Ирина Шевченко - Алмазное сердце

— Вышла замуж не за того мужчину, — невесело усмехнулась дэйни Мадлен. — Впрочем, выбора у неё не было, как я слыхала. А этот пропойца увёз Эгги в пограничный гарнизон, которым по какому‑то недоразумению командовал, и когда грязные селстийские выродки…

— Тётушка, забыл сказать: Лисанна из Селстии.

— Да? Прекрасная страна, милая, просто замечательная.

— Я родилась в Вестолии и в Селстии никогда не была, — внесла ясность я.

— Вот и чудно, — обрадовалась дэйни Мадлен. — Так вот, когда грязные селстийские…

— А папа приехал из Селстии.

— Вы дадите мне продолжать? — рассердилась женщина. — Хорошо, пусть они будут не грязными, пусть они будут чистыми. Но селстийцы перешли границу и осадили крепость, которой командовал Солсети. И знаете, что он сделал? Ничего. Заперся в погребе и не трезвел до конца осады. Защитники гарнизона уже готовы были сдаться, и тогда Агата поднялась на стены… Говорят, она даже стреляла по захватчикам из пушки!

Джед скептически хмыкнул. Я недовольно покосилась в его сторону, но вспомнив миниатюрную дэйну Агату, вынуждена была признать, что пушка — это слишком. Скорее, одно присутствие на крепостной стене хрупкой, но бесстрашной женщины, заставило павших духом бойцов устыдиться и взяться за оружие.

— Они продержались до прихода подкрепления только благодаря Эгги! — истово уверяла нас дэйни Мадлен. — Но… Слава быстротечна, а люди в большинстве своём злы и завистливы. Вскоре Эгги Победа из народной героини превратилась в героиню похабных историек. Болтали всякую гадость о ней и солдатах, наших и даже селстийских… Мерзость, право слово. И муж увёз её в провинцию, подальше от этих сплетён…

Баронесса Солсети и раньше была мне симпатична, но после рассказа тётушки Мадлен многое объяснялось в её поведении и в причинах, заставивших её помочь мне… Но, к сожалению, вся эта история никоим образом не проливала свет на прошлое Виктории.

Беседа, похоже, утомила пожилую женщину. Она стала позевывать и несколько раз теряла нить разговора — пора было уходить, и оборотень тоже это понял.

— Ох, ты же совсем ничего не рассказал мне, Джед! — встрепенулась Дэйни Мадлен, разгадав наше намерение попрощаться. — Как дела дома? Как Лиза? Отчего она не приехала?

Я поглядела на мужчину. Тот растерянно открыл рот и не сразу нашёлся с ответом.

— Мама… У неё много дел в поместье. — На мгновение отразившаяся в его лице горечь сменилась спокойной улыбкой, и не знай я правды, ни за что не заподозрила бы его в обмане.

Что ж, наверное, так лучше.

— Жаль, очень жаль, — вздохнула старушка.

— Побудь с ней ещё немного, — шепнул мне Джед. — Поговорю с сиделками и доктором и вернусь.

Столь наглядная демонстрация истинного состояния здоровья родственницы его встревожила. А мне, как ни стыдно в этом признаваться, дала возможность остаться с тётушкой Мадлен наедине. Я не забыла о просьбе Яры, но не могла выполнить её при волке. Теперь, когда он, извинившись, вышел за дверь, можно было расспросить о Корделии Эсти… Но у меня внезапно появился другой вопрос.

Выслушав ещё одну умилительную историю из детства её «дорогого мальчика» (стоит проверить при случае, сохранилась ли у него аллергия на душистый перец), я улучила момент и отважилась поинтересоваться у женщины, знает ли она графа Гросерби. Не то чтобы у меня ещё оставались какие‑то страхи или, упаси Создатель, надежды по поводу этого дэя, но Эрик Фицджеральд Леймс был для меня загадкой не меньше, чем бумаги Виктории, а то, как реагировали на его имя спутники–метаморфы, наводило на размышления.

— Граф Гросерби? — удивилась моему вопросу старушка. — Что вам за дело до этого, мягко говоря, женоненавистника?

— Мягко? — сглотнула я.

— Джед вам не рассказывал? Грустная история, и графу можно было бы даже посочувствовать… Но то, как он ведёт себя с дамами, просто возмутительно!

— А как он ведёт себя с дамами? — спросила я осторожно.

— Никак! Он их будто не замечает.

В глазах престарелой светской львицы это было тягчайшим грехом, а я расслабленно выдохнула. Не так много времени я проводила в обществе, чтобы возмутиться невниманием к своей персоне. А невнимание со стороны ар–дэя графа меня лишь порадовало бы.

— Он рано женился и так же рано овдовел. На освободившееся место графини тут же нашлись охотницы, но, увы. — Рассказчица сокрушённо развела руками. — А Гросерби бросился во все тяжкие. Но не так, как это принято у прочих мужчин… Войны, путешествия. Говорили, он побывал даже на крайних Льдах и жил у южноморских дикарей. После перебесился, конечно. Вернулся в родное поместье. Но так больше и не женился. Да и вообще мало кого к себе подпускал…

— Действительно, грустно, — согласилась я, меж тем раздумывая, отчего бы ар–дэю графу вздумалось жениться после стольких лет. И именно на мне.

— Но Лизу он любил! — очнулась уже почти задремавшая старушка. — Души в ней не чаял! А она вышла замуж за этого… — Женщина оглянулась на дверь и понизила голос: — Вышла за этого волка. Но Гросерби смирился. Со временем. А уж когда Джед родился… Совершенно очаровательный ребёнок, разве нет?

Давно уже не ребёнок, да и насчёт очаровательности я бы поспорила. Но шанса сделать это мне не дали, как не получилось и расспросить о матери Яры: Джед вернулся.

Вошёл. Остановился. Поглядел на меня, словно хотел что‑то сказать, но передумал и подошёл к тётушке.

— Нам пора, — сообщил он ей виновато.

Чтобы не мешать прощанию, я поблагодарила дэйни Мадлен за чай, выразила радость от знакомства и надежду на новую встречу и вышла в холл, а затем и в сад большой и явно не дешёвой лечебницы. Присела на лавочке под платаном и стала дожидаться метаморфа.

Понять, какие отношения связывали его семью с графом Гросерби у меня так и не вышло. Граф не любил женщин, но любил Лизу. Следовательно, любил не как женщину, да и по тону говорившей об этом старушки, больше было похоже, что он относился к матери Джеда, как к близкой и горячо опекаемой родственнице. Со стороны жены, видимо, так как Эрик Фитцджеральд Леймс был метаморфом, а дэйна Лиза, как я знала, — человеком. И, тем не менее, графу отчего‑то не понравилось, что она вышла замуж за волка. За волка из Леймсов, хоть и сам граф принадлежал к этому роду. Может, дело в том, что отец Джеда — бастард, и чтобы ни говорили о терпимости оборотней в подобных вопросах, это всё же имеет значение? А дэй Эрик, очевидно, весьма уважаем среди сородичей, что объясняло бы страх и почтение, с которым упоминали его имя…

Если я хотела разобраться во всем этом, проще было бы напрямую спросить у Джеда. Но, во–первых, в сложившейся ситуации ар–дэй граф занимал меня постольку–поскольку, а, во–вторых, при одном взгляде на вышедшего в сад оборотня, спрашивать его о чем‑либо расхотелось.