Валентин Гнатюк - Святослав. Возмужание

Малуша служила в доме на женской половине, была помощницей хозяйки и дочерей вельможи.

Как брат, так и сестра изучили придворные манеры и обхождение ромеев, блюда греческой и римской кухонь. Зная, сколь ценно это для княгини, воевода и прислал попавших к нему в руки пленников в дар Ольге.

Умеющая предугадывать желания и расторопно исполнять их, Малуша понравилась Ольге и вскоре из простых теремных девушек стала ключницей. При этом скромная, тихая и покорная в присутствии княгини, она без труда умудрилась взять верх над всеми теремными людьми, начиная от поварёнка и младшей сенной девушки до главного повара и охоронцев. Все они беспрекословно подчинялись её распоряжениям.

Простодушные русы ещё не были искушены в науках придворной борьбы, основанной на лести, хитрости, коварстве, обмане. Ещё сильно было почитание славянских божеств, купальской чистоты и законов Прави. Гниль разложения ещё не проникла внутрь, роскошь и праздность ещё не были почитаемы, а, напротив, порицались и высмеивались. Среди этих простосердечных людей молодая, но весьма умудрённая в искусстве придворных интриг Малуша шла к цели легко, будто нагретый нож в масло. Да и брат её, попав на княжескую конюшню вместе с четырьмя лошадьми ромейского вельможи, из конюха быстро сделался главным человеком в решении всех хозяйственных дел.

Весна сменилась благодатным летом, а потом и оно пошло к своему золотому закату. Неприятные чувства по отношению к Малуше вскоре сгладились и забылись. Святослав стал замечать, что его вновь волнуют короткие обжигающие взоры ключницы, её молодое тело. И опять всё повторилось. Горячее, жадное насыщение плотью, а потом отталкивающее равнодушие, подобное состоянию обжорства после обильной еды, при одном взгляде на которую возникает отвращение. Святослав сам дивился своему поведению. Он не ведал, что Малуша прежде исправно прислуживала не только госпоже и дочерям вельможи, но, случалось, и самому господину в качестве наложницы. Опыт, обретённый ею в ромейском рабстве, был обширным, и одним из искусств, которым она овладела, было умение обольщать мужчину, служить ему утехой, распознавая и угождая всем его желаниям. При этом смекалистый ум подсказывал ей, как незаметно суметь управлять хозяином в достижении собственных целей. Именно благодаря этому умению и обрела Малуша твёрдое положение в доме вельможи, и про брата не забыла. Теперь те же приёмы были использованы ею в княжеском тереме, причём с гораздо большим успехом.

После второй близости с Малушей Святослав озлился на себя не на шутку. Ещё бы, вдругорядь он оказался побеждённым! Волна гнева, смешанная с горечью обманутого человека, вскипела в нём. В приливе неведомой ярости Святослав так хватил кулаком по дубовому столу, что доска затрещала. Потом выбежал из терема, вскочил на коня и что было духу помчался по улицам града, так что встречные кияне удивлённо оборачивались: по какому спешному делу так торопится юный князь?

Святослав гнал и гнал коня, уже и околицы остались позади, и убранные поля пронеслись мимо. А когда княжич наконец пустил утомлённого скакуна шагом, вдруг увидел, что едет мимо Ярилиной рощи. Вот по чьей воле он, сам не ведая того, мчался сюда во всю прыть!

Спешившись и привязав коня на опушке священного Боголесья, Святослав пешком направился по извилистой тропке. Берёзы стояли в золотом облачении, багровели кусты, а на паутинах, развешанных повсюду старательными паучками, мелким бисером дрожали капли росы. Воздух был прозрачен и приятно прохладен. Роща совсем не походила на ту, что в Яровы дни. Тогда она кипела зеленью, цветами, весёлым смехом, песнями да плясками. Меж деревьями мелькали венки и девичьи цветные уборы, а в ночных водах отражался жаркий Ярилин огонь.

Сейчас иное – тишина, покой и печаль Овсеней, шелест опавших листьев под ногами, – всё созвучно душевной тяжести. Святославу вдруг показалось, что он стар и жизнь его прошумела, как Яров праздник. Однако ходьба через осеннее Боголесье привела княжича в некоторое равновесие, и на Храмову поляну он вышел почти успокоенным.

Перед Ярилиной храминой стояли возы с уложенным на них жреческим скарбом. Двое служителей сидели на передках, а третий что-то подправлял и укладывал. Вышедший из дверей жрец уже хотел запереть их, но заметил Святослава и остановился, положив у ног куль с пожитками.

На приветствие княжича служители ответили почтительно, с достоинством, как и подобает кудесникам.

– Здрав будь, отче Яровед! – приблизившись к главному жрецу, склонил голову Святослав.

– Здравия и тебе, княже, да пребудет с тобой сила богов киевских!

– Никак на зиму в Киев перебираешься, отче?

– Перебираюсь. В сию пору большая часть кудесников в грады и веси ворочаются, только некоторые зимовать остаются. Да и людям в студёную пору по пояс в снегу непросто на такие Мольбища добираться.

– Мы с отцом Велесдаром зимовали! – В очах Святослава промелькнула тёплая искра воспоминаний.

Кудесник не торопил княжича вопросами о причине прихода. К нему, служителю Яро-бога, часто приходили люди, больше молодые, со своими тревогами и печалями. Приходили жёны, что долго не могли зачать дитя, кто-то жаловался на мужа, что не любит так, как прежде. Реже приходили мужья и юноши. Все просили совета и помощи, чудодейственной травы или заговорного слова. Приходили к Яро-богу и с благодарностью, – тогда жертвенный огонь пылал особенно ярко и весело, а приношения отличались щедростью. Однако кудесник видел, что Святослав пришёл к нему не с радостными вестями.

– Поезжайте, отроки! – велел он служителям. – Я потом пешком дойду. Входи, княже! – пригласил Яровед, широко отворяя дверь.

В деревянном храме было тихо и почти темно, – сквозь небольшие оконца-прорези в самом верху проникало лишь несколько пучков света. Перед белым изваянием Ярилы слабо курился дымком недавно погашенный Живой огонь.

Яровед не стал зажигать светильники, понимая, что так княжичу будет легче высказаться. Они сели у стены на лаву.

– Скажи, отче, – без долгих вступлений отважился на вопрос Святослав, – отчего иной раз после ночи с женщиной на душе бывает покойно и ладно, а бывает… будто в липкой грязи испоганился…

Жрец помолчал. Потом ответил степенно, не торопясь:

– Мы, славяне, русы, не зря называемся детьми и внуками богов, а так оно и есть, и потому мы всегда были гордыми и вольными, как отцы-боги наши. Как Стрибог, что над землёй шумит и волны по морям гонит, как Огнебог, что развевает по ветру свои жаркие кудри, как Даждьбог, вольно плывущий над миром в своей золотой ладье. Мы – их дети и должны выбирать себе пару так, как великие наши Родители, как Отец Сварог с Землёй-Матерью венчается, Перун с Перуницей, Купало с Купальницей, Ярило с Живой, Лад с Ладой. Чтоб разум с разумом, душа с душою, а тело с телом неразрывно сливались, – это и есть истинная любовь, вольный выбор вольных людей. Когда мы любим, то душа наша поёт, тело силой наливается, а мысли светлыми и чистыми становятся. То, знаю, испытал ты сам, когда Ярило соединил вас с Ладомилой. Нешто позабыл? – пронзительно спросил жрец. И хотя в храме было сумеречно, Святослав почувствовал короткий, как молния, обжигающий взор кудесника и понурил голову.

– Не забыл, отче, – проронил он. – Сам не ведаю, как случилось. Будто наваждение какое нашло. А потом отвращение к ней и злость на себя…

– Э, значит, душа твоя и разум ослеплены были, и лишь животная тёмная сила взяла власть. Потому ты почувствовал себя оскорблённым. Это душа и ум оскорблены были и унижены. Как я рёк, мы любим всей душой, телом и разумом сразу, и божественный Оум для нас превыше всего. Им мы разумеем, душой соединяемся и телом чувствуем и по тем чувствам и понятиям творим дела наши сообразно Прави. Мы ведь русы, а не римляне или греки…

– А что, римляне и греки любят не так, как мы? – вскинул бровь Святослав.

– Прежде был у них такой бог любви – Эрос, которому они служили. Теперь стали христианами, одначе Эросу втайне поклоняются не менее прежнего.

– Так ведь и мы Яро-бога чтим и празднования его блюдём!

– Верно, только Яр наш не сам по себе, он – часть Сварги единой, одна из её ипостасей. И, чтя Ярилу, мы всегда должны об этом помнить. Но для разумения сего ум сильным должен быть, душа – светлой, а тело – чистым. Помнишь завет наших богов о том, что всякий муж должен трудиться? Сие означает, что не токмо тело, но и ум наш, и душа всегда в трудах пребывать должны. А у римлян и греков труд зазорным считается, уделом рабов. То, что для нас обязанность святая и честь, для них – постыдное дело. Значит, живут они не по законам Прави, и, как предрекается в Великомогунской книге, ждёт сих римлян и греков погибель. Разрушится их великая держава, и число их уменьшится, и будут они своему прошлому дивиться, покачивая головами.