Донская Либерия - Николай Алексеевич Задонский

— Какой замысел? Какая удача? — приподнялся Мазепа. — Ты какие-такие загадки сказываешь?

А разве вашей милости неведомо, что царь домогается получить особу вашу? — в свою очередь удивился писарь.

«Получить?.. Мою особу?.. — задохнулся Мазепа, чувствуя, как холодная испарина покрывает его тело.

— Я полагал, — невозмутимо продолжал Орлик, — что ваша милость осведомлены, какие кондиции предложены его царским величеством падишаху и королю за выдачу вашей милости…

— Дальше! — не выдержал старик. — Дальше сказывай… Боже милосердный!..

— Царь соглашается заключить мир с его королевским величеством, ежели ваша особа будет послана к царскому величеству. А господину Толстому приказано за оную выдачу учинить великие подарки падишаху и визирю…

Тут Орлик нарочно остановился. Он знал, что Мазепа, хорошо знакомый с обычаями блистательной Порты, где взятки и золото решали все дела, поймет, как непрочен каждый день его жизни, и отныне мысль о выдаче «его особы» царю не даст старику покоя.

Писарь не ошибся в расчетах. Мазепа откинулся на подушки и не в состоянии был скрыть охвативший его страх. Неподвижные, остекленевшие глаза гетмана были устремлены в потолок, бледные губы шептали слова молитвы…

Тогда Орлик начал его утешать:

— Ныне мне доподлинно известно, что королевское величество отклонил царское предложение… А падишах приказал сераскиру охранять вашу ясновельможность… Бог милостив! Господа турки, хоть и басурманы, а тоже совесть имеют…

— Иди, Филипп, иди ради бога, — простонал гетман, прекрасно понимавший, что такое совесть в подобных делах.

— Вы напрасно печалитесь, пане гетман… Ей-богу, напрасно. Будем надеяться, что тот царский замысел не исполнится…

— Уйди… уйди… — прохрипел старик, отвертываясь лицом к стене.

Орлик почтительно поклонился и вышел.

…Войнаровский, как и полагал Мазепа, не зная главного — цели мазепинской измены, начал постепенно успокаиваться. Будучи человеком мягким и бескорыстным, Андрий не искал в поступках людей только дурного, но всегда стремился найти в них что-нибудь оправдывающее. Предсмертные слова Семена Палия, мысли о дядиной и своей собственной измене возмутили его душу, вселили озлобление и неприязнь к гетману, заставили искать забвения в вине. Но с некоторых пор Андрий, под влиянием Мотри, постоянно укорявшей его за враждебное отношение к больному дяде, пробовал оценивать случившееся иначе.

«А что если дядя стал жертвой несчастного случая? — думал он. — Что, если батько Палий введен в заблуждение царем? Может, я напрасно обижаю дядю?..»

Он вспоминал свое детство, проведенное в батуринском замке, вспоминал доброе отношение дяди, его заботы и начинал испытывать смущение.

Когда однажды вечером Мотря позвала Андрия к больному гетману, он не мог уже отказаться.

Старик несколько дней не вставал с постели. Страх, вызванный Орликом, не проходил, а усиливался, действуя разрушительно на организм больного. Мазепа похудел, пожелтел, обрюзг…

Печальный вид его пробудил в Андрие жалость.

— Пришел… порадовал… спасибо… — с трудом, тихо произнес Мазепа.

Андрий, опустив голову, молчал. Мотря поправляла лампаду у икон, ее пальцы дрожали:

— Садись, Андрийко… Поговорим… Мы не чужие… Ты да она, — кивнул старик в сторону крестницы, — больше никого у меня нет…

Андрий сел в кресло у постели, поцеловал высохшую руку дяди.

— Я знаю, — медленно продолжал Мазепа, — как ныне все против меня злобствуют… Тебя смутили лживые словеса и бредни… Ты напрасно на меня досадуешь, глупый…

Мазепа погладил склонившуюся голову племянника. Мотря бесшумно вышла, она не хотела мешать. Андрий поднял, наконец, влажные глаза и, захлебываясь от волнения, заговорил:

— Мне тяжело, дядя… Я видел… от нас отвернулась отчизна… народ… У нас нет больше родины… Я не хотел быть изменником. Я думал иначе… Я не хотел…

— А разве я хотел? — перебил Мазепа. — Разве я повинен, что судьба все переиначила?

Я не знаю… Может, ты ошибся. Может, думал другое… Открой правду, дядя…

Какую правду?

— Почему так получилось? Почему все они… все гнали нас, как врагов? Почему тогда… помнишь?.. батько Палий проклинал так страшно?

Мазепа через силу приподнялся. Лицо его приняло величавый вид.

— Бог свидетель, я хотел только счастья своей отчизне, — сказал он, — и не моя вина, что люди поняли меня иначе… У меня не было приватных целей… Я думал об общей пользе народа… Клянусь тебе…

Андрий и на этот раз поверил.

Вошедшая через несколько минут в комнату Мотря застала дядю и племянника в мирной беседе и радостно вздохнула.