Владимир Козлов - Рассказы

— Ну ладно, пока.

Юля взяла рюкзак и вышла в прихожую.

— Дверь открыть сможешь?

— Да.

Джордж встал, подошел к окну. Начинается серый октябрьский день. За домами дымили трубы химкомбината. Люди на остановке садились в грязный троллейбус. Хлопнула входная дверь.

Главный редактор, Игорь Дудко, зашел в офис. Я сказала:

— Здравствуйте, Сергей Петрович.

— Привет, Лена.

— Ну, как мероприятие вчера?

— Которое?

— Демонстрация… Ну, годовщина Чернобыля…

— Как обычно. Кучу людей повязали. Не столько конечно, как в прошлом году, на десятилетие, но тоже немало. Референдум развязал диктатору руки. Теперь делает все, что хочет…

Его лицо было мне знакомо — я видела его в инязе. Он, наверно, тоже там учился. Невысокий, светловолосый, коротко стриженный. Он посмотрел на меня внимательно — может, тоже вспомнил.

— Вы по какому вопросу к Сергею Петровичу?

— По кадровому.

— А зовут вас…

— Анатолий Степанов.

— Хорошо, я сейчас ему передам.

Я встала, постучалась в дверь Дудко, заглянула.

— Сергей Петрович, здесь Анатолий. По кадровому вопросу.

Дудко поднял голову от ноутбука.

— Пусть подождет немного.

Я вернулась за свой стол.

— Ну, вы сами слышали. — Я улыбнулась. — Чай пить будете? Или кофе?

— От кофе бы не отказался.

Я открыла электрочайник — воды в нем почти не было. Я взяла его и вышла в коридор.

— Да, я тоже закончил иняз, — сказал Анатолий. Он взял чашку, размешал кофе, сделал глоток, не вынимая ложки. — Английский факультет. Только два года назад.

— Теперь понятно, почему лицо мне знакомо. И где вы сейчас — извините, конечно, за любопытство?

— Везде понемногу. Переводы, в основном. Немного — журналистика. Пишу иногда в «Музыкальную газету». А еще я занимаюсь фотографией — но это чисто для себя, можно сказать, «некоммерческий проект»…

— А постоянно что, не получилось устроиться?

— Да я и сам не хочу. Зачем это нужно? Сидеть в офисе целый день за каких-нибудь сто пятьдесят долларов? Мне больше нравится быть свободным.

— И получается? Чтобы и свободным, и хватало на жизнь?

— В общем, да. Не всегда одинаково, но жить можно. Хотя от новой работы не отказываюсь. Даже, можно сказать, ищу. Поэтому и пришел к вашему шефу — мне сказали, что он планирует новый проект, с англичанами.

Я пожала плечами.

— Слышала про это краем уха, но подробностей никаких не знаю.

— Хочет сделать английскую версию вашей газеты, — продолжал Анатолий. — Одна газета на английском в Минске уже есть, но такое говно… Пользуются тем, что одни на рынке… Английский — плохой, статьи — ерунда, выходят то раз в две недели, то реже. Короче, это все несерьезно…

Дверь шефа открылась, он выглянул.

— Анатолий — это вы?

— Да.

— Зайдите.

Я и Анатолий вышли на улицу. Было тепло. На деревьях набухали почки.

— Ну и как разговор с редактором? — спросила я.

— Ничего конкретного. Или у него самого все еще под вопросом, или не хочет ничего обещать. Сказал, что в лучшем случае — после лета. А мне это не очень интересно — откуда я знаю, что я буду делать после лета и где я буду вообще? Вам, кстати, куда ехать? Могу проводить.

— Далеко. В Уручье.

— Не проблема. У меня никаких больше важных дел на сегодня.

— А вы где живете?

— Не очень далеко отсюда. В общежитии на улице Короля.

— Я не знаю, где это.

— Между Немигой и Фрунзенской. Улица начинается за «Торговым домом на Немиге» и идет вверх к Фрунзенской. В самом начале — высокое здание. Это и есть моя общага.

— Много раз ходила или ехала мимо, но не обращала внимание… А, может, перейдем на ты? Как-то неуютно «выкать»…

— Да, конечно. А ты живешь с родителями?

— Нет, снимаю комнату. Родители мои далеко. В Могилеве.

— А мои — в Гомеле.

— И как хозяйка, нормальная?

— Там не одна хозяйка, там семья. Муж, жена и дочка. Трехкомнатная квартира.

— Странно. Такие обычно не сдают комнату…

— У них очень плохо с деньгами. Оба работают на часовом заводе, завод почти все время стоит, денег не платят. А дочка работает или нет, я не знаю… Она в какой-то религиозной секте. Мне хозяйка говорила, что она раньше курила, пила, слушала «хэви-метал», а потом вдруг ударилась в религию…

— Ну, бывает и так… А я тоже снимал комнату одно время. На первом курсе. Тогда общежитие первому курсу практически не давали. Жил у старухи— Алкоголички. Весело было, конечно. Зато — жизненный опыт… — Он хмыкнул.

Мы подошли к Институту культуры, начали спускаться в метро.

Я и Толик сидели на бетонном бордюре подземного перехода рядом с вокзалом. Перед каждым стояла бутылка пива «Бурштын Беларуси». Народ спускался и поднимался по ступенькам перехода. Старухи продавали цветы тут же, на ступеньках. Таксисты-частники топтались у своих машин. На деревьях зеленели свежие листья.

— Меня напрягают все те, кто постоянно жалуются: нам, типа, скучно жить, — сказал Толик. — А мне вот не скучно, мне наоборот офигительно интересно…

— И весело?

— Нет, нельзя сказать, что весело. У меня разные состояния бывают. Но что интересно — факт. Столько всего происходит вокруг, столько новых книг, фильмов, выставок, новой музыки. Тем, кому все по херу, кто ничем не интересуется, кроме работы и телевизора в качестве развлечения, тем, наверно, скучно…

— А мне вот тоже иногда бывает скучно, — сказала я. — В какие-то моменты ничего не хочется — ни музыки, ни кино, ни книг… Вообще ничего. И вот тогда наступает настоящая скука…

— Ну, это уже не скука, это — что-то другое. «Мировая скорбь», что ли…

— Ты фотографировал что-нибудь новое?

— Да, начал новую серию. Фотографирую «Запорожцы». Это, как бы, исчезающий вид автомобиля. Скоро их вообще не останется…

— Вряд ли. В такой бедной стране, как наша… У нас в городе еще многие ездят на них…

— Я имею в виду, что в Минске не останется. А в городах, которые поменьше, все еще долго останется, как раньше…

Дом на углу был огорожен забором. На заборе висел плакат: «Капитальным ремонтом дома занимается строительно-монтажное объединение «Минскстрой» Начало работ — март 1997, окончание — март 1998». Буквы на плакате были вырезаны из самоклеющейся разноцветной пленки.

— Это они опрометчиво сделали, — сказал Толик. — Не подумали, что их можно отклеить и сделать совсем другие надписи.

— И ты предлагаешь?..

— Да, вперед, пока не появились менты.

Мы вылепили из букв надписи «Лена и Толик», «Жыве Беларусь» и «Лукашенку — у турму» и пошли по Карла Маркса в сторону центра.

Я спросила:

— Толик, а ты любишь Родину?

— Я не знаю, что считать Родиной. Формально, моя Родина — СССР, но его уже нет, и там не было ничего хорошего, что я мог бы любить. Независимая Беларусь? Я только начал привыкать к ней, как появился Лукашенко… Вот такую Родину с Лукашенко во главе я однозначно не люблю.

— Черт с ним, с Лукашенкой. А вот ты мог бы отдать жизнь за Беларусь, например?

— Как — отдать жизнь?

— Например, если бы началась вдруг война…

— Знаешь, по-моему, все это тупо. Звучит, конечно, красиво — «отдать жизнь за Родину». Но время ведь изменилось. Сейчас можно и не отдавать за нее жизнь. И несколько поколений прожили, не отдавая жизнь. Может, я больше сделаю для своей страны, если как раз не отдам свою жизнь…

— Ну а если будет ситуация, что нельзя не отдать жизнь?

— Что-то ты, Елена, сегодня расфантазировалась. Обычно патриотизм тебе не свойствен, а сейчас…

— Мне и сейчас не свойственен, ты знаешь. Я просто хотела понять твою позицию…

— И что, поняла?

— Поняла. Ты тоже не патриот.

— Да, я — не патриот. Можно сообщить про это в КГБ.

— А оно, что, до сих пор так называется?

— Не помню. Кажется, да.

В «мыльнице» Толика играла кассета «Морская», песня «Скорость». Этот альбом «Мумий Тролля» появился недавно. Мне сразу понравилась музыка, хотя парень на фотографии — никто не знал тогда, как его зовут, кассета была пиратской, и на обложке не было ничего, кроме двух фотографий и названий песен — показался некрасивым. Тем более что полиграфия была плохая.

Окно было открыто. Я смотрела на город — из окна общаги открывался офигенный вид. Толик резал огурцы и колбасу.

— Как классно, что твой сосед уехал, — сказала я. — И долго его еще не будет?

— До понедельника. У него в понедельник, вроде, занятия.

— А где он учится?

— На юрфаке. Почему-то, огромное количество идиотов учатся на юрфаках. Интересно, какие из них потом выйдут юристы?