Андре Моруа - Земля обетованная
Помощь проекту
Земля обетованная читать книгу онлайн
XLVII
11 июня 1940 года Кристиан Менетрие, выйдя из дому на улице Варенн, увидел на стене здания Министерства сельского хозяйства белый плакат с сообщением, что Париж объявлен открытым городом и защищать его не будут. Он тотчас вернулся назад и позвонил Клер.
– Да, я уже слышала об этом по радио, – сказала она. – Это ужасно. Нам нужно уехать.
– Зачем? – удивился Кристиан. – Было бы куда смелее…
– Нет, Кристиан. Это была бы совершенно безрассудная смелость. Вспомните про свои статьи в «Фигаро» – если вы попадете в руки к немцам, вас расстреляют.
– Неужели они посмеют?
– Конечно посмеют. Разве Гитлера остановят какие-то моральные соображения? Чего вы только не писали о нем! Нет, нужно уехать подальше от Парижа. Например, в Сарразак. Мама нас приютит, у нее мы сможем прожить сколько захотим.
– Вы полагаете? Мне кажется, ваша матушка меня не жалует.
– Да она вас почти не знает. Но стоит ей хоть немного пожить рядом с вами, как она вас полюбит. Там у вас будет большая комната для работы. И мы дождемся в этом убежище лучших времен, а они конечно же наступят. Только нужно уезжать сейчас же, не откладывая: немцы могут появиться в городе с минуты на минуту.
– Но у нас же реквизировали автомобиль.
– Я позвоню Ларивьеру или Роже. Альбер не тот человек, который откажет мне в машине, и я вас увезу.
Кристиана поразила спокойная решимость жены. В опасной ситуации она сразу повела себя как истинная дочь генерала Форжо и взяла командование в свои руки. После нескольких телефонных звонков к ним во двор, не прошло и двух часов, въехал большой белый лимузин. Клер сказала старику-шоферу:
– О, это вы, Эжен? Я рада вас видеть.
– Благодарю, мадам. Месье Альбер велел мне передать мадам, что она может оставить себе машину до конца войны. Сегодня вечером месье Ларивьер приедет к мадам. Они сказали, что мадам лучше выехать завтра с утра пораньше, – тогда, может, и дороги будут посвободнее.
– Спасибо, Эжен. Удачи вам!
– И вам того же, мадам. До встречи…
День прошел в мучительно трудном отборе вещей.
– Скажите, Кристиан, какие книги вы хотели бы взять с собой и какие документы? Подумайте хорошенько. В машине осталось мало места, а мы рискуем по возвращении не найти того, что оставим здесь.
Они без конца ходили взад-вперед от дому к машине: стоило им наметить какой-нибудь предмет, достойный спасения, как тут же находился другой, еще более ценный, и первым приходилось жертвовать.
– Какое солнце! – вздыхала Клер. – Мир вокруг нас рушится, а Париж никогда еще не был так прекрасен.
В их саду щебетали птицы, пышно цвели розы.
– Я не оставлю немцам мои розы, – решил Кристиан. – Завтра утром, перед отъездом, я все их срежу.
Берти пришел в пять часов попрощаться с матерью. Он учился в окрестностях Парижа в летной школе, которую вечером того же дня должны были эвакуировать в Коньяк.
– Говорят, потом нас пошлют в Алжир. А вы как думаете, мама? Папа настроен очень мрачно. Нужно нагрузить как можно больше машин на баржи, чтобы попытаться переправить завод в Ланды. Нет, вы только представьте себе – в Ланды! Вот дела!
К вечеру пришел Ларивьер с новостями. Немцы уже перешли Сену в Верноне и теперь продвигаются вперед по обоим берегам. Он посоветовал Клер не медлить.
– Вы рискуете быть отрезанными. Я принес вам документы на машину и охранное свидетельство. Вообще-то, на дорогах столько беженцев, что жандармы, скорее всего, пропустят вас и так, но на всякий случай…
Клер и Кристиан не спали всю ночь, сжигая бумаги и старые письма.
– Только не те, что вы писали мне, Кристиан, и еще рукопись «Мерлина и Вивианы», которую вы мне посвятили, – это я возьму с собой и спрячу на груди…
И вдруг ей вспомнился бедняга Клод Паран – он тоже носил на груди любовные письма и погиб за победу, которая испарилась как дым, как и все рукописи, накопившиеся за двадцать лет, которые Кристиан сейчас сжигал на лужайке. В четыре часа утра Клер наконец сказала:
– Едем!
Рассветное небо переливалось розово-голубыми красками, как крылышки бабочки. Кристиан побежал в сад, чтобы собрать розы, и вернулся с окровавленными руками.
– Что с вами, милый?
– Я не нашел секатор и стал ломать стебли руками, но они стойко защищались.
– Господи, куда вы денете этот сноп? Машина забита доверху.
– Положу себе на колени.
На Париж надвигалась странная густая туча. От Орлеанских ворот по дороге текла медленная река беженцев. До Сарразака они добрались только через двое суток. В пути их много раз обстреливали из пулеметов самолеты со свастиками на крыльях, они летели на бреющем полете вдоль дороги, сея ужас и смерть среди обезумевших людей. Когда они проехали через Вьерзон, розы Кристиана были уже мертвы.
В Сарразаке они застали около полусотни беженцев. Госпожа Форжо энергично и спокойно руководила их размещением, а мисс Бринкер служила ей ординарцем. Обе дамы любезно встретили Кристиана, хотя мисс Бринкер отнеслась к нему с легким холодком. Прошло семнадцать лет, а она все еще не могла его простить. У Клер она спросила:
– Ну, как прошло ваше путешествие, дорогая?
– Ужасно, Мисси. Как это горько – видеть Францию побежденной, уничтоженной…
– Уничтоженной? Не говорите глупостей, дорогая! Англия выиграет эту войну.
– Но как, Мисси? У вас же ничего нет: ни армии, ни танков, ни авиации.
– У нас найдется все, что нужно. Иначе и быть не может.
Мадам Форжо без конца вспоминала своего покойного супруга, пытаясь представить, что́ ее «бедный Рауль» мог бы сказать и сделать в этой ситуации отступления без битвы на Марне.
– Я приготовила вам комнату Блезов, – сказала она Клер. – А в твоей живет наша старая тетушка д’Окенвиль.
Таким образом, Клер впервые заночевала на широкой кровати с балдахином, которая так смутила ее в детстве. Лежа без сна, с открытыми глазами и дрожа от холода и тревоги, она мысленно повторяла сонет о Возлежащих, написанный ею в те далекие времена:
«„Что разделяло вас, то вас объединяет…“ Какая странная вещь – память! За двадцать лет я ни разу не вспомнила эти скверные стихи. И вот сейчас они пришли мне в голову – эти строки, нанизанные на рифмы… Ох, как долго тянется эта ночь! Милые мои часы со светящимся циферблатом, вы – последнее, с чем я расстанусь. Только два часа ночи! Вот что ужасно в деревне – эта привычка ложиться спать так рано… В этой постели Блез и Катрин любили друг друга. Где они теперь, эти бедолаги, со своими пятью дочками? По каким дорогам скитаются? В каком грузовике, набитом станками, трясутся по колдобинам? Как они были молоды и красивы тогда, во время их медового месяца! А теперь они уже достигли солидного возраста, и что получили от жизни? Куда меньше, чем я. До чего же бессмыслен этот мир… Все тщетно, все грустно. Кажется, это Валери писал: „Конец света? Бог повернулся на другой бок и пробормотал: «Мне приснился дурной сон»“. Ну и где теперь Валери? И где Роланда, которая блистала в своей Курляндии? И, кстати, где Альбер? „Увы, где прошлогодний снег?“[107] Мы были так счастливы, да-да, очень счастливы, строптивая Клер, только не понимали этого. Неужели немцев не остановят даже на Луаре? Если они доберутся до наших мест, нам нельзя будет тут оставаться: иначе Кристиану грозит гибель. Но не оккупируют же они всю Францию?!»
Кристиан, лежавший рядом, тоже не мог заснуть. Он пожаловался на озноб. Клер обняла его прохладными руками.
– Милый, да у вас жар! Вам плохо?
– Да, нехорошо. Посмотрите, как у меня воспалились ранки от шипов на пальцах. – И он добавил с грустной улыбкой: – Это месть Афродиты.
В 1944 году Бертран Шмит, живший тогда в Нью-Йорке вместе со своей женой Изабель, получил письмо от профессора Колумбийского университета Чарльза Б. Райта, который просил его о встрече.
«Вам, без сомнения, известно, – писал профессор Райт, – что в следующем месяце в Карнеги-холле состоится вечер памяти французского писателя Кристиана Менетрие, скончавшегося три года тому назад. Миссис Людмила Питоефф[108] будет читать его стихи, Шарль Буайе[109] – одно из „Новых эссе“, а Метрополитен-опера представит один акт из „Мерлина и Вивианы“; мне же, как исследователю творчества Кристиана Менетрие, поручено произнести речь в его честь. К сожалению, я не знал его лично, но мне известно, что вы были его другом. Поэтому я был бы вам очень благодарен, если бы вы согласились принять меня и рассказать о нем».
Бертран ответил ему приглашением на обед. У профессора Райта были седые волосы, но при этом молодые, сияющие глаза и обезоруживающая улыбка. Он прекрасно говорил по-французски, лишь иногда останавливаясь, чтобы подыскать нужное слово. Изабель, которая присутствовала на их встрече, сразу же спросила его:
– Почему вы обратились к моему мужу? Вы ведь знаете, что мадам Менетрие после смерти Кристиана переехала в Соединенные Штаты. Она живет в Нью-Йорке и могла бы сообщить вам о муже куда больше, чем кто-либо другой. Она попросту обидится, если вы не попросите ее об этом.