Эрнест Марцелл - Октавиус

Здесь он мог и впрямь гордиться собственной проницательностью – не далее, как позавчера я получил от Элизабет письмо, в котором она жаждала видеть меня на вышеупомянутом мероприятии.

– Ты должен произвести на старика впечатление, дабы понравиться ему, – продолжил отец. – А это будет очень непросто, если учесть, какую память ты оставил о себе, и то, что ты теперь больше не из обеспеченной семьи.

– Я уверен в Элизабет, – ответил я. – А это уже полпути – она доконает старика. Что же касается всяких слухов, то, кто держал надо мной свечку, пусть сам явится и расскажет обо всем ему.

– Больше всего на свете ценятся сплетни, – промолвил отец. – Ими можно измазать, как заправским дегтем. И отмыться от них тяжелее, чем от чего-либо другого. Блейк всегда очень внимательно прислушивается к сплетням, другое дело, что он всегда пытается с их помощью отыскать истину про того, о ком их плетут.

И зачастую его ожидания бывают с лихвой оправданы. Твоя задача – предстать перед ним в сияющем свете, рассеивающем все темные пятна твоей и без того подмоченной донельзя репутации.

Мрачная атмосфера безнадежности, возможно, под влиянием уже изрядного количества выпитого, значительно разрядилась, и все, включая даже Бету, разом почувствовали облегчение. Возможно, что отец и не до конца был полон уверенности в успехе предстоящего предприятия, но появившаяся у него надежда подействовала на него живительным образом.

Для меня же это было единственным шансом откупиться, как от своего долга Уильямсу, так и случае, если с Мулан я потерплю полное фиаско. В последнем я сомневался самым сильным образом, но не учитывать такой вариант тоже было бы глупо, и моя свадьба послужила бы надежной защитой против всяких невзгод. При умелой манипуляции с Элизабет старик Блейк сам того не ведая оплатил бы все мои долги. Кому как ни мне было хорошо известно какие средства он, даже не глядя, выделял по первому же капризу своей дочери…

Дальнейший обед прошел в почти непринужденной обстановке. Мать, которая симпатизировала Элизабет, была неимоверно довольна, что я наконец-то решил стать серьезным и повзрослел; отец же, менее далекий от оптимизма, больше молчал, лишь время от времени подводя итог убыткам и сетуя на лихие времена. Я не испытывал особого желания долго засиживаться за столом и вскоре покинул их, вновь поднявшись в свою комнату. Сел в кресло у камина и, набив табаком трубку, задумчиво закурил. Дело предстояло нешуточное.

Элизабет влюбилась в меня с первого же взгляда, когда мы совершенно случайно познакомились с ней на одном из вечеров. А когда выяснилось, что наши отцы – давние знакомые, то удивлению нашему предела не было. Когда-то в юности мой отец служил с Блейком на одном и том же торговом корабле. Они ходили в страны Океании и как-то раз даже попали в плен к малайским пиратам. Мой отец спас ему жизнь, когда при побеге их лодка перевернулась, попав в сильный шторм. Они стали настолько близкими друзьями, что я был помолвлен с Элизабет еще во младенчестве. Но потом их дороги по какой-то разошлись, и с тех пор они не только не встречались, но даже не поддерживали между собой контакта. Отец говорил, что они поссорились из-за пустяка, но помолвка по какой-то причине так и не была расторгнута. Вот почему я до сих пор имел честь быть знакомым с этим джентльменом только лишь в раннем детстве. И о помолвке с его дочерью я узнал совсем недавно, и то из уст своего отца…

Но старик Блейк стал и в самом деле серьезной помехой для нас. Да, Элизабет была его единственной наследницей, но настоящим хозяином положения был он – и мог выдать замуж свою дочь за кого только ни пожелал бы, даже не спрашивая согласия последней. Другое дело, что он то ли не хотел навязывать Элизабет свою волю, то ли просто не нашел еще достойного, по своему усмотрению, жениха – словом, пока не торопился с этим делом. А вот попробовать найти того человека, который смог бы войти в доверие к этому старому дьяволу, вряд ли кто-нибудь мог решиться. Я еще нигде не слышал, чтобы старик отозвался хоть о ком-то с положительной стороны. И хотя лично сам я совершенно не помнил этого господина, но хорошо представлял себе эту личность. Много неприятных минут предстоит мне завтра испытать…

Утром я встал довольно поздно – гораздо позже обычного. Голова все еще потрескивала от вчерашнего. Гордон принес мне в комнату умывальные принадлежности. Я ополоснул лицо и руки ледяной водой, и более или менее пришел в себя. За завтраком все были необыкновенно молчаливы и проронили всего лишь пару-тройку слов. Каждый был погружен в какие-то свои думы и бесконечно проворачивал в своей голове предстоящую встречу со стариком Блейком. Безусловно, меня ему представит Элизабет, однако это вряд ли особо расположит ко мне старого сухаря.

Я долго возился в шкафу, выбирая себе туалет, и не меньшее время провертелся возле зеркала, прикидывая то так, то эдак. В итоге выбрал синий жюстокор с перламутровыми пуговицами, бриджи и туфли с белыми чулками. Это было скромно, неброско, но выразительно, модно и, самое главное, в чисто английском стиле. Во всяком случае, я точно знал фанатическую приверженность Блейка исконно английским традициям: он ненавидел французское, испанское, а также германское, вместе взятое. Однако в то же время предпочитал во всем строгость и отсутствие всяческих излишеств, так что первый взгляд, брошенный на меня, должен если уж не вызвать расположение ко мне, то, во всяком случае, и не произвести отрицательного впечатления. Любовь с первого взгляда вызвать трудно, но вот неприязнь можно запросто – и, в отличие от первой, вторая проходит за гораздо больший срок. И, как в случае с любовью, от ненависти ее точно так же отделяет лишь один шаг.

Я вновь посмотрелся в зеркало и, не найдя в своем облике больше изъянов, вышел из комнаты, прихватив со стола шляпу. Внизу Гордон подал мне кафтан и последний писк нынешней моды – тонкую тросточку с серебряным набалдашником. Облачившись в дорожное, я в последний раз взглянул на провожавших меня домашних, сгрудившихся возле входа на лестницу. Было полное впечатление, что они провожают меня если не на каторгу, то уж точно на войну. Мать, подойдя ко мне, молча перекрестила меня и поцеловала на прощанье. Отец окинул меня довольно хмурым взглядом, из которого следовало, что он также поддержал мой наряд и пожелал удачи. Даже Дэнис держался с какой-то необычайной для него выправкой и впервые в жизни был застегнут на все пуговицы. Слов было сказано крайне мало – все прекрасно понимали, что от исхода сегодняшнего вечера зависит наше будущее. Я посмотрел на часы, молча кивнул головой и вышел на улицу…