Поль Феваль - Юность Лагардера

— Дория, Дория, золотая моя!

Любовь словно птица: витает там, где захочет. Рене де Лагардер, едва представ перед красавицей герцогской дочерью, сразу же завоевал ее сердце.

Это был настоящий гасконский дворянин: стройный, крепкого телосложения, с голубыми, отливающими сталью глазами. Красотою он мог бы сравниться, а то и поспорить с дворянами Италии. Ибо в его облике не было ни намека на их изнеженность, женственность: одно лишь мужественное французское изящество, каким был так славен король Генрих IV. Не это ли пленило Дорию? Как знать… Истинные влюбленные не способны объяснить, за что они любят.

После свадьбы, покидая вместе со своей женой герцогский дворец в Гвасталле, Рене мог сказать, подобно завоевателю Галлии: «Пришел, увидел, победил». Был миг, когда безмерность счастья даже испугала его. Вдруг, думал он, жена, пожертвовавшая для него всем, в конце концов не выдержит однообразия деревенской жизни и затоскует в глуши? Но Дория только посмеялась над его опасениями и развеяла их, решительно объявив:

— Хоть на край света, где ни души вокруг, — лишь бы с тобой, саго mio![12]

Время оказалось не властно над этими словами. Дория наслаждалась обществом своего мужа и забыла ради него весь мир.

Однажды, вскоре после приезда в Аржелес, Рене де Лагардер, в который уже раз любуясь своей женой, нежно спросил ее:

— Хочешь, отправимся зимой в Версаль? Это будет чудесная поездка! Неужели ты не мечтаешь блеснуть при французском дворе? Твое происхождение позволяет тебе рассчитывать на достойный прием — да и мы, Лагардеры, издавна обладаем привилегией сидеть в карете короля! Ты не знала об этом? Правда, титулов нам даровано не было, однако род наш очень древний и дал Франции немало славных рыцарей. К тому же я служил в мушкетерской роте господина д'Артаньяна.

Дория только недоуменно поглядела на своего Рене.

Сколько женщин во Франции — да и во всей Европе — жило неосуществимой мечтой показаться в Версале! Однако дочь герцога Гвасталльского об этом даже не помышляла. Она любила мужа — и была совершенно счастлива.

Впрочем, Рене де Лагардер не отступился. Он не искал почестей для себя — но не хотел, чтобы его жена называлась просто госпожой де Лагардер, и задумал получить графский титул. Тайком от Дории Рене написал одному из друзей, который имел доступ к Королю-Солнце, прося найти способ представить ко двору свою жену. С притязаниями на титул он предпочел пока повременить.

А спустя всего несколько дней Дория, зардевшись от радости и волнения, шепнула на ухо любимому, что у них будет наследник. Молодая женщина не сомневалась: она родит своему мужу сына!

Рене разделил ее радость, но одновременно и обеспокоился. Осознав, что превращается из влюбленного молодожена в отца семейства, он задумался о будущем…

Если родится сын, нужно будет дать ему достойное воспитание поместить в коллеж, представить ко двору, словом, вывести в люди. Если дочь — еще больше хлопот: придется собирать приданое…

Только сейчас Рене де Лагардер заметил, как скудно он живет: прежде его целиком поглощала любовь. Он отдал себе отчет, что денег у него нет, что его скромное поместье приносит ровно столько доходов, сколько требуется для двоих непритязательных людей, что земли его заброшены и поросли бурьяном — и что его обожаемая Дория носит самые простые платья…

Вы спросите: как могло случиться, что дочь богатейшего властителя Италии покинула родительский кров без гроша за душой? Вот как это было.

Хотите верьте, хотите — нет, но в тот день, когда Рене де Лагардер понял, что любит Дорию, он сказал себе:

— У меня есть только моя шпага, — она же так богата! Если я посватаюсь к ней, никто не поверит в мою любовь. Всякий назовет меня подлым охотником за приданым. Так не бывать же тому!

Сказано — сделано. На другой день на рассвете он, даже не попрощавшись с хозяевами, вскочил в седло. Он хотел бежать, бежать, как вор, и навсегда покинуть прекрасную герцогскую дочь, которая не может принадлежать бедному гасконцу!

Однако белокурая сестрица Винченты тоже была влюблена — и поднялась в то утро очень рано. Выйдя на балкон, Дория оперлась на мраморные перила и взглянула на двор. Тут она с удивлением увидела, что молодой французский дворянин собирается в путь, — все прочла в его душе, как в открытой книге.

Девушка кликнула свою преданную камеристку и показала на всадника, который подтягивал у лошади подпруги.

— Передай господину де Лагардеру, что я прошу его остаться, ибо намерена выйти за него замуж!

Рене закусил губу, однако повиновался. Спустя час Дория с герцогской смелостью призвала его к себе и в присутствии Винченты сказала:

— Господин де Лагардер, угодно ли вам, чтобы я просила у герцога, моего отца, вашей руки? Ибо знайте: я не мыслю своим мужем никого другого, кроме вас, и последую за вами, куда бы вы ни направлялись.

Тут Винченте пришлось притвориться, что она засмотрелась на что-то во дворе, так как сестра ее подошла к юноше и скрепила свое признание поцелуем.

Однако едва Лагардер опомнился, он не замедлил поделиться с возлюбленной своими щепетильными соображениями.

— Ну что же, — сказала Дория, — если вас смущает мое богатство, то я прошу позволения взять только свадебную рубашку да кое-какие девичьи безделушки.

На это гордый гасконец согласился с легким сердцем.

Герцог и герцогиня Гвасталльские были безмерно удивлены, когда перед ними рука об руку появились Рене с Дорией. Еще больше они изумились, узнав, что молодые люди не просят ничего, кроме согласия на их брак.

Тщетно герцогиня, уверяя, что ценит бескорыстие Лагардера, умоляла его взять если не приданое дочери, то хотя бы, выражаясь языком юристов, «денежный аванс в счет будущего наследства». Тот был неколебим: он твердо решил увезти из Гвасталлы только свою белокурую возлюбленную да ее брачную рубашку.

Но Дория тайком от своего молодого супруга и господина захватила из отчего дома, помимо девичьих колец и ожерелий, также небольшой запас дукатов, флоринов, луидоров и цехинов, на чем настояла ее мать.

Впоследствии Лагардерам крайне пригодились эти деньги.

Предчувствие не обмануло красавицу Дорию: в положенное время на свет явился крепкий мальчуган. Его назвали Анри — по трем причинам. Во-первых, потому, что в Гаскони все еще жива была память о добром короле Анри — Генрихе IV. Во-вторых, потому, что один из предков Рене был любимцем и личным секретарем этого Короля-Повесы. И, в-третьих, потому, что это имя получил при крещении дед мальчика, герцог Гвасталльский.

По случаю крестин состоялся праздник, на который было приглашено все окрестное дворянство. За новорожденного выпили немало жюрансонского вина, закусывая цыплятами по-беарнски.