Приключения бригадира Этьена Жерара - Артур Конан Дойль

Я поскакал во весь опор, опустив голову, сгорбив спину и изо всех сил подражая Наполеону. Оглядываться назад я теперь не смел, боясь, что пруссаки увидят мои усы и обнаружат обман. Чтобы скрыть усы, я поднял воротник серого сюртука.

Все же, соблюдая всяческие предосторожности, я один раз оглянулся назад и увидел, что один из прусских всадников значительно опередил товарищей и старается меня настигнуть. Я нащупал кобуры, но пистолетов в них, к моему великому ужасу, не оказалось. Сабля же моя осталась вместе с Виолеттой.

Но я все-таки не был безоружен. У седла болталась собственная сабля императора, кривая и короткая сабля, в роде ятагана. Рукоятка ее сверкала золотом и годилась эта сабля для парадных смотров, а не для боя.

Я обнажил саблю и стал выжидать благоприятной минуты. Заметив, что преследователь быстро ко мне приближается, я круто остановился и, подняв коня на дыбы, повернулся к противнику. Мы очутились лицом к лицу.

Прусский гусар мчался слишком быстро и не был в состоянии сразу остановиться. Ему оставалось только лететь вперед и сбить меня и моего коня с ног, но, увидев, что я его жду, глупец метнулся в сторону, а затем попытался проскакать мимо. Я нагнулся и ударил его игрушечной саблей императора в бок. Его вороная лошадь продолжала скакать; но гусар склонял голову все ниже и ниже к луке седла. Потом он соскользнул на дорогу и растянулся в пыли, бездыханный. Сзади раздались крики бешенства. Пруссаки негодовали, увидав, что их товарищ мертв, а я улыбался, думая о том, что император приобретает теперь совершенно незаслуженно репутацию первоклассного наездника и бойца на саблях.

Я поскакал вперед и доехал до места, где дорога разветвлялась по двум направлениям. Я избрал одну из этих дорог, потому что она была покрыта травой, и мне казалось, что лошади по ней будет легче итти. Но вообразите мой ужас, когда, проскакав через какие-то ворота, я очутился в четырехугольнике, состоящем из конюшен и разных сельских построек. Выхода из этого четырехугольника не было, кроме ворот, через которые я в него проник. А сзади все ближе и ближе слышен был топот коней.

Я стал осматриваться по сторонам. Природа наградила меня великим даром. Я наблюдателен и быстро соображаю. Это качество весьма драгоценно в каждом воине, но для кавалериста оно прямо неоценимо.

Между конюшнями и домом стоял свиной хлев. Передняя стена была построена из бревен и имела четыре фута вышины, а задняя, построенная из камня, была несколько выше. Разогнав лошадь, я вспрыгнул на плоскую крышу хлева. Свиньи, сидевшие внутри, подняли оглушительный визг. Я же от толчка перелетел кубарем по ту сторону стены и упал в мягкую цветочную клумбу.

Лошадь моя была на крыше, я на другой стороне, а пруссаки уже в'езжали на двор. Я поспешно вскочил, схватил лошадь за повод и стащил ее вниз. Великолепный араб легко спрыгнул, и я очутился снова в седле. Теперь перевес был на моей стороне.

«Эти пруссаки, подумал я, последуют моему примеру и начнут прыгать через свиной хлев. Но прыгать они должны поодиночке. Следовательно, я могу подождать их здесь и перебить всех поодиночке». Но, увы, эта гениальная мысль не могла быть осуществлена, так как моя сабля выпала из ножен в то время, когда лошадь перепрыгнула через этот проклятый свиной хлев.

Я поскакал вперед и очутился в деревенском саду, который был окружен высокой стеной. Об'ехав вокруг стены, я вскоре добрался до калитки, которая была заперта ключом, торчавшим в замке. Я слез с лошади и отпер калитку. Оглянувшись назад, я увидел, что один из пруссаков перемахнул через свиной хлев и мчится прямо на меня. Это был Штейн.

— Сдавайтесь, ваше величество! — кричал он, — сдавайтесь, мы пощадим вашу жизнь!

Я выскользнул в калитку, захлопнул ее за собой и, вскочив на своего араба, во весь опор помчался по зеленому лугу. Штейну пришлось потерять много времени. Он должен был отворить калитку, вывести лошадь и сесть на нее. Тем не менее, оглянувшись через некоторое время, я увидел, что он снова преследует меня на расстоянии ружейного выстрела.

Мне все время приходилось скакать по лугу, который был пересечен широкими канавами. Некоторые из них имели четырнадцать-пятнадцать футов ширины. Я с трудом преодолевал все эти препятствия. Наконец, вдали, на горизонте, я увидел облака пыли, обозначавшие, по всей вероятности, линию отступления нашей армии. Сделавши это предположение, я помчался по этому направлению. Моя лошадь все более и более ослабевала. Гнавшиеся за мной пруссаки во главе со Штейном, стали приближаться ко мне.

Раздался треск выстрела, и мой араб сделал судорожный скачок вперед. Я уже решил, что лошадь моя убита, но, обернувшись, увидал, что с ее крупа струится кровь. Рана была не такова, чтобы лошадь совсем не могла итти далее, но двигаться быстро она уже не могла.

В это время я увидел невдалеке верхушку деревенской колокольни. По этой колокольне я сразу узнал местность. В полуверсте отсюда должна находиться деревня Сент-Онэ, которую я назначил капитану Саббатье в качестве сборного пункта для конфланских гусар.

Значит, мои маленькие чертенята находились совсем близко от меня, и вся моя задача сводилась лишь к тому, чтобы поскорее до них добраться. Я вдавил шпоры в бока измученного коня и вскоре ворвался в отворенные ворота фермы Сент-Онэ. Штейн находился в десяти шагах от меня, когда я закричал:

— Товарищи, ко мне! Ко мне!

Мой великолепный белый араб упал мертвый. Я ударился головой о камни булыжников, которыми был вымощен двор фермы, и потерял сознание.