Донская Либерия - Николай Алексеевич Задонский

А что поделаешь? Ведь если бедный крестный узнает о ее отношениях с Андрием, он не выдержит такого горя… ведь он так ее любит…

Подобные мысли заставляли Мотрю относиться к больному особенно чутко. Она проводила около него целые дни, ее заботливость умиляла его, отвлекала от мрачных дум. Однако болезнь шла своим чередом, здоровье гетмана не улучшалось…

…Орлик, зорко следивший за всем, что происходило в доме Мазепы, давно уже обхаживал Андрия Войнаровского, в котором видел единственного опасного соперника. Ведь в случае смерти старика Войнаровский делался его законным наследником и, вероятно, претендентом на гетманство.

Зная Андрия с детских лет, хорошо понимая его душевное состояние, Орлик всячески старался укрепить Андрия в мысли о возможности возвращения на родину, обещая даже свое тайное содействие.

Девка, — как всегда презрительно отзывался о Мотре писарь, — до сих пор в его планах роли не играла. Андрий, храня свои чувства, никогда ни словом, ни видом никому не открывался, поэтому Орлик предполагал, что между ними обычная «амурная история», и с девкой не считался. «Пусть только уедет Андрий, — думал он, — а для нее место я найду. Туркам слово шепнуть, живо в гарем продадут. Такую кралю любой басурман возьмет…»

Примирение Войнаровского с гетманом, грозившее разрушить все замыслы писаря, сразу изменило его отношение к Мотре.

Орлик догадался, что мир между племянником и дядей устроен проклятой девкой, и понял, какое значение она имеет в жизни Андрия.

Писарь изменил свой план и решил прежде всего разделаться с Мотрей.

Дом, где жил гетман, представлял огромное, похожее на сарай, каменное здание, с верхней деревянной надстройкой. Внизу помещалась кухня и девять комнат, занимаемых гетманом, Мотрей и слугами. Вверху, в двух комнатах, жил Войнаровский. Дом был окружен большим фруктовым садом и находился почти на окраине города.

Однажды вечером, зайдя справиться о здоровье пана гетмана, Орлик застал Мотрю на кухне. Девушка варила яблочное варенье, которое любил крестный.

— Добрый вечер, панночка, — приветливо поздоровался Орлик, войдя в комнату.

— Добрый вечер, пан Орлик, — недружелюбно ответила Мотря, чувствовавшая всегда скрытую неприязнь писаря. — Вы до гетмана?

— До него… Просфорку принес, коя в святом монастыре галацком во здравие благодетеля освящена…

— Гетман спит, пан Орлик. Завтра приходите… — перебила Мотря и отвернулась, не желая продолжать беседу.

Орлик не ушел. Он не спеша достал из кармана просфору, благоговейно поцеловал ее, положил на стол.

— А что, панночка, прошу прощенья, — опять начал Орлик, — не скучаете вы на чужой стороне по своим родичам?

Мотря почувствовала, что писарь затевает какую-то хитрость, и решила промолчать.

— Я потому говорю, панночка, что жалко мне вашу милость, — вкрадчиво продолжал Орлик. — Покойный родитель ваш Василий Леонтьевич, царство ему небесное, большой благодетель мне был…

— Уйдите, пан Орлик… — не выдержала и заволновалась Мотря. — Прошу вас… уйдите…

— Как вашей милости угодно, — писарь взялся за шапку… — Только вы худого не мыслите… Я из жалости к вашей доле сиротской предупредить желал…

— Я не хочу слушать…

— Напрасно. Погибнете в пучине обмана и лжи, прошу прощенья… Обман горек.

— Какой обман? — вздрогнула Мотря.

— Любовь к вашей особе ясновельможного нашего пана гетмана. Мне подлинно все известно… Все суета и томление духа, как истинно сказано в писании, — вздохнул писарь.

— Вы… вы лжете! — растерялась Мотря.

Орлик быстро шагнул к ней, схватил за руку, зашипел:

— Поклянись, что не выдашь меня гетману. Я открою тебе истину…

— Какую истину?

— Душу его… совесть… кровь отца твоего…

— Клянусь, — в ужасе прошептала Мотря, — клянусь богом…

Орлик оглянулся, достал какие-то бумаги.

— Вот, читай… Он потешался над твоей особой… Бумага канцлеру Головкину… Письмо Шафирову… Видишь: рука пана гетмана. Я послал копию… Вот еще, еще…

«Оная дура девка»… «поруганная невинность»… «амурный соблазн»… — прыгали строчки в помутневших от слез глазах Мотри.

«Боже мой! И это писалось им тогда… Ужели все его слова и клятвы были ложны? Как он мог… так подло кривить душой? Марать ее честь, ее самое дорогое?»

А голос над ухом продолжает:

— Когда пан судья послал донос, гетман переслал туда твои письма… Уверил, что отец мстит за твою честь… Гетман присвоил все ваши богатства… казнил твоего отца…

— Неправда, нет! Это царь, царь! — дико вскрикивает Мотря.

— Читай… Копия его письма… Он сам требовал казни, не оказал милосердия… Твоя милость тоже повинна в крови страдальца…

— Нет, нет, нет, — безумно твердила Мотря.

Она почувствовала, как силы покидают ее. Дыхание стеснило грудь. Ужас сковал язык. Потеряв сознание, она упала на пол.

Орлик растерялся, стал собирать и прятать по карманам бумаги.

В это время в комнату вошел Андрий.

— Мотря! — крикнул он, бросаясь к девушке. — Что с тобой? Мотря… Слышишь?

— Печальное событие, — тихо вставил Орлик.

— Какое событие? Что случилось? — повернулся к нему Андрий.

Орлик сообразил: все равно история выйдет теперь наружу, надо доводить дело до конца.

— Обманул вас обоих пан гетман, вот что, — развязно и грубо сказал он.

— Обманул? Дядя?

— Сам разумей… Ее милости ведомо стало, какова любовь его была… Очнется, расскажет… Да и ты через гонор и корысть его гибнешь, изменником стал. Всех нас пан гетман соблазнил… На, прочитай да подумай…

Орлик швырнул Андрию какую-то бумагу и скрылся.