Эмма Донохью - Падшая женщина

При мысли об этом его вдруг затошнило.

В Роне Дэвис нет ничего плохого. Она сильная, крепкая и здоровая — разве что слишком остра на язык. Чуть больше, чем полагается женщине. В этом она немного похожа на Мэри Сондерс, подумал мистер Джонс, и ненависть затопила его с головой.

Он уставился на новенькую белую виселицу. На возвышении уже лежала свернутая веревка. Надо будет смотреть внимательнее и запомнить эту сцену во всех подробностях: как проклятая ведьма будет подпрыгивать на своей телеге, как петля затянется на ее шее. Его память была уже не так хороша, как раньше. Картинки из их жизни с Джейн успели как будто пообтрепаться по краям. Когда он закрывал глаза, то видел не живое, родное лицо жены, а застывшую маску, забрызганную кровью, в которую оно превратилось. Но то зрелище, что предстояло ему сейчас… о нет, его он забывать не собирался. Каждая кость, каждый волосок на его теле вопили, требуя смерти Мэри Сондерс. Когда ее тело превратится в пепел, он наконец-то сможет продохнуть. Пробитая в мире брешь затянется… ведь так?

Почти каждый арестант монмутской тюрьмы дал Мэри сделать глоток из своей бутылки — такова была традиция. К тому времени, когда пришла пора залезать на телегу, она уже порядком захмелела и совсем не чувствовала страха.

Покорно, как ребенок, она протянула руки, и палач связал их веревкой впереди. Маска почти полностью скрывала его лицо; было видно только слабый подбородок и прядь рыжих волос. Мэри его не знала. Очевидно было одно — это не Томас Терлис из Тайберна. Скорее всего, этот парень фермер, подумала Мэри. И вполне возможно, что до этого дня ему приходилось убивать только свиней и лисиц. Остается лишь надеяться, что он знает, как повесить девушку, мысленно хмыкнула она.

От шпилей и крыш Монмута отражались первые лучи солнца. На мгновение Мэри показалось, что колесо времени качнулось назад и она первый раз въезжает в город, как год назад, в дилижансе Джона Ниблетта. «Красивое место, — рассеянно подумала она. — Я могла бы быть здесь счастлива».

Она была не настолько пьяна, чтобы не понимать, куда везет ее телега в это прекрасное весеннее утро, но достаточно, чтобы убедить себя в том, что ей все равно. Она отвыкла от движения, и поначалу ее чуть не стошнило от тряски. Королева Мария ни за что не допустила бы такого по дороге на казнь, напомнила себе Мэри, и укоризненно прицокнула языком, совсем как миссис Джонс.

Ехать было совсем недалеко: Херефорд-Роуд, Манк-стрит, Уайткросс-стрит и, наконец, Степни-стрит. Когда телега завернула за последний угол, колесо налетело на камень, и острая щепка больно уколола ее колено. Она отдернула ногу и связанными руками подоткнула под себя юбку, чтобы защитить колени от грубого дерева. Как глупо, вдруг подумала Мэри. Заботиться о теле, которое будет мертво еще до полудня.

Маркет-сквер была забита людьми, и она подивилась такому большому собранию. Может быть, сегодня какой-нибудь праздник? Наверное, в этом году ранняя Пасха. Только когда телега въехала на площадь и толпа загудела, Мэри поняла, что эти люди пришли сюда ради нее. По ее жилам пробежал непонятный трепет.

Добрые горожане Монмута мечтали увидеть, как ее вздернут на виселицу — даже если из-за этого им придется пропустить день работы и не получить, таким образом, денег. Их лица горели от предвкушения, и у всех был такой вид, будто они видят ее первый раз в жизни. Мэри узнала нескольких слуг, с которыми часто болтала, и некоторых заказчиков. Здесь были мистер и миссис Дженкинс и даже обе старые мисс Робертс. И конечно, множество незнакомцев, которым, должно быть, пришлось целый день трястись в повозке, чтобы поприсутствовать на казни. Однако эта толпа была совсем не похожа на лондонскую. Среди тех зевак, что собирались в Тайберне, было полно шлюх и завсегдатаев, которые настолько привыкли к этому зрелищу, что даже не смеялись, когда смотрели на повешенных. Мэри могла бы побиться об заклад, что никто из этих людей ни разу не видел виселицу.

Возница слез с телеги, и ее тут же окружили. Маленькая девочка, сидящая на плечах у отца, улыбнулась ей. Мэри чувствовала запах апельсинов, эля и горячих пирогов с корицей. Женщины были одеты в свои лучшие платья, их шляпки украшали яркие ленты. Однако общее настроение было невеселым. Никакого праздничного духа не ощущалось. На многих лицах было написано недовольство и напряженное ожидание.

Есть в тебе нечто, что не утихомирится до тех пор, пока тебя не вздернут на виселицу, Мэри.

Она будто наяву услышала голос матери, четкий и ясный. Дошли ли до Сьюзан Дигот слухи о смерти ее подруги Джейн? И узнала ли она имя той, что совершила убийство? Должно быть, это ее не удивило.

Постыдная смерть. Точно как у твоего отца.

Только теперь Мэри поняла, что мать была права. Именно такая судьба и была ей уготована. За свои шестнадцать лет она преодолела самый короткий путь от жизни к смерти, прямой, словно полет вороны в небе.

Все не настоящее, мелькнуло у нее в голове. Жизнь — не настоящая. Это просто история в картинках, грубые дешевые гравюры, и не более того.

— Но что она была за девушка? — Гвинет приподнялась на цыпочки, чтобы взглянуть на другой конец площади.

Дэффи отвернулся и пожал плечами. Как можно говорить о Мэри Сондерс в прошедшем времени, когда она сидит на телеге всего в каких-нибудь ста футах от него, со своими чернильно-черными глазами и острым профилем, который до сих пор снился ему в кошмарах, хотя прошло уже много месяцев. Он старался не смотреть на виселицу за ее спиной, на свернувшуюся, как змея, веревку. Не нужно было приходить сюда сегодня, запоздало спохватился он.

Футах в двадцати Дэффи заметил своего отца. Он беспокойно обводил взглядом толпу, словно высматривал в ней воришек. У него лицо старика, подумал Дэффи. Они нечаянно встретились глазами, и он слегка кивнул. Без особой почтительности и, конечно, без всякого намека на извинения.

Однако Кадваладир неожиданно кивнул в ответ и стал пробираться к ним, распихивая людей локтями.

— Дэвид.

— Отец.

Это были первые слова, которыми они обменялись за последние полтора года.

— Гвинет. Как ты поживаешь?

— Спасибо, сэр, очень хорошо. — Она покраснела и переступила с ноги на ногу.

Говорить было не о чем. Кадваладир посмотрел на свои поношенные башмаки и носком одного стряхнул с другого сухой лист.

Дэффи прочистил горло:

— Миссис Джонс была бы рада, что ты вел службу на ее похоронах.

Кадваладир поднял густую перепутанную бровь.

— Она была хорошей женщиной, — добавил Дэффи, чтобы заполнить тишину.

— И твои книги не научили тебя словам посильнее? — бросил Кадваладир. — Джейн Джонс была лучшей женщиной на этой богом забытой земле.

Он развернулся и скрылся в толпе. Гвинет ободряюще улыбнулась и продела руку Деффи под локоть.

— Как бы там ни было, я рада, что ты покинул этот дом на Инч-Лейн, Дэфф. Если бы ты остался, из этого не вышло бы ничего хорошего.

— Не знаю, — протянул Дэффи. У него вдруг заболела голова. — Мне жаль хозяина.

— Это проклятое место. — Гвинет прижалась к нему покрепче. — У мисс Робертс тебе будет лучше.

Приговоренная как будто грезила наяву.

Дэффи закрыл глаза и постарался не думать ни о чем, кроме теплой руки Гвинет. Это было все, в чем он нуждался. В этот раз Гвинет поклялась на Библии, что станет его женой, и он знал, что не заставит ее долго ждать. Жениться на хорошей, к тому же любимой женщине — это больше, чем заслуживает такой дурень, как он. И больше, чем было у его отца. И даже если образ лондонской девчонки по-прежнему тревожит его сны… что ж, у каждого человека есть свои призраки.

Дэффи снова взглянул на девушку, сидящую на телеге, — он просто не мог удержаться. Ее лицо было белее лиц всех людей на площади, и внезапно его пронзила острая жалость. Ей всего лишь шестнадцать. Прошлой весной Мэри Сондерс отдавалась ему в цветущем лесу, а сегодня она со слегка высокомерным видом ожидает своей смерти.

Как легко то дурное, что заложено в человеке, может одержать верх над хорошим, подумал Дэффи. И сколь бы ты ни был образован, у тебя нет власти над тьмой, что таится в глубине твоего сердца.

Эби заблудилась на улицах Лондона. Карта, что она держала в руках, оказалась совершенно бесполезной. Дома жались друг к другу, словно пальцы в тесном башмаке.

Она подумала о Мэри Сондерс. Жива ли ты еще, бедная сучка? Эби сильно нуждалась в спутнице, такой как Мэри, которая знала бы, как устроен этот бурлящий город. Грязь на улицах, яростные цвета, запахи, исходившие из дверей кофеен и рыбных лавок, — все это просто ошеломило ее. Она задрала голову и увидела золотую птицу, вертящуюся на ветру.

— Где я? — спросила она у пробегавшего мимо мальчишки.