Баграт Шинкуба - Последний из ушедших

Как-то довелось видеть Али Хазрет-пашу издали, в усадьбе Мансоу, сына Шардына. И теперь, когда он появился у нас, я сразу узнал его. Он сидел на черном арабском жеребце и держался одной рукой за переднюю луку, словно боялся упасть с седла. А рядом на белом мерине восседал высокий и худой как жердь французский генерал в фуражке с козырьком, похожим на сорочий хвост. Позади них целой подковой стояла конная свита. Мухтар, выйдя из толпы, приблизился к всадникам, снял шапку и поклонился, но паша, гарцуя, не обратил на него внимания. Он повернулся к толпе:

— Уважаемые жители Кариндж-Овасы, я не верю, будто вы оказались клятвоотступниками и отказываетесь поддержать великого султана, наместника аллаха на земле. Я не верю, что вы желаете разбить сердце вашего славного земляка — Анзавур-паши, приближенного султана. Турция не по своей вине понесла тяжкие потери в мировой войне. Воспользовавшись этим, преступные самозванцы, возомнив себя полководцами, сеют смуту и раздоры. Но султан сумеет свернуть им шею. К тому же он не одинок. Вот смотрите, рядом со мной — французский генерал. Этот храбрый военачальник прибыл со своей армией помочь великому султану — законному правителю страны. И не только доблестные французские войска протянули нам дружескую руку. Англичане и греки тоже союзники султана. Кто устоит против такой силы? Мужественные убыхи, вспомните, как в тяжелое для вас время турецкие власти предоставили вам убежище и осыпали вас милостями. Презренные самозванцы хотят оклеветать вас, распространяя слухи, будто вы отказываетесь служить в войсках великого султана.

Сит, отделившись от толпы, приблизился к всадникам и, взяв шапку под мышку, поклонился:

— Милостивый паша, ты прав, мы не враждуем с султаном, но откуда нам взять воинов, чтобы пополнить его войска? Нас осталась горсточка! Молодые почти все погибли в боях…

Али Хазрет-паша нетерпеливо прервал Сита:

— Не к лицу тебе, старец, обманывать меня. Эй, Мухтар, подай список подлежащих призыву.

Мухтар на полусогнутых ногах подбежал к паше и вынул из-за пазухи затрепавшие на ветру листы бумаги.

— Вот видишь, старик, сколько здесь имен. И все занесенные в этот список обязаны в должное время явиться на майдан. Все, кто уклонится от призыва, подлежат военному суду. Я вижу, что среди вас нашлись смутьяны, которые сеют заразу, подбивают на бунт. Эй, Мухтар, ты что, потакаешь врагам отечества? Почему не донес, что в селении появились лазутчики врага?

Дрожащий от страха Мухтар, отвешивая поклоны паше, забормотал:

— Я доносил Хусейну-эфенди!

— А-а… Вспоминаю, вспоминаю. Алим какой-то мутит здесь воду…

— Так точно, господин мой! Алим по имени Тагир!

— Где же этот предатель?

— Он уважаемый в народе нашем человек, — возразил Сит, надев шапку.

— Где же он, я спрашиваю?

— Отправился в Стамбул.

— Зачем?

— С жалобой на Хусейна-эфенди.

— Вот оно что!

— Все по закону, и отправился он не куда-нибудь, а в Стамбул.

— Я надеюсь, — вновь обратился паша к толпе, — что удальцы убыхи будут рады, как и прежде, отличиться в боях за дело султана и халифа!

Ты спрашиваешь, дорогой Шарах, чем окончилась наша встреча с султанским пашой? Да ничем. Паша уехал, у него было много разных других хлопот, не только с нами, убыхами. И пока наших парней начали забирать в султанскую армию, многих из них и след простыл. Каких-то неудачников все-таки взяли. Конечно, тех, кто не успел удрать. Но с неудачниками ведь так всегда и бывает — то они некстати спешат, то некстати задерживаются…

Однажды утром, когда солнце уже стояло, над головой, на проселочной дороге, поднимая пыль, появился верховой. Он сидел на неоседланной лошади и кричал:

— Эй, люди! Пропала наша святыня! Исчезла Бытха!

— Как — пропала? Куда исчезла? — не веря ушам своим, спрашивали встречные.

— Ступайте к подножию холма! Сами убедитесь! Ступайте, все ступайте!

Словно гонимая ветром искра, пронеслась по селению недобрая весть. И народ поспешил к холму с одиноким грабом. Сит болел, но, услыхав об исчезновении Бытхи, забыв о недуге, оделся и, опираясь на посох, направился к холму. Я еле поспевал за ним. Когда мы приблизились, у подножия холма уже стояла толпа, словно в былые дни, когда верующие еще собирались к Бытхе. Старцы, поднявшись на вершину, к ужасу своему убедились, что парень, всполошивший все население, не соврал. Каменная ниша, в которой покоилась ястребиноликая Бытха, была разрушена. А одинокий граб, как убитый часовой, лежал рядом, подрубленный под корень. Народ молчал. Сит долго разглядывал обломки камней, след топора на стволе кривого дерева, щупал пальцами увядшую, помертвелую листву, потом выпрямился, окинул вглядом толпу и сказал:

— Совершено злодейство! Кто-то похитил нашу святыню. Не сегодня это случилось и не вчера. Листва успела пожухнуть и след топора побуреть.

Народ загудел. Большинство людей, стоявших в толпе, уже не исповедовали прежней, но святотатство оскорбило их. В эту минуту память крови напомнила им, кто они, и соединила их во гневе. Так порою печаль после долгой размолвки соединяет на похоронах родственников.

Поверь, Шарах, я почувствовал себя так, словно нанесли мне смертельную обиду. И если бы вдруг передо мной оказался человек, повинный в этом преступлении, мои руки первыми дотянулись бы до его глотки.

— Кто решился на такое кощунство?! О всемогущая Бытха, обернись громом, обернись молнией и обрушься на голову злодея! Пусть вечное клеймо проклятья ляжет на весь его род, — сняв шапку и воздев к небесам дрожащие руки, негодовал старик Татластан.

И многие в толпе отозвались ему:

— Аминь!

«Этого не мог совершить убых», — подумал я про себя, но оказалось, что подумал я вслух, и кто-то из односельчан крикнул:

— Верно, Зауркан! Это кто-то из врагов наших!

Но лысый, плюгавый, кривой на один глаз сосед Тагира — жаль, что я запамятовал его имя, — ухмыльнулся и возразил:

— Легко на чужих валить! А если свой?

— Не дури! — обрезал кривого седоголовый Даут.

— Почему раньше не заметили, что пропала Бытха? — спросила женщина в темном платке. В ее вопросе звучал укор всем мужчинам селения.

И, словно снимая вину со стариков, кивнув на молодежь, Даут ответил:

— Чего удивляться? Убыхам давно не в новость бросать свое и поклоняться чужому. Не зря, верно, о нас говорят как о перекати-поле. Давно ли вы сами зубоскалили здесь над жрецом Соулахом, царство ему небесное!

И опять подал голос лысый:

— Дыма без огня не бывает. Бегали за вором по чужому селу, а он в своем спокойно спал…

Люди насторожились.

— Говори, если кого-то подозреваешь! — потребовали из толпы.

— Мало сказать, надо доказать! — предостерег лысого Сит.

— Свидетели найдутся… — огрызнулся лысый.

Толпа сдвинулась плотнее.

И в тот же миг послышался возглас:

— Дайте пройти!

Люди расступились, и, весь в белом, с часовой цепочкой на животе, вперед вышел Рахман с сыном. Этот человек давно промышлял у нас торговлей и базарными сделками. Не то чтобы он сам был купцом, но частенько пристраивался к проходящим караванам и выполнял поручения караван-башей. В общем, умел держать нос по ветру и, куда бы ни отправлялся, всегда брал с собой сына. Натаскивал своего щенка.

— О праведная и всемогущая Бытха, — взмолился Рахман, опустившись на колени и положив перед собой снятую с головы соломенную шляпу, — если окажется, что я лжесвидетельствую, пусть гнев твой падет не только на мою голову, но и на голову моего единственного сына. Окаменеть мне на этом месте, если я совру хоть единым словом.

— Выставила лиса в свидетели свой хвост, — сказал Татла-стан.

— Своими глазами видели! — сказал сын Рахмана.

— Бытху украл Тагир! — точно под пыткой выдавил из себя Рахман.

Толпа замерла.

— Этого не может быть! Клевещешь! — угрожающе поднял посох Сит.

— Понимаю: поверить трудно, но против правды не пойдешь.

— Ври, да не завирайся! Гоните его в шею!

— Легко сказать: «Брысь под лавку!» — а может, так оно и есть! — крикнули из толпы.

— Всякое бывает, — опять подал голос лысый. — Даже дочь муллы согрешить может! Дайте договорить отцу с сыном.

— Уважаемые, наша похищенная святыня, где бы она сейчас ни была, обладает силой возмездия. Пусть, если я навожу на Тагира напраслину, кара Бытхи падет на меня самого… Дней десять тому назад я и мой сын присоединились к каравану, который шел в город Кония. Завершив там дела, мы решили кое-что купить себе на обратную дорогу. Проходя по торговой улице, волей случая мы оказались рядом с лавкой, где продают ценные вещи из камня, стекла и слоновой кости. Глядим: из лавки выходит Тагир. Мы окликнули его, но он или не услышал нашего зова, или сделал вид, что не услышал, и скрылся в толпе. На той улице всегда много людей. Мы знали, что Тагир еще до нашего отъезда отправился в Стамбул с жалобой на Хусейна-эфенди, и вдруг вот тебе на — он в городе Кония! Я и мой сын из любопытства заглянули в ту — не для простых людей — лавку, из которой вышел Тагир. Входим и видим, словно в дурном сне: трое приказчиков разглядывают на прилавке ястребиноликую Бытху.