Генри Хаггард - Элисса

Вскоре совсем стемнело, и тут из темноты послышался голос — это командир матуку приказывал нам спуститься. Мы ответили, что сейчас слишком темно, и мы боимся поранить ноги о камни. Он настаивал, но мы решительно отказались, заявив, что в случае малейшей попытки тронуть нас мы откроем огонь. Тогда они ушли, поскольку не собирались нападать на нас в темноте, но по сигнальным кострам, разведенным вокруг, мы понимали, что они неотступно наблюдают за нами.

Ночь была очень тяжелой, поскольку мы не представляли себе, как будут развиваться события. К счастью, у нас была с собой еда, так что мы смогли подкрепиться. Мое решение напоить солдат из ручья оказалось как нельзя более кстати, поскольку, как я и ожидал, воды на вершине насыпи не оказалось ни капли.

Наконец, ночь пошла на убыль, и с первыми проблесками света я отправился осмотреть местность, чтобы, насколько было возможно, подготовиться к атаке, которая по моим расчетам должна была начаться часа через два. Наши солдаты закоченели от холода и пали духом, но я всячески старался вселить в них уверенность в победе, напомнив, что они ведут свой род от великого племени и негоже им трусить перед сворой собак матуку. Вскоре стало светать, и я увидел длинные колонны солдат, приближавшихся к насыпи. Они остановились в укрытии на расстоянии ста пятидесяти ярдов, и, когда совсем рассвело, вперед выступил один из них и окликнул нас. Наш командир поднялся на скалу, чтобы вести переговоры.

— Вот слова Вамбе, — произнес глашатай матуку. — Спуститесь с насыпи, выдайте нам злоумышленников и ступайте домой с миром или оставайтесь там и умрите.

— Еще слишком рано спускаться, — дипломатично ответил наш командир. — Когда солнце рассеет туман, мы сможем идти, а сейчас от холода у нас онемели руки и ноги.

— Все равно, спускайтесь прямо сейчас, — потребовал их посланник.

«Как бы не так, дружище», — подумал я, а наш командир ответил, что спустится не раньше, чем сочтет нужным.

— Тогда готовьтесь к смерти, — сказал матуку, совсем как злодей в дешевой мелодраме, и величественно присоединился к рядам солдат.

Я отдал последние распоряжения, с тревогой глядя на далекий горный хребет, откуда уже поднимался туман, но столба дыма видно не было. Я даже присвистнул от огорчения, понимая, что, если помощь не подоспеет вовремя или случится еще что-нибудь непредвиденное, нам придется совсем туго. Воды едва хватало, чтобы слегка промочить горло, но скоро и она кончится, и мы не сможем долго удерживать насыпь на этой жуткой жаре.

Наконец, когда солнце поднялось во всей красе над вершинами гор, матуку, которых собралось не менее полутора тысяч, издали странный свистящий звук, а потом затянули боевую песнь. Прозвучали одиночные выстрелы — у матуку было несколько ружей, но вреда они нам не причинили, хотя одна пуля пролетела рядом с головой одного нашего солдата. «Сейчас начнется», — подумал я и был недалек от истины, потому что в следующий момент отряд матуку разделился на три группы, сотен по пять каждая, и, возвестив начало боя беспорядочной стрельбой, солдаты Вамбе бросились на нас с трех сторон. Мы все находились в укрытии, и первая атака не принесла врагу успеха. Я взобрался на скалу, чтобы лучше видеть насыпь и долину, и приказал бутиана беречь патроны и до моей команды огонь не открывать, а потом начать стрелять как можно ниже и перезаряжать ружья без промедления. Я знал, что, как и все туземцы, стреляют они плохо и вооружены примитивным оружием, переделанным из старых армейских ружей, так что нанести хоть какой-то урон противнику можно было не иначе, как подпустив его на максимально близкое расстояние.

Враги стремительно приближались. Они уже были в восьмидесяти ярдах и по мере продвижения к насыпи сбивались в кучу, что как раз было нам на руку.

— Еще рано стрелять, отец мой? — выкрикнул старший.

— Рано, черт побери, — ответил я. Шестьдесят ярдов — пятьдесят — сорок — тридцать.

— Огонь, негодяи, — закричал я и, подав им пример, разрядил оба ствола в самую гущу матуку.

Тут поле битвы огласилось залпом двухсот с лишним ружей, и в воздух полетели самые невообразимые снаряды: железные ножки от котелков, куски металла и камни, покрытые свинцом. Результат оказался весьма чувствительным для матуку, они были так близко, что мы просто не могли промахнуться, а с расстояния тридцати ярдов камень в свинцовой оболочке, выпущенный из туземного ружья, бьет не менее эффективно, чем пуля из винтовки Мартини. Матуку десятками валились на землю, а оставшиеся в живых в ужасе бросились бежать. Мы стреляли им вслед, пока они не исчезли из виду. Достигли цели и несколько выстрелов из ружья, с которым я охотился на слонов. Тут выдалась небольшая передышка, и мы принялись за еду в прекрасном расположении духа, поскольку не потеряли ни одного человека, в то время как у матуку я насчитал добрых полсотни убитых и раненых. Радость мою омрачило только одно: долгожданного столба дыма над горным хребтом по-прежнему не было.

Новая атака началась примерно через полчаса. Теперь нападающие избрали новую тактику. Поняв, что нападать на нас плотным строем слишком рискованно, они разбились на небольшие группы по пять-шесть человек. В одном месте у насыпи земля обрушилась, и образовалась яма, куда наш огонь не попадал. Здесь и начали собираться воины Вамбе. Конечно, мы старались убить как можно больше солдат, пока они бежали к яме, но для этого требовались меткие стрелки, а их то нам как раз и не хватало. Плохо было и то, что наши готовы были стрелять из своих так называемых ружей направо и налево, даже по самым маленьким группам врагов. И хотя первые ряды матуку были сметены, следовавшие сзади достигли цели почти не пострадав, поскольку для того, чтобы перезарядить туземные ружья и старые мушкеты, требовалось очень много времени. Я стрелял то из ружья, то из карабина с такой скоростью, что их почти невозможно было держать в руках, так они раскалились, но разве мог я в одиночку остановить такой натиск или хотя бы существенно уменьшить число врагов? В яме, всего в нескольких ярдах от нас, их собралось уже не меньше тысячи, а те, у кого были ружья, непрерывно обстреливали насыпь. Матуку убили двух моих носильщиков и ранили третьего, ибо они оказались чрезвычайно удобной мишенью. Видя, что положение становится серьезным, я посредством угроз и уговоров убедил наших солдат прекратить бесполезную стрельбу, перезарядить ружья и приготовиться к штурму. Не успели они исполнить мой приказ, как враг с ревом бросился на нас. Должен заметить, что я никогда бы не поверил, что матуку способны на такие решительные действия. Довольно большой отряд обогнул насыпь и атаковал нас с тыла, а остальные карабкались наверх со всех сторон. Мы оказались в кольце.

«Огонь!» — крикнул я, и результат даже превзошел мои ожидания. Десятки нападавших остались лежать на земле, но, хотя мы и задержали врагов ненадолго, полностью остановить их не смогли. Они сдвинули ряды и захватили первую линию укреплений, убив многих наших солдат. Боролись мы уже почти исключительно холодным оружием, так как времени перезаряжать ружья не было, но это-то как раз и устраивало бутиана, потому что ассегаи, и есть то оружие, которым они владеют безупречно. Те из наших людей, кому удалось спастись у первой стены укреплений, укрылись за второй, откуда вел огонь я сам, и здесь битва завязалась с особой яростью. Время от времени группы матуку прорывались через укрепление, и тут же падали под ударами копий бутиана. Но они все равно держались, и я понимал, что, если так пойдет и дальше, мы обречены. Нас было слишком мало, да к тому же на помощь войску Вамбе по долине стекались все новые и новые отряды. Я уже принял решение отступить в пещеры и там принять героическую и достойную смерть, стал мысленно оплакивать горькую судьбу, припоминать все большие и малые грехи, но при этом сражался как дьявол. Как раз тут под руку мне и подвернулся мой приятель, капитан матуку: увидев меня, он нацелился мне в живот копьем (я, впрочем, сумел увернуться) и прокричал, вернее, начал свою излюбленную фразу про Железо-которое… но докончить так и не успел — на слове «кусает» я разрядил в него ружье.

Похоже было, что игра подходит к концу. Один из наших солдат бросил копье, собираясь сдаваться, и трусость стоила ему жизни. Вдруг раздался крик: «Посмотрите на горы! Там наш импи!»

Я взглянул наверх, и там, действительно, увидел двойную цепь воинов Налы в шлемах с длинными перьями — утреннее солнце сияло на их копьях. Они были уже на полпути к первому укреплению и тут же бросились вниз, в бой. Позже мы узнали, что они опоздали из-за разлива реки и не могли попасть на гору до рассвета. Но с вершины они увидели, что сражение уже началось — «было в самом цвету», как они говорят, — и поэтому поспешили к нам на помощь, не подав дымового сигнала.

Но их уже заметили из селения, и солдаты Вамбе полезли вверх по склону в надежде занять ограждение и вторую линию укреплений. Защищать первую линию они уже не собирались: войско Налы было слишком близко. Правда, они успели добежать до рвов, защищенных каменными стенами, и разбившись на группы по десять-двенадцать человек, открыли оттуда огонь. Я посмотрел на северные и южные ворота города. Сотни женщин и детей спасались через них бегством, в надежде укрыться от врага в горах и пещерах. В нашем стане появление импи Нала тоже произвело коренные перемены. Нападавшие на нас солдаты, поняв, что столица подвергается нападению с тыла, скатились с насыпи и бросились защищать свои дома от нового врага. В пять минут на насыпи не осталось ни единого человека, кроме убитых и тяжелораненых. Я почувствовал безумное желание воскликнуть «Спасены!», как герой дешевой пьесы, но передумал, поскольку обстановка не слишком к этому располагала. Я собрал уцелевших людей и подсчитал убитых и раненых: наши потери составили пятьдесят человек. Потом несколько бутиана отправились за водой к ручью, и мы наконец смогли напиться. Раненых я оставил на попечение носильщиков, поскольку для сражения они все равно не годились, а сам принялся наблюдать за ходом битвы.