Геннадий Русский - Блатные сказочки

Идут к царской дочке люди богатые, несут деньги, а она не берет и не дает. Денег мне, говорит, не надо, а дам только за драгоценные вещи. Несут ей дорогие украшения - не берет. «Не те», - говорит.

Браток наш со скуки решил с принцессой познакомиться. Взял самое лучшее ожерелье из краденого, а от брата-мертвеца руку отрезал и спрятал под плащом. Пришел в шатер. Лежит на ложе царевна красоты невиданной, а, надо сказать, по тем диким временам в южных странах бабы себя одеждой не обременяли - смотри на товар, какой есть.

Браток подает ей ожерелье - она сразу узнала и говорит, протягивая руки: «Иди ко мне!» А тот сует ей из-под плаща мертвячью руку! Царевна ухватилась за руку что есть мочи, кричит: «Стража!» Браток руку отпустил и смотался. А царевна, увидя отрезанную руку, натурально, в обморок.

Царь-фараон не дурак, понял, сколь ловок и смышлен разбойник, думал и придумал: такой-то мошенник мне в зятьки и нужен! Тройная выгода: красть никто не будет, покраденное вернется и шлюховатая дочка пристроена. Простил всенародно ловкача и по сказочному обычаю - веселым пирком да за свадебку. А со временем стал наш вор-разбойник царем-фараоном и, говорят, не хуже других был, а может, и лучше. И уж так-то он свою сокровищницу берег... А что, братки не египетские, не знакомая ли масть? Вспомянем прежний наш сказ: снова мерещится крапленым хлюстом Гришина рожа. У Гриши-то сорвалось, а в сказках-то не срывается. В сказках ведь что - куда проще! Лежит сопливый дурень на печи, делать ни хрена не хочет, еле уговорили за водой сходить, и - надо же! - попалась дурню волшебная щука! Стой, опять знакомая масть! Папаша тот прошептал деткам воровское слово, и щука дурню свое прошептала: «По щучьему веленью, по моему хотенью!» Во как - по моему хотенью все дозволено! Что хочу - все сворочу. В масть режу!

А то встречаются в сказке два мазурика, виноват, ловких человека, и говорит один другому: давай заниматься российским ремеслом! А другой и рад: давай! Вот и стали два названых воровских братана. Опять в масть! И кончается тем, что и царевну-недотрогу украли, и само царство-государство. И опять в масть! Ну чисто как вчера Костя весь барак высадил...

Эх, сказочки! Эх, жизнь ты наша сказочная! И сколько всего народ про лихих людей нагородил, будто нет ему никого дороже и уж так-то они разынтересны! Верно вам, братики, говорю, у всех народов такие сказочки есть, кроме тех, понятно, кои лишены всякого имущества, поелику по своей простоте и благорастворенности климата голяшами ходят. Но ничего, и до них дойдет...

Так вот, возвращаюсь на круги своя. Столь много всячины сложено про воров-разбойников и помельче, про всяких плутов-мошенников, что диву даюсь: везде они, то есть вы. Ежли у тебя вор крадет - нехорошо, горько, если тебя мошенник обманывает - обидно, досадно, а самим послушать, как у других украли, как других обманули - всем весело и потешно. Ох, народ!

Продолжим наши веселенькие историйки...

(Далее следует пересказ западноевропейских плутовских романов, не представляющий интереса для вольного читателя.)

Наши московские истории

ПРО ФРОЛА СКОБЕЕВА

Эх, до чего ж хорошо мне с вами, ребята, знал бы - давно вором заделался! Вашему брату и срока поменьше, и льгот побольше, а мне навесили - в жизнь не расплеваться... Хитро ли дело воровать, когда кругом тащат, а не научился. Ну в самом деле, чего хорошего я на воле видел, окромя самой воли? Жил в сырой подвальной конуре, досыта не едал, допьяна не пивал, унижен и презираем был, аки вечный мизерабль. Другой бы сбег на край света от такой жисти, а я остался. Еще ходил я по торговым местам, обаче питейным, сказывал сказы и такое насказал, что тут же бежать следовало, а я остался. Потому и к вам попал. А почему не сбежал? А потому, мои пригожие, что некуда бежать мне от Москвы, что люблю я нашу Москву-матушку, что московский я человек!

До того я город наш люблю, что, кажется, каждый камешек в нем знаю, о каждом рассказать могу. А уж чего не знаю - то сочиню.

Город наш - столица, а жуликов-воров не сторонится. Всегда им у нас первое раздолье. Российское ремесло! И всяких историй про вашего брата насказано достаточно. Лихой наш город и лихих людей отмечает.

Сама-то Москва тоже не чистым делом зачалась.

И кто-то знал, что Москве царством быть, и кто то знал, что Москве государством слыть? Никто не знал, и города еще никакого не было, а стояли на приметном холмике, на устье речки Неглинной хоромы боярина Кучки, невеликое разбойничье гнездышко. Было у боярина два сынка, собой пригожи (примечаете, сколь часто нам лихие братаны встречаются?). Полюбила их соседняя княгиня и в столь страшный блуд впала, что стала жить с двумя молодцами, что сучка с двумя кобелями. И подговорила, такая-растакая, извести ее мужа, князя. Братаны не сплоховали. Но нашелся у князя отмститель, князь Юрий Владимирович Долгорукий. Сказнил он преступных братьев, а с ними и княгиню, суку-волочайку, а кучкины хоромы порушил и на том месте основал город.

Это присказка, а сказка не проходит без подмазки. Расскажу вам наши коренные московские истории, расскажу. Наперво - про Фрола Скобеева, что боярскую дочку скрал, во-вторых – расстарался бы кто, братики, насчет деколона, что ли? - а во-вторых - про самого Ваньку Каина! То-то. Тащи деколон.

Ну-у, ликер шартрез - в животе резь! - Нет, право, с вами, многопочтенные (так сказать), жить можно - кого вы полюбите, тот будь в надеже. Я бы даже, братики-блатики, предпочел называть вас не просто людьми, как вы себя сами величаете, а ловкими людьми. Не возражаете? Тут мы с вами общую стезю найдем. Как в жизни вас никто, так-таки никто не любит, а только в сказках да историях всяких, так и нашего брата, сочинителя. Так уж всегда с ловкими людьми, с любыми - и с теми, кто на руку ловкие, и с теми, кто, как я, на язык ловкие - никто при жизни не признает, потому что беспокойства от них много. Вот и вы, братики, меня не больно признаёте, а попади я на этап или возьми да помри, как еще пожалеете, всякого обо мне наскажете - вроде как я вам ныне сказываю - по всем пересылкам разнесете. Так и всякий ловкий человек, вор ли, сыщик, при жизни в небрежении, а потом начинается сказка.

Чем наш Фролка был знаменит, кроме своей ловкости - ничем! - а помним его триста лет и запомним подольше - в письменность он вошел, в литературу. Стоил ли он того, мошенник? А вот судите сами.

Фролка Скобеев происходил из захудалых дворянских детей, а занимался ябедой. Иначе говоря, лжесвидетельствовал и доносил за скудную мзду, лягавил - по-вашему, стучал - по-нашему. Но в отличие от кумовых крестников ябедничал от великой нужды: стариков-родителей питал, сестрицу-девицу содержал.

Одним словом, был он презренным человеком, Фролка.

И заприметил неталанный ябедник на соседнем боярском дворе девицу-юницу, да такую раскрасавицу - ни в сказке сказать, ни пером описать, а мне уж подавно! А Фролке не то что слово молвить, а взглянуть на нее нельзя: девица та - дочь знатного боярина, берегут-стерегут ее для важного жениха, сунься Фролка свататься - в шею натолкают, кобелями затравят.

Да Фролка оказался удал и ловок - потому о нем память.

Была у той боярской дочки мамка, то бишь баба, приставленная ей в услужение и для охраны ее девичества. Фролка ее повстречал в переулочке, без свидетелей, значит, и сует ей деньги, горькой ябедой добытые: «Бери, только помоги мне». Баба оказалась корыстной: «Да как же я тебе помогу, желанный?» - «Будет у вас в доме девичий праздник, пусть пригласят мою сестру с подругой, а я тебе еще три золотых».

Вот на святки, как бывало, собирается в боярском доме девичий праздник, а боярина с боярыней как раз дома нет - в отъезде на богомолье. Зовут в гости соседскую девицу, Фролкину сестрицу. Фролка говорит сестре: «Дай ты мне девичий наряд, я с тобой пойду шутки ради, только ты молчи, кто я».

А Фролка, даром что ябедник, видом удался: личико имел чистенькое, щеки румяные, брови соболиные вразлет - оделся в сарафан: девица-скромница. Пошли. У девиц на святки веселье - песни поют, в игры играют, гадания затевают. Мамка за всем приглядывает, наливочку себе подливает. Фролка уловил момент, вызвал мамку в сени, дал золотой и научил, что делать.

Вошла мамка в горницу, говорит: «Полно вам, девушки, гадать о своих суженых. Суженый что ряженый, не угадаешь. А поиграем мы, потешимся игрой старинной, игрой свадебной. Пусть наша Настинька будет невестою, а вот та девица, - на Фролку указывает, - женишком».

Девицам - смех, веселье. Усадили жениха с невестой, стали свадебные песни петь, угощаться. Посидели, пошумели. «А теперь, - говорит мамка, - надо молодым в постелю, а мы здеся посидим, попоем». Опять смех, веселье. Проводили молодых с песнями, уложили честь честью и ушли, наливочку пьют, песни поют, развлекаются.

Невеста, Настинька, поначалу смеялась, забавлялась со своей новой подругой, обнималась - уж очень та ей понравилась, такая скромная, тихая, угодливая. Уж вовсе она расшалилась, да вдруг замечает - предмет не тот... Тут она закричала, да за песнями не слышно... и растлил Фролка ее девичество! И, опомниться не дав, тут же в своей любви открылся, наговорил, задурил голову.