Алистер Кроули - Дневник наркомана

     Наша   компания  протиснулась  в   открытую  дверь.  По   одну  сторону темно-малиновые каскады электрического света, по другую безупречная  роскошь нашей Спутницы.

     "Ты,  О  хрупкий  колокольчик  лунного  света, затерявшийся в  звездных садах! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

     Далее сцена  развивалась  со скоростью сновидения. Мы  были  в гараже - выехали оттуда на улицу, потом - Египтянку в ее отель - ну уж а дальше...

     ГЛАВА III

     ФАЭТОН

     Лу льнула ко мне,  а я  сжимал  руль. Слова  были  нам ни  к чему. Наша страсть уносила  нас  трепетным потоком. Я совсем забыл, что это была машина Царя Лестригонов. Мы мчались словно дьявол в Никуда. Безумная мысль пронзила мой  мозг.  Ее подбросило мне мое "Бессознательное",  второе и основное "я". Тогда же какое-то знакомое  место на улице напомнило мне,  что я веду машину не обратно  в  студию. Некая неведомая сила  внутри повернула меня в сторону Кента. И я истолковывал себя самому себе.  И знал, что собираюсь сделать. Мы направлялись в Барли-Грандж; а потом... О,  потом - неистовый полет в  Париж при лунном свете!

     Эта  идея утвердилась во мне независимо от моих размышлений. По-своему, она  была решением уравнения,  условиями которого,  в  свою  очередь,  были: во-первых,  несколько  безумное  отождествление Лу со всякими идеями лунного романтизма;  далее, моя физическая привычка авиатора к полетам; и в-третьих, традиционная ассоциация  Парижа с экстравагантными  увеселениями  и буйством любви.

     Я  вполне  сознавал тогда,  что мое  нравственное  и умственное чувство выброшено  за борт на  время; но мое отношение к ним предельно простое:  "До свидания, Иона!"

     Первый  раз   за  всю  свою   жизнь  я  стал  абсолютно  самим   собой, освобожденный от всяких ограничений  тела, интеллекта  и воспитания, которые удерживают нас, обычно, в рамках так называемого здравого смысла.

     Я припоминаю, что  как будто  вопрошал себя,  не сумасшедший  ли  я,  и отвечал:  "Конечно,  сумасшедший.  Ведь   здравомыслие  -  это   компромисс. Здравомыслие тянет нас назад".

     Будет  довольно   бессмысленно   пытаться   вам   описать   поездку   в Барли-Грандж. Она  длилась едва ли  полсекунды. И она длилась долгие, долгие эоны.

     Всякие  сомнения  на  мой  собственный  счет  были  растоптаны копытами неоспоримых фактов. Ни разу в  жизни я не управлял машиной  лучше. Я выкатил гидроплан  так, как  кто-нибудь  другой  извлекает из  портсигара  сигарету. Машина взмыла точно орел. Нежный, мягкий голос Лу сливался с шумом мотора  в прелестном антифоне:

     "Ты, О  дрожащая грудь ночи, что мерцает четками лун! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

     Мы воспарили туда,  где рассвет. Я пересек  рубеж трех тысяч. Я  слышал стук моего сердца. Оно стучало в едином ритме с мотором.

     Я набрал полные  легкие  чистого, незагрязненного воздуха.  Он звучал в октаву с кокаином; та же бодрящая дух сила, но по-иному выраженная.

     Великолепная  мелодия слов Зивекинга  всплыла в моей памяти. Я повторял их, блаженствуя. Они воплощали биение британского мотора.

     - Глубокий вдох! И легкие полны! И мозг летит, летит ко всем чертям!

     Ветер нашей  скорости  упразднил все мои  привычные телесные  ощущения. Кокаин в сочетании со скоростью анестезировал их. Я был развоплощен;  вечный дух; Высшее существо, порознь.

     - Возлюбленная Лу! Возлюбленная Лу! Лу, Лу, совершенство, возлюбленная!

     Должно  быть, я  прокричал припев.  Даже  посреди рева,  я расслышал ее ответное пение:

     "Ты, О Летняя нежность губ,  что жарко  мреет  алым  цветом  страсти! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

     Даже вес воздуха стал для меня невыносим. Взовьемся еще выше, еще и еще выше!

     - И в яростном неистовстве!  И в безрассудстве! Неистовом безрассудстве ко всем чертям!

     "Ты, О искаженный  вопль  урагана, что  пронесся,  кружась,  по  листве лесов! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

     И  тут я  почувствовал,  что  нас уносит  некий  бушующий вихрь.  Земля улетела от нас, точно  камешек, брошенный в темное ничто. Мы были  свободны, мы навсегда избавились от оков, в которых пребывали с самого рождения:

     - Взмывая ввысь! Взмывая ввысь! Взмывая, взмывая ввысь, ввысь!

     Перед нами,  высоко  в  серой  бледности,  стоял  Юпитер  -  квадратная сапфировая вспышка.

     "Ты, О яркая утренняя  звезда, что  находится меж  грудей самой Ночи! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

     Я прокричал ей в ответ:

     -  Искатели  звезд!  Открыватели  звезд!   Звезд-близнецов,  отливающих серебром!

     А между тем я поднимал машину  все выше  и выше. Толща грозовых облаков повисла  между  мною  и  зарей.  Проклятье,  как  они  посмели!  Я должен их перелететь и растоптать.

     "Ты, О  Лиловая грудь шторма,  на которой молния  оставила следы  своих зубов! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

     Болезненные, точно бездомные дети, клочья  тумана окружили нас. Я понял ликование Лу в облаках.  Если кто и был неправ  на этот раз, то это был я. У меня не было  столько кокаина, чтобы принимать  все, как бесконечный экстаз. Ее любовь вознесла меня до триумфальной страсти. И я понял этот туман.

     "Ты, О несбираемая роса, что  увлажняешь  уста зари!  Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

     В  этот  миг моя  практическая  сторона заявила  о себе с  удивительной внезапностью. Я увидел сквозь туман береговую линию. Я знал маршрут как свои пять пальцев и буквально на волосок отклонился от кратчайшего пути  в Париж. Я плавно свернул южнее.

     Подо мною катились  серые волны.  Мне  показалось (достаточно  безумная мысль), что их движущиеся складки напоминают смех глубокого старца. Внезапно меня осенило  -  что-то  было не  так! Спустя мгновение  прибор  безошибочно показал, в чем дело. У меня кончилось горючее.

     Моя  память осветилась яркой  вспышкой ненависти  к  Царю  Лестригонов. "Типичный случай злоупотребления!" Все равно, что сказать  мне в лицо, что я - дурак. Я вообразил его морской стихией, которую сотрясает глумливый хохот.

     А  я то насмехался над моим старым командиром эскадрильи. Не классный я летчик, да? Вот я покажу ему! И я был недалек от истины. Я летал  несравнимо лучше,  чем  когда  бы  то  ни  было.  И, тем не  менее, умудрился  упустить простейшую опасность.

     Я  неожиданно   осознал,  насколько  паршиво   может  закончиться  наше путешествие.  Оставалось  только одно:  выключить  мотор  и планировать, как есть. От этой перспективы мне стало не по себе.

     Эх, нюхнуть бы разок! Пока мы пикировали по широкой спирали к морю, мне удалось  извлечь мою  бутылочку.  Разумеется, мне  сразу  стало ясно, что на таком ветру  все  улетит мимо  носа.  Тогда  я вытащил  пробку и  просунул в горлышко язык.

     Мы  все еще находились на высоте тысячи футов  над морем. "У  меня уйма времени,  бесконечно  много  времени,  -  подумал  я,  как  только  наркотик подействовал,  -   чтобы   принять   решение".  Я   действовал  с   отменным самообладанием.  Мы приводнились  в сотне  ярдов от рыболовецкого парусника, который только что вышел в море из Диля.

     Через пару минут нас подобрали и взяли на  буксир. Потом они развернули судно и отбуксировали мою летательную машину к берегу.

     Первое, о чем я подумал, несмотря  на всю  нелепость  нашего положения, это "вот бы  заправиться и  продолжить". Однако, сочувствие людей  на берегу было сдобрено обильными насмешками. В вечерних туалетах,  с которых капает в четыре часа утра! Как Гедда Габлер - "так не поступают".

     Но  тут мне  снова  помог кокаин. Какого дьявола меня должно волновать, что они все подумали!

     - Где бы я мог раздобыть горючее? - спросил я у капитана посудины.

     Он мрачно улыбнулся в ответ:

     - Тут одной заправки мало.

     Я бросил взгляд на машину. Он был совершенно прав. Неделя на ремонт, по меньшей мере.

     -  Вам бы лучше, сэр, пойти  в гостиницу  и получить там  что-нибудь из теплой одежды. Посмотрите, как дрожит ваша дама.

     Это была  чистая правда.  Ничего другого не  оставалось, и мы  медленно побрели вверх по берегу.

     О сне, конечно, не могло быть и речи. Мы оба сверкали свежестью. Все, в чем мы нуждались, это горячая еда - много еды.

     И мы ее получили.

     Казалось, будто мы вступили в абсолютно новую фазу. Авария избавила нас от игры в оркестровую ораторию; однако, с другой стороны мы по-прежнему были готовы к напряженной практической деятельности.

     Каждый  из нас съел по три завтрака.  И мы говорили за едой без умолку; большей  частью  это была бурная, агрессивная бессмыслица. Все-таки  мы  оба сознавали, что вся эта история только камуфляж. На самом  деле мы должны как можно скорее пожениться,  пополнить запасы кокаина,  уехать  и  веселиться и ныне, и присно, и во веки веков.