Леонид Фомин - Солнце красно поутру...

Я безошибочно узнал в одном из мужчин попутчика по вагону. И он меня, кажется, узнал тоже. Приподняв шляпу, доброжелательно крикнул:

— Привет рыбакам!

Приехавшие оказались людьми предприимчивыми, не привыкшими тратить время попусту. Включив на полную громкость «Спидолу», Дачник — назовем так мужчину в шляпе — тут же без лишних слов стал раскидывать большую цветную палатку, а двое других побежали в лесок. Не прошло и минуты, как дружно забухали топоры, а еще через минуту мужчины волокли под мышками объемистые хлысты березок.

— Вот они какие! — покачал головой Рыбак. — Еще не это увидишь…

Мальчик в панамке, несмотря на ранний час, тоже оказался весьма деятельным человечком. Прошмыгнув мимо нас и даже не удостоив нас взглядом, он хватил вицей по пепелищу костра, опрокинул котелок с чаем, с завидным старанием выдрал с корнями вересок и, усевшись на упавшее с куста полотенце, принялся мастерить лук.

— Мама, мама! Веревочку дай!

Подошла мама с веревочкой в руках, надменно-снисходительно глянула на нас прекрасными глазами царицы Тамары и строго сказала:

— Стасик, сейчас же поднимись! Земля сырая, простудишься…

Стасик капризно надул губы, бросил наполовину ободранный куст.

— Тогда не буду делать лук. Вот!

Он вскочил, с проворством игровитого котенка крутанулся на месте, пробежал по костру, распинывая кедами головешки, и встал как вкопанный, увидев гитару.

— Мама, мамочка, смотри-ка!

Через мгновение гитара звенела и бренчала с такой силой, что дрогнула палатка соседей и из нее тотчас высунулись четыре испуганных лица.

— Стасик, сейчас же положи, это не твоя вещь! — рассердилась мама, поднимая полотенце. А нам сказала:

— Извините, ребенок словно ума лишается, как попадает на природу…

Стасик и впрямь был похож на непоседливую бестию. За полчаса он перетоптал и переворошил все, что успело попасть ему на глаза. Роковым оказался тот миг, когда Стасик грохнулся в смородиновый куст и, не успев зареветь, увидел перед самым носом уютно свитое гнездо черноголовой славки. Он тут же сорвал его и, восторженно округлив глаза, пронзительно закричал:

— Мама, мамочка, посмотри-ка, яички! Какие ма-аленькие!

Останавливать мальчишку было уже поздно…

Пушистая собачка вылизала, распотрошила гнездо, взвизгнула от удовольствия и покатилась за стройными ногами хозяйки.

— Стасик, сейчас же слезь, упадешь, ушибешься, — на ходу озабоченно кричала она сыну, повисшему на вершине коромыслом согнутой березки.

— Я на парашютике спускаюсь, совсем не страшно!

— Нет, так не пойдет! — решительно сказал Рыбак и направился к мужчинам, орудовавшим у палатки.

— Вот что, отдыхающие, — услышал я изменившийся его голос. — Если всяк будет вытворять в лесу все, что ему вздумается, то скоро ездить некуда будет. Разве можно так изгаляться над красотой, над Расеей?

Мужчины удивленно выпрямились. Сначала как бы даже растерянно посмотрели на щупленького небритого мужичонку в длинном обвисшем плаще. И вдруг дружно, раскатисто захохотали.

— Так это же тот самый праведник! — еле выговорил один. — Конечно, он! Помните?

Уже знакомый нам Дачник бросил топор, вплотную приблизился к Рыбаку. Неторопливо размял длинную сигарету, так же неторопливо прикурил от зажигалки. Благородное лицо его выражало сожаление. Пружиня в коленях и слегка покачиваясь, он долго глядел на Рыбака из-под приспущенных век, а потом устало сказал:

— Эх ты, «Расея»! А я-то думал, мы с тобой сойдемся…

— Никогда мы не сойдемся! — еще больше запетушился Рыбак. — Вот узнаем, кто вы такие, по какому такому праву на моторах гоняете, сети ставите! Что для вас — законы другие?

— Вы посмотрите на него! — заинтересовался третий, с боксерскими бицепсами, распиравшими свитер. Отряхнув ладони, он скрестил на мощной груди руки и с издевкой спросил: — Скажи по совести: ты не удельный князь здешней вотчины?

— Сам ты князь! — огрызнулся Рыбак, распаляясь. — Я — простой человек, слесарь я, Степан Никифорович Редькин — записать можешь! — а все равно не дам разбойничать здесь, рубить что попадя, сети ставить. Ишь чего нахлестали, штрафануть бы вас!

— Работяга, значит? — уточнил Дачник и сочувственно покачал головой. Качнулась и небрежно зажатая в уголке губ сигарета.

Это пресловутое словечко «работяга» прозвучало как «коняга» и больно резануло по ушам. Меня всегда коробили подобные пренебрежительно-вульгарные выраженьица, а сейчас это слово просто оскорбило.

Я вмешался:

— А ведь правильно говорит человек. Что у вас, разрешение особое на ловлю рыбы сетями имеется?

Дачник внимательно-настороженно глянул на меня сквозь выпуклые линзы и вежливо осведомился:

— А вы случайно не инспектор?

— Рыбак, — холодно ответил я.

— Так мы ведь тоже рыбаки, с той лишь разницей, что никому не мешаем! — почти воскликнул он. — Приехали — и сидите себе у своего костерка, не лезьте к чужому. А то вы полезете, мы полезем — что получится? И потом, откуда вы взяли, что у нас сети?

— Бросьте прикидываться простачком! — резко сказал я, едва сдерживая нарастающий гнев. — Это что, елочные украшения? — кивнул я на рюкзак под кустом, из которого торчали пенопластовые поплавки сетей.

Уловив в моем голосе решимость, гражданин разлился вкрадчивым монологом:

— Так, может быть, вы все-таки инспектор? Или вновь заступивший егерь? Петровича вроде за что-то освободили от этой хлопотной должности. Если так, то мы легко договоримся. Надо беречь нервы, надо отдыхать здесь. Пощадите нас и себя тоже. Вразумите товарища вашего. Мы обязательно договоримся… — и он перевел взгляд на зеленогорлые бутылки, живописно дополняющие уже наполовину сервированный стол.

Не знаю, до чего бы мы «договорились», но свалился в воду мальчишка, вскрикнула мамаша, и все трое мужчин бросились на берег.

— Вот они какие! — проговорил Рыбак. — Сами с усами — и никаких гвоздей! Что захотят, то и сотворят. Никто и не вяжется к ним, никто не приструнит. Всех они тут знают, и их знают. Вроде бы так-то обходительные с людьми, завсегда здороваются, улыбаются. У этого, в очках-то который, дача там, за станцией. Давно уж здесь вижу.

Выбрались из палатки, загремели котелками студенты. Опасливо сторонясь людей, над разворошенным смородиновым кустом убивались, заходились плачем славки.

— Что это тут за гоп-компания к нам присоседилась? — спросил Валера, натягивая на спутанные волосы кокетливую шапочку.

— «Отдыхающие», — с усмешкой сказал Рыбак и начал складывать на костер разбросанные головешки. — Разве не слышали?