Георгий Свиридов - Ринг за колючей проволокой

А вечером Пистер, вопреки обещанию «сохранять порядок», объявил приказ:

— Всем евреям немедленно со своими вещами явиться к главным воротам для эвакуации!

Лагерь пришел в движение: приказ означал начало массового уничтожения. Каждый заключенный понимал, что эвакуация — это смерть. У гитлеровцев почти не оставалось подвластной им территории. Германия задыхалась между двумя фронтами. Ее армии целыми воинскими подразделениями сдавались в плен. Куда же могли гитлеровцы эвакуировать шестьдесят тысяч человек? Только на тот свет. Они и торопились это сделать.

Подпольный интернациональный центр бросил клич:

— Все против эсэсовцев!

Последовал повторный приказ коменданта:

— Евреям к шести часам вечера выстроиться на аппель-плаце!

Узников охватила паника: сегодня берут евреев, завтра — русских, а потом остальных… Над лагерем стояли крики, мольбы, плач, проклятья… Евреи, а их за последние месяцы прибыло в Бухенвальд из различных концлагерей более двенадцати тысяч, прятались куда могли: забивались в дальние углы бараков под нары, лезли на чердак, запирались в уборных, спускались в канализационные трубы. Многие ложились в кучи мертвецов.

Заключенные других национальностей помогали евреям укрыться в надежных местах, давали им красные треугольники с буквой «R» — русские.

В пустом двенадцатом блоке антифашисты спрятали большую группу еврейских товарищей. Среди них было много врачей.

Андрей пробрался в двенадцатый блок, отыскал Соколовского.

— Идемте в наш барак. Там надежнее.

Но он отказался:

— Спасибо, Андрей, я останусь со своими.

Стрелки часов, установленных на главной башне; приближались к цифре «шесть». В отдельных блоках, где подпольные группы были малочисленными, забегали старосты и их помощники. Спасая свои шкуры, они стали дубинками выгонять евреев из бараков и гнать их на центральную площадь…

В сорок второй блок прибежал связной от подпольного русского центра. Он отвел в сторону Мищенко и Андрея и передал приказ Ивана Ивановича: «Немедленно собирать своих людей и вооружаться всем, чем только можно. Центр принял решение: не допустить уничтожения евреев. Будьте готовы действовать. Возможно, сегодня ночью выступим. Ждите указаний!»

Приказ центра моментально стал известен всем русским. Советские военнопленные стали спешно вооружаться, доставать тайно припрятанное оружие: железные прутья, самодельные ножи, плоскогубцы, палки и камни.

К Алексею Мищенко подошел Альфред Бунцоль:

— Мы, немецкие коммунисты, хотим быть вместе с русскими.

— Спасибо, Альфред! — Андрей пожал руку немецкому товарищу.

Гарри Миттильдорп не отходил от Андрея. Он себя считал бойцом русского подполья.

— Вместе жили, вместе умирать будем!

К шести часам вечера на главную площадь выгнали не более восьмисот человек. Среди них было много узников других национальностей. Их «прихватили» для количества. Эсэсовцы окружили узников и вывели из лагеря.

Эвакуация провалилась. Впервые за всю историю Бухенвальда лагерь не выполнил приказ коменданта. Вызов брошен!

Быстро сгущались сумерки. Густой туман, словно мокрое одеяло, закутал Бухенвальд. С низины повеяло сыростью и холодом. В бараках никто не спал. Все ждали решительных действий охраны. Но со стороны эсэсовского города не доносилось ни звука. Выставленные наблюдатели сообщали одно и то же: на постах спокойствие. Но это спокойствие могло быть обманчивым…

Нервы узников натянуты до предела. Из подпольного центра поступило указание: «Не спать! Ждать!»

После полуночи в барак пришел Василии Логунов. Он проверил готовность группы, поблагодарил Алексея Мищенко за хорошую организацию. Потом вызвал Андрея:

— Возьми надежного парня и сбегай на кухню. Там приготовлен бачок баланды. Отнесете ее медикам. Только, чтоб ни одна душа не пронюхала.

— Есть, товарищ командир.

Андрей осмотрел своих друзей и остановился на Курте. Кивнул ему. Курт понял с полуслова. Через полчаса они доставили в двенадцатый блок небольшой бачок, наполненный теплой брюквенной похлебкой, и шесть паек хлеба.

Соколовский отказался от еды, но Андрей настоял:

— Не обижайте товарищей… Они делятся с вами от чистого сердца.

Возвращаясь назад, Бурзенко и Курт неожиданно наткнулись на двух эсэсовцев. Они, награждая ударами, гнали перед собой пожилого узника.

— Шнель! Шнель!

Андрей и Курт прижались к стене. Когда гитлеровцы вступили в полосу света, Бурзенко ахнул: гитлеровцы вели Пельцера! Старый одессит качался, закрывая голову от сыпавшихся на него ударов.

Не раздумывая, Андрей рванулся на охранников.

— Назад! — крикнул Курт, но было уже поздно.

Андрей в два прыжка очутился рядом, с гитлеровцами. Кулаки боксера без перчаток, тяжелые от гнева и ярости, обрушились на ненавистных палачей. Ударом в челюсть он сбил одного и повернулся к другому. Тот схватился за кобуру, но вытащить пистолет не успел. Кулак боксера описал дугу, и второй нацист, лязгнув зубами, свалился.

— Бежим! — Андрей схватил Пельцера за руку.

Они благополучно достигли своего барака. Андрей отдал Пельцеру свою куртку, а его робу бросил в печь.

Но старый одессит отказался одевать куртку с чужим номером.

— Нет, нет… Могут и тебя вместе со мной…

— Одевай, тебе говорят!

Пельцер натянул куртку.

— Ложись на мое место!

Старый учитель полез на нары.

Медленно тянулось время. Ночь была — бесконечной. В лагере ни звука. Евреи по одному и группами выбирались из своих убежищ и возвращались в бараки. Голодные, продрогшие, они жались друг к Другу, радуясь теплу, свету и людям.

Перед рассветом посыльный принес новый приказ центра! Алексей Мищенко разрешил разойтись и лечь отдыхать.

Подпольщики нехотя разошлись. Андрей, не раздеваясь, лег рядом с Пельцером. Закрыл глаза, но сон не приходил. Разве можно уснуть, когда кругом такая зловещая тишина?

Утро наступило сразу, по-весеннему туманное и холодное. После подъема загремели репродукторы:

— Всем евреям быть к шести часам у ворот!

К воротам никто не пришел. На утренней поверке поднялся бунт. Еврей Курт Баум, который находился в заключении с 1935 года, набросился на блокфюрера и вырвал у него пистолет. Но выстрелить не успел. Подоспевшие эсэсовцы застрелили его. В поднявшейся суматохе с площади разбежалось около трех тысяч евреев.

Узников распустили. Не успели они разойтись, как в лагерь вошли все блокфюреры в сопровождении рядовых эсэсовцев. Они направились к своим баракам.