Баграт Шинкуба - Последний из ушедших

Мы еще не представляли себе тогда ни силы русского царя, ни числа его солдат и еще не понимали истинных намерений турецкого султана, который подстрекал нас на эту войну с самого ее начала. Ах, дад Шарах, когда плакальщицы кричат и до крови раздирают себе лицо и грудь над гробом, от этого становится легче только родственникам. А мертвому это все равно уже не поможет. Не так ли и с моим рассказом?

И отец, и брат, и я взялись за оружие и больше уже не выпускали его из рук до конца.

Надо сказать правду, у нас, в стране убыхов, никогда не было спокойствия: грабежи и набеги, продажа рабов за море, в Турцию, вражда между родами, с соседними племенами, похищение женщин и кровная месть — все это было, и нам казалось, что и не могло быть иначе. Но когда в опасности оказалась вся страна убыхов, мы забыли обо всем, кроме этой опасности.

Убыхи издавна умели защищать себя от всех, кто посягал на их свободу, — были ли это их соседи или пришельцы издалека, греки или римляне, арабы или турки. Об одних войнах сохранились только предания, о других помнили старики, но никто не помнил, с каких времен каждое поколение мужчин воспитывалось как поколение воинов. Мы просто не представляли себе, что могло быть как-нибудь иначе и что кто-нибудь, способный держать в руках оружие, может отказаться от этого. А когда среди нас, убыхов, появлялись такие уроды, то мы их лишали имени и изгоняли из страны.

Всегда, даже летом, в самое горячее время года, каждая семья обязана была по первому сигналу собрать в поход одного воина. Десять мужчин избирали из своей среды десятника, десятники из своей среды сотника, а сотники — тысячника. Когда в поход шло несколько тысяч человек, то выбирали общего предводителя, такого, кто не раз видел блеск шашек, был опытен, терпелив и храбр. После того как он бывал выбран, его приказания становились законом для всех воинов, кто бы они ни были — крестьяне или дворяне. Готовясь к походу, он назначал и срок, и место сбора. Он же назначал, сколько ему нужно пеших и сколько конных воинов. Все без исключения, кроме самого предводителя, должны были нести на себе или везти с собой все необходимые для похода запасы: тесто с медом, копченое мясо и копченый сыр, красную и белую соль. Каждый должен был взять с собой по две пары чувяков из сыромятной кожи, шерстяные ноговицы и бурку. А некоторым назначалось, кроме всего этого, брать с собой еще пилы, топоры, лопаты, веревки на случай, если понадобится перебрасывать через реки мосты и в холодное время рубить шалаши для ночлега.

Перед выступлением в поход трубили в медную трубу, такую, какую ты видишь у меня…

Хаджи Берзек, сын Адагвы, был предводителем убыхов целых двадцать лет. Он выходил победителем из многих кровавых схваток, и когда генералы русского царя так и не сумели взять его силой, они решили покончить с ним хитростью: объявили, что подарят тысячу рублей серебром тому, кто принесет им голову непокорного предводителя убыхов.

Однако счастье ему сопутствовало: ни одного изменника так и не нашлось. И в конце концов он сложил с себя обязанности руководителя по собственной воле.

Я так и не знаю истинной причины этого: может, преклонный возраст, а может, ход событий увлекал народ убыхов все дальше по пути, который старый и опытный воин считал слишком опасным, но не имел сил препятствовать этому, но, так или иначе, он вдруг отстранился от дел, сложил с себя обязанности военного предводителя, удалился к себе домой и вскоре умер. Это случилось на следующий год после окончания большой войны русских с турками. Место предводителя занял его племянник Хаджи Берзек Керантух.

Многие были недовольны заменой, считали ее не самой лучшей. Но шла война, времени на то, чтобы спорить и колебаться, не было, а на этом человеке все-таки лежал отблеск славы его родственника.

Но вскоре после того как Хаджи Берзек Керантух стал во главе народа убыхов, многим показалось, что выбор все-таки был верным. Взяв власть в свои руки, Хаджи Керантух проявил и твердость, и храбрость, хотя раньше о нем поговаривали, что он способен шататься, как гнилой зуб во рту, туда-сюда, и для таких суждений о нем были свои причины. Незадолго до начала большой войны он помирился с генералами царя, даже получил от них военный чин и жалованье, которое ему платили серебряными рублями, и потом несколько лет, пока его дядя сражался во главе убыхов с генералами царя, он сидел у себя дома на ковре и играл в нарды.

Не знаю, мой дорогой Шарах, как сложилась бы судьба народа убыхов, если бы не эта Крымская война. Когда во время войны русская армия отступила с абхазского и с нашего побережья, великий визирь Омар-паша высадился с войсками в Сухуми. В наших селениях появились муллы, пришедшие через горы из Дагестана и приплывшие вместе с турками, и все они в один голос говорили, что русские разбиты и больше никогда не покажутся в наших местах.

— А мы пришли к вам навсегда, — говорили они, — чтобы водрузить на вершинах ваших гор священное знамя великого султана, наместника аллаха на земле.

Вот тогда-то и качнулся наш Хаджи Керантух от царя к султану, сорвал с черкески погоны и перестал брать серебряные рубли.

В войне царя с султаном владетельный князь Абхазии Хамутбей Чачба остался, как и был, на стороне царя, а наш Хаджи Керантух стал на сторону султана. В это время он и сделался нашим предводителем и уже не качнулся обратно, когда турки вскоре после этого стали сажать своих солдат на корабли, один за другим отплывавшие обратно в Турцию.

Генералы царя начали возвращаться и одно за другим занимать оставленные ими укрепления. И тут Хаджи Керантух проявил твердость и храбрость, которых многие из нас от него не ожидали: турки ушли, а он продолжал воевать с генералами царя. Военные пароходы царя высаживали солдат то около Туапсе, то около Адлера, то в устье реки Сочи. Они не спешили наступать в глубь страны убыхов, только строили или восстанавливали свои крепости там, где высаживались, но все хорошо понимали, что они на этом не остановятся. Хорошо понимал это и наш предводитель Хаджи Керантух. Он всюду, где мог, мешал высаживаться на берег солдатам царя и спешил нападать на их укрепления, пока они еще не были достроены.

Мы гордились собственной стойкостью, но, по правде говоря, дорогой Шарах, наш народ к тому времени был уже изнурен войной. Все чаще из-за нее люди не успевали встречаться даже на похоронах и свадьбах, не успевали мотыжить посеянное и не успевали собирать урожаи кукурузы, которую успели промотыжить.

Боже мой, сколько же времени прошло с тех пор и сколько раз с тех пор все менялось в этом непостоянном мире!

Жизнь часто сравнивают с морем, и это правильное сравнение. Потому что, как в жизни, его безжалостные волны иногда сокрушают и хоронят на своем пути все живое, а иногда, словно удовлетворись первой легкой добычей, быстро отступают назад. Но там, где они прокатились туда и обратно, жизнь все равно исчезает, как остатки воды, высыхающие среди раскаленных песков.

Я всегда вспоминаю это, когда думаю о том, что случилось с нами, убыхами, и дай бог, если я сумею рассказать тебе все по порядку — одно за другим.

Вдруг по нашим селениям пронеслась хорошая весть: русские хотят заключить мир и через неделю на берегу Мзымты, там, где туда и обратно ходит паром, присланный царем генерал встретится с нашим вождем, Хаджи Керантухом. А посредником на этих переговорах будет воспитанник убыхов, владетельный князь Абхазии Хамутбей Чачба.

У Хаджи Керантуха бывали раздоры с другими влиятельными людьми из других дворянских родов, но после того как он доказал свою храбрость в боях, народ убыхов относился к нему с доверием. Если ты хочешь знать, каким он был тогда, я могу рассказать тебе это: он был уже не молод, но у него еще не было седых волос, он был среднего роста и крепкого сложения, двигался быстро, как огонь, голос у него был сильный, громкий, а взгляд тяжелый и властный. Он любил подолгу смотреть на человека, пока тот не отведет или не опустит глаза.

Как и многие молодые убыхи, я был опьянен славой и храбростью Хаджи Керантуха. Я так любил его, что всегда был готов преградить своим телом дорогу каждой пущенной в него пуле, и не по моей вине, а лишь по случайности мне ни разу не пришлось этого сделать за те три года, пока я был одним из его телохранителей Три года я был рядом с ним и старался подражать ему во всем: и в том, как он закидывал за пояс полы бешмета, и в том, как он ездил верхом, опустив руку с нагайкой, чуть-чуть свесясь в седле на левый бок.

Сейчас, когда долгие годы умудрили меня опытом жизни, я, вспоминая, что думал и что делал и тогда и потом Хаджи Керантух, вижу, что он был слишком необузданным, слишком недальновидным человеком. Но в те годы моя молодость и моя неопытность ничего этого не замечали.