Жасмин Варга - Мое сердце и другие черные дыры

Воскресенье, 7 апреля

Сегодня тот самый день: годовщина смерти Мэдди. Мне пришлось собрать все свое мужество, чтобы приехать в больницу, но я знала, что если не приду, не прощу себя никогда.

Впервые за три года на мне не джинсы. С серой рубашкой в полоску я тоже распрощалась – вместо нее выпросила у Джорджии простое черное платье и заплела косу. Не думаю, конечно, что Роману сейчас важно, как я выгляжу, но зато это важно мне. И я пытаюсь показать ему это.

Каблуки серебристых туфелек (тоже привет от Джорджии) цокают по плиткам больничного коридора. Заглянув в дверь, я вижу его родителей, собравшихся у постели сына.

– О, Айзел! – радостно улыбается мне мама Романа. Я начинаю верить, что ее доброта не просто маска, как он утверждает, – она действительно переполнена любовью.

Мистер Франклин обнимает ее и, увидев меня, прижимает жену к себе еще сильнее.

– Входи. – Его голос не столь эмоциональный, но и в нем я не чувствую холода.

Роман смотрит на меня, не говоря ни слова. Может быть, у меня разыгралось воображение, но готова поклясться: в его глазах оживление. Вокруг них все еще видны синяки, но уже не такие пугающие, как в пятницу.

– Я вообще-то проголодалась, а ты? – спрашивает миссис Франклин мужа.

Секунду он недоуменно смотрит на нее, но быстро понимает намек:

– О да, ужасно!

Мама Романа поворачивается ко мне:

– Деточка, не присмотришь за Романом пару минут, пока мы сбегаем перекусить?

– Нет проблем! – Я улыбаюсь ей, давая понять, что ценю ее доброту и благодарю за разрешение видеться с Романом, за то, что включила меня в список допущенных посетителей, за то, что считает меня членом семьи.

Поцеловав сына в лоб, миссис Франклин уводит мужа из палаты, а я сажусь на стул рядом с кроватью.

– Мне надо быть на ее могиле. – Говорить Роману еще тяжело, но голос уже сильнее, чем два дня назад. – Сегодня как никогда я должен быть там.

– Она и без этого знает, что ты помнишь о ней.

– Ты действительно в это веришь?

Я киваю:

– Да. Может, физически ее тут и нет, но она все равно здесь. И хочет видеть тебя счастливым, я знаю.

Он несколько мгновений молчит, неподвижно лежа под одеялом, натянутым до подбородка. Мы молча глядим друг на друга, пока он не решается:

– Когда я выйду отсюда, ты пойдешь со мной?

– На ее могилу?

Его губы беззвучно дергаются, но я понимаю, что это «да».

– Я пойду с тобой куда угодно. – У меня горит лицо: я не привыкла говорить такие вещи, но от улыбки, медленно расцветающей на его лице, все мое смущение улетучивается. – Видишь, я все так же изрекаю ужасные пошлости.

Он сипло смеется.

– И кстати. – Я достаю из сумки книгу о пляжах Северной Каролины и кладу ему на поднос с едой, чтобы он мог увидеть. – Я тут подумала: может быть, когда ты поправишься, съездим туда?

При взгляде на книгу его глаза загораются, превращаются из грязно-зеленых в темно-золотые.

– К океану, – добавляю я.

Ничего не отвечая, он берет книгу и листает, пытаясь делать вид, что нисколько не заинтересовался. Но я-то вижу, что на некоторых страницах он задерживается.

Наконец он спрашивает:

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты так стараешься, если знаешь, что я безнадежно сломан?

Пожимая плечами, я иду к столику, где его мама положила книги и альбом. Взяв его, возвращаюсь на стул и перелистываю страницы.

– Зачем? – повторяет он.

Я просматриваю наброски и потом заставляю себя поднять глаза на него:

– Потому что любовь к тебе спасла меня. Помогла мне увидеть себя иначе, увидеть иначе весь мир. Теперь я – твой должник.

Он не успевает ответить – в дверь стучат.

– Можно? – раздается профессионально строгий голос.

Дверь открывается, и на пороге показывается женщина не в халате или больничной униформе, а в черных брюках и белой блузке.

– Ты, должно быть, Айзел. Привет, Роман, как себя чувствуешь сегодня?

Роман молча глядит на нее.

Она легонько берет меня под локоть.

– Не подождешь нас в коридоре?

Кивнув, я выхожу из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Меряя шагами коридор, пытаюсь представить себе их «общение»: каменное лицо Романа и врача, которая из кожи вон лезет, чтобы вытянуть из него ответы.

Я делаю уже двадцать третий разворот, когда женщина наконец показывается из-за двери, смахивая прядку волос со лба.

– Меня зовут доктор Стэд. – Она протягивает руку, я вяло пожимаю ее.

– Айзел, как вы уже знаете. Вы работаете с Романом?

– Да, – кивает она.

Хорошо.

– Надеюсь, вы сможете – как это называется? – установить с ним контакт.

Не улыбаясь, она каким-то образом умудряется выглядеть дружелюбно. Интересно, их этому в медицинских колледжах учат?

– Сделаю все, что в моих силах. А в моих силах многое. – Доктор Стэд достает из кармана маленькую визитку на мягкой бумаге и протягивает ее мне. Я пробегаю пальцами по выпуклому тексту.

– Если захочешь поговорить или если что-то понадобится, звони мне.

Взгляд светлых глаз спокойный и теплый. Интересно, знает ли она о Крествилль-Пойнте, о нашем соглашении? Что Роман рассказал ей про нас?

– Спасибо, – тихо отвечаю я, убирая карточку в карман. Женщина уходит, звонко цокая каблучками.

Вернувшись к Роману, я натыкаюсь на его холодный взгляд.

– Что?

– Ты что, серьезно считаешь, будто я должен с ней разговаривать?

Я сжимаю визитку в руке.

– Ты рассказал ей про нас?

– Что?

– Ты знаешь что…

Роман садится на кровати, опираясь о железную спинку. Видно, что это стоит ему больших усилий, но он справляется.

– Нет, я ничего ей не сказал. И не собираюсь.

Я снова сажусь на стул рядом с ним.

– Возможно, это было бы не так уж и плохо.

Он вздыхает, и могу поклясться: я слышу, как мышцы в его горле пронзает боль. Во что же превратились его внутренние органы: отравленные, все в гематомах! Я прогоняю непрошеное видение.

– Не уверен, что узнаю тебя, – говорит он.

Я прикусываю нижнюю губу:

– Но это нечестно. Хорошо, не говори с ней, но со мной-то можно?

Роман не отвечает. Я встаю и снова подхожу к полке, снимаю «Двадцать тысяч лье под водой».

Вернувшись на место, открываю книгу – плотная бумага легко перелистывается – и начинаю читать ему вслух. Сперва мой голос немного дрожит, но вскоре я вхожу в ритм. Украдкой поднимая глаза, я вижу, что он смотрит на меня, постепенно расслабляясь, увлекаясь сюжетом.

Дав мне закончить вторую главу, Роман останавливает меня:

– Айзел?

– Да?

Он подползает к краю кровати, медленно и с усилием.

– Иди сюда. – Он протягивает ко мне руки, обнимая мое лицо. Я наклоняюсь и встречаюсь губами с его – потрескавшимися и распухшими, но мягкими, нежными, прекрасными.

– Я поговорю с тобой, – шепчет Роман, – обещаю.

Глядя в его золотисто-зеленые глаза, я не знаю, верю ли ему сейчас. Понимаю, что он все еще сломлен, невероятно печален, но, пока он держит меня за руку, я чувствую обещание счастья в его неровном слабом пульсе.

– Помнишь, ты говорила, что благодаря мне увидела себя иначе? – спрашивает он, по-прежнему сжимая мое лицо в ладонях.

– Да.

– Я потому и нарисовал тебя такой. Чтобы показать тебе ту, кого вижу я, а не ту, какой ты себя считала.

Я моргаю, словно от яркой фотовспышки, и, залитая ослепительно-белым светом, чувствую себя такой обнаженной, какой не была за всю свою жизнь. Я знаю: он видит меня насквозь, каждую клеточку, но это не пугает меня. Сердце трепещет, когда я осознаю, что наслаждаюсь светом – после стольких лет в тени.

Роман смотрит на меня, внимательно изучая мое лицо.

– Думаю, я хочу увидеть мир иначе. – Он осекается, и его глаза снова заволакиваются печалью.

В комнате так тихо, что слышно гудение лампы под потолком.

– Но все равно он – полный отстой, правда? – добавляет Роман, помолчав.

– Да, я знаю. – Все мое тело наполняется болью за него, и я молю, чтобы в моих силах было сделать хоть что-то, но одновременно понимаю: единственное, что я могу сделать, – это остаться с ним.

– Почитать еще? Этот мир, – я указываю на книгу, – выглядит не таким уж отстойным.

– Это ты сейчас так говоришь, но подожди: то ли еще будет…

Подмигнув морскому чудовищу, которое пялилось на меня с книжной страницы, я пристально смотрю на Романа:

– Я подожду, если ты обещаешь подождать.

Он стискивает мою руку:

– Обещаю.

Я начала писать эту книгу в январе 2013 года после смерти одного из моих очень близких друзей, оказавшись во мраке. В какой-то степени работа над этим проектом была способом справиться с моими чувствами. Кроме того, «Мое сердце и другие черные дыры» было для меня также рассказом о людях, понимающих тебя, понимающих тебя всего, даже самые пугающие и «ненормальные» твои стороны. Это роман о людях, которые приходят в вашу жизнь, когда вы меньше всего их ждете, самыми странными путями, и меняют в ней все, – и о том, как важно впустить этих людей, открыться им. Это роман о людях, позволивших вам иначе взглянуть на себя, и об истинной силе человеческих отношений.