такое?

Боярин вдруг подтвердил:

– Было! И что? Хоть он и предатель, а попросту попросил товару кой-какого.

Нашлись сомневающиеся, загалдели, что надо бы проверить. Князь кивнул:

– Хорошо, и где та грамотка, что тебе прислана?

– Какая грамотка? А-а где про товар просит? Не помню, запропастилась куда-то. Ни к чему мне.

Глаза боярина встретились с глазами князя, и он сразу понял, что Александр все знает. Но пусть докажет, грамотка сгорела, нет писаного, нет и доказательства! А гонец вроде и впрямь неграмотный. Да если и грамотный, и прочитал прежде чем принести, то все равно не докажут, сгорела грамотка. Но серые глаза Александра стали вдруг стальными, а с лица сошла полуулыбка, голос загремел на всю площадь:

– А не эту ли грамоту ты сжег, боярин?

Онаний метнулся к княжьей руке выхватить. Что за наваждение, он же сам жег?! Но князь ростом не мал, да и руку сумел отвести.

– Не спеши, чего распрыгался, немолод уже. Прочесть или сам прочтешь? – Александр усмехался, с удовольствием наблюдая, как лицо Онания становится все белее и белее. – Я сам прочту. Или кто грамотный тут есть?

Из вечевой толпы сразу же откликнулись двое. Одного князь отвадил сразу, это боярский прихвостень, а второй уважаемый всеми купец Трифон показался ему годным. Купец громко прочитал то, что было написано на пергаменте, толпа взвыла. Посадник предлагал боярину открыть ворота немцам, как сделали это псковитяне, оговаривал условия такой сделки и просил срочно обсудить сроки!

– Смерть предателю!

– Убить такого мало!

– Жги двор онаньевский!

– Казнить предателя!

Князь поднял руку:

– Тихо! Верна ли печать на грамоте?

Купец кивнул:

– Да посадника псковского.

Из толпы спросили:

– Откуда у тебя, князь, та грамота?

Александр довольно усмехнулся:

– Мне того гонца еще вчера вечером привели. Я грамотку подменил, боярин и не заметил. Ему другую написали, а эту у себя оставили. Для того и пришлось ночью человека к тебе отправлять, чтоб ты к печати не приглядывался.

Онаний хватал ртом воздух, не в состоянии вымолвить хоть слово. А толпа внизу довольно ревела:

– Ай да князь! Хитер, ничего не скажешь!

И снова:

– Смерть предателю!

Боярина казнили в тот же день, а его имение забрали городу. Сильно прибавила казна в одночасье. Александр смеялся:

– Всех бояр-предателей перевешаю, городу от того двойная польза будет.

А вечером пришел к владыке спрашивать, не ошибся ли. Спиридон долго смотрел на Александра, потом спросил:

– Ответь честно, ты его казнил, потому что предатель или счеты свел?

– Потому что предал. А счеты? Не он один гнал, если на всех обижаться да со всеми счеты сводить, так зачем сюда и возвращаться было…

– Рад за тебя, князь.

Я стояла вместе со всеми в вечевой толпе и среди всего этого ора тихо радовалась. Оказывается, можно быть полезной своему городу (я уже считала Новгород своим) даже в таком положении, как мое, главное, желать сделать это.

И вдруг… поясницу прорезала сильная боль, она как-то скрутила все внутри и медленно отпустила. Ну что ж, моему живулечке пора…

Я не задумывалась ни над тем, как буду рожать, ни над возможными осложнениями, ни над предстоящими страданиями, ни даже над тем, что рядом не будет никого. Главное верить, что все будет хорошо. На разговоры сенных девок (хотя девками они были так давно, что забыли об этом) о страданиях рожениц я отмахивалась:

– Есть женщины, рожающие без боли. Я буду так же.

Девки посмеивались, видно исходя из собственного опыта, мол, боярыня так говорит до первых схваток, а вот как помается с денек, узнает, каково это.

Я обманула их ожидания, зато не обманула свои собственные. Во-первых, родился сын, как и твердила, во-вторых, все произошло стремительно и легко, испугаться не успели. В-третьих, боли действительно почти не было.

Глядя на сморщенное красное личико своего чада, я напрочь забыла все новгородские проблемы, рыцарей с их амбициями, даже князя Александра, помнила только о Вятиче, мысленно укоряя его: обещал вернуться, чтобы сын не рос безотцовщиной…

За то время, пока жила одна, много раз бывали минуты, когда рыдала в подушку, хотелось эту самую подушку вообще зубами рвать от тоски и безысходности, но спасал как раз живчик внутри меня, ему хотелось жить, а вместе с ним и мне. Я даже свыклась с положением соломенной вдовы, стараясь не заглядывать в будущее дальше сегодняшнего дня. Даже получалось…

Крестил Федора сам епископ, крестным отцом стал князь Александр, во как! В тринадцатом веке родить сына, выбрав крестным отцом Александра Невского, кто, скажите, может таким похвастать? Зато я теперь знала одно – обратного пути в Москву мне просто нет, ребенка я здесь не оставлю. Хотелось бы знать только, где его папаша. Мать-одиночка в Новгороде времен Ледового побоища – это круто.

Мне было не до Новгорода, а Новгороду не до меня. Мы жили вместе, но какой-то параллельной жизнью.

Ополчение собралось быстро и много большее, чем князь водил против шведов. Призвались не только горожане, но и селяне, потому как хорошо поняли: придет немец, пока под городскими стенами стоять будет, округу так пограбит, что если потом и побьют, то селам урон не скоро восстановить. Но это ополчение учить надо, их против псов-рыцарей не выпустишь, либо погибнут, либо побегут. Вот и заставляли селян с утра до вечера не стрелы метать, а секирами махать да мечами биться. Дела с лихвой нашлось всем, Новгород выделил такие деньжищи на вооружение ополчения, что кузнецы и мечники, щитники, латники, лучники… не успевали их отрабатывать. Да и сами мастера тоже цены не задирали, не для торга князь оружие заказывал.