Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель

Молодой герцог потребовал строжайшего следствия и суда виновных по всей силе закона. К счастью, оба герцога выздоровели Медики, после более хладнокровного размышления, объявили, что это не отравление. И, наверное, случай это скоро бы предали забвению, если бы не нашелся доносчик.

Их высочества еще не вполне оправились, как вдруг герцог Филипп получил письмо от Анны Швейгер, обвинявшей Сидонию Борк в колдовстве и общении с дьяволом, причем доносчица выразила готовность быть свидетельницей против Сидонии. Ничего не могло быть желательнее герцогу Филиппу, как заявление это, вполне соответствовавшее прежней жизни обвиняемой и ее злобному характеру. Филипп объявил об этом, и, к величайшему удовольствию подруг Сидонии по монастырю, последнюю заковали в цепи и перевели в штеттинскую тюрьму.

Когда Сидонию взяли, она находилась в состоянии экзальтации и невменяемости. Еще жил несчастный Эрнст Людвиг, и ее отношения к последнему были такого рода, что подробное выяснение их не могло быть желательным для двора. В виду этого, вероятно, внимание процесса было сконцентрировано на обвинении в колдовстве.

Она утверждала, что это выдумка ее могущественных врагов! Если ее уличают в отравлении герцогов, то прежде всего следует представить в суде Тейбнер и доказать, что последняя была соучастницей. Сидония явно обвиняла Филиппа и Барнима в захватах и устранении Эрнста Людвига и с беспримерной дикой энергией выставила на вид свои отношения к Эрнсту Людвигу и вражду его с Иоганном Фридрихом и Барнимом. Таким образом, дело обратилось в скандальный процесс.

В виду главного обвинения Сидонии, будто оба герцога были причиной печального положения Эрнста Людвига, решено было отправить в Вольгаст комиссию, состоящую из судей, врачей и духовных лиц, с целью публичного выяснения как состояния здоровья герцога, так и свойств и причин его болезни.

Это расследование было первой катастрофой, разразившейся над головой обвиняемой.

В Вольгасте несомненно выяснилось, что герцог страдал не меланхолией, не питал он ни малейшей злобы к настоящим правителям Померании, но что его безумие было — turor amoris, любовное бешенство! Герцог уверял, полагая, что Иоганн Фридрих еще жив, — будто последний похитил Сидонию с целью обладания ею! Когда же один из присутствующих пасторов именем Бога стал уверять его, что Иоганн Фридрих умер, а Сидония обвиняется в колдовстве, то Эрнст Людвиг, вскрикнув, упал и скоропостижно умер.

Комиссия возвратилась в Штеттин с протоколом и, объявив Сидонии результаты произведенного в Вольгасте дознания, обратилась к ней с вопросом: чувствует ли она себя невиновною и теперь, после долгих страданий и смерти Эрнста Людвига?

Тогда у Сидонии не хватило уже мужества, и она созналась, что причиной смерти герцога и его любовных мучений была она.

Разбирательство началось в уголовном суде, председателем которого был герцог Филипп.

Прежде всего, выслушали келейно, в особенности Анну Швейгер, и затем привели Сидонию, которая еще раз заявила, что из желания привязать к себе герцога, она была невольною причиною его недуга и смерти.

— Кроме чувствительных средств, не прибегали ли вы к средствам сверхъестественным: чернокнижию, волхованию и к дьявольскому наваждению?

— Нет!

— Вы лжете! — обратилась к обвиняемой Швейгер. — Разве вы не заманили герцога Эрнста Людвига в дом Хады дель Оеды, уговорившей его отправиться в Вольфенбюттель, где он и нашел вас?

— Нет! — вскричала Сидония. — Я не знала этой женщины!

— По показанию камергера Квинцова, покойный герцог был у этой женщины в Пландрине, — резко заметил Филипп.

— В Пландрине? Я… я не знаю этого!

— Значит, вы не знаете и Ирену, армянку, — захохотала Швейгер, — не знаете, что вы видели там, кто предсказывал вам герцогскую корону, а сыну вашему — обладание всей Померанией?

— Адское исчадие, — вскричала Сидония, — если ты узнала это не от проклятой Нины, раз уже предавшей меня герцогу Иоганну Фридриху, то откуда же тебе известно это?

— Что вы знаете? Сознайтесь! — закричал Филипп обвиняемой.

— Не скажу!

Герцог махнул рукой. Завеса приподнялась за Сидонией, и показался палач с орудиями пыток.

— Посмотрите на этого человека! Вы видите, что мы можем заставить вас говорить.

— Ничего я не знаю! Будьте милосердны! Не довольно ли того, что любовью своею я убила любимого человека?

— Подвергните ее слабой пытке! — горько улыбнулся Филипп.

Сидонии наложили тиски на большой палец, и она завопила. Винт несколько ослабили.

— Кого ты видела и слышала у Ирены?

Сидония молчала. По знаку герцога палач повернул винт.

— «Черного» я видела, «черного»! «Черный» говорил со мною! — кричала страдалица.

— Черного? Сатану?

— Ой, ой! — голосила несчастная. — Хоть самого черта, только не мучьте вы меня! Я во всем сознаюсь!

Сидония показала, что, через посредство Нины, она познакомилась в монастыре с Анной Швейгер и Сусанной Тейбнер, уговорив последнюю добыть яду у одного уличного лекаря и затем бросить отраву в чашу герцога.

Когда Сидония созналась в этом, тогда пытками довели ее, наконец, до того, что только безумец может возводить на себя, и в виду страшных, сделанных ею показаний, суд отказался от всех обвинений, которые почему-либо не нравились двору.

Оставив в стороне дело об отравлении, остановились на том, что Сидония Борк при помощи дьявольской лести и любовных ухищрений сумела околдовать герцога Эрнста Людвига, и что вследствие злодеяний ее герцог пришел к безумию и смерти.

На основании этого Сидонию присудили к сожжению на костре.

В то время, как Сидония с истерзанным телом и сокрушенною душой лежала на одре болезни и, покинутая людьми и Богом, ожидала лютейшей и бесчеловечнейшей смертной казни, — два сердца глубоко и явно сожалели, что в отношении Сидонии преднамеренно совершена величайшая несправедливость. То были Леопольд и Анна.

Не говоря уже о личных причинах для сострадания, процесс этот подвергал опасности сословные и семейные интересы Леопольда. Судить таким образом женщину, принадлежащую к древнейшему дворянскому роду — это шло в разрез со всеми тогдашними понятиями. Леопольд вспомнил, что Сидония все-таки носит фамилию его дяди, и что вместе с нею на костре погибнет честь его предков и его любимой матери.

В лице главы представителей знатнейших дворянских семейств Леопольд подал герцогу Филиппу просьбу о помиловании.

Саксония и Бранденбург тоже ходатайствовали о смягчении наказания, даже императорский двор не отказал в содействии, очень справедливо заметив, что доколе не отысканы и не подвергнуты более строгому, чем Сидония, наказанию София Тейбнер и другие зачинщицы и подстрекательницы Сидонии, до тех пор не может быть применена в отношении последней высшая мера наказания, полагаемого законом для женщин.

Императорский двор предложил обезглавливание в тюрьме, а дворянство Померании ходатайствовало о даровании жизни ей и пожизненном заключении в тюрьме. Но просьбы эти были отвергнуты Филиппом.

Леопольд тотчас же решился, и решение его было одобрено Анной.

В сопровождении младшего Юмница, Георга фон Борка и ближайших родственников отправился он в Штеттин и, остановившись в гостинице, приказал доложить о себе герцогу.

Аудиенция состоялась на следующий день, и, как бы в насмешку, при ней присутствовал председатель уголовного суда. Во главе своих родственников Леопольд еще раз обратился к герцогу с просьбой даровать жизнь Сидонии, а капитан фон Борк упал даже в ноги Филиппу.

— Встаньте, милостивый государь, встаньте! — сердито вскричал герцог. — Вы огорчаете нас и только подвергаете насилию закон! Даровать ей жизнь, это значило бы сказать судьям: ваш суд несправедлив! Но из любви к вам и чтобы благородное семейство не подверглось еще большему позору, мы отменим смертную казнь через топор и сожжение, и женщина эта умрет от меча, поскольку смерть от меча — благородная смерть.

— Молчите, друзья! — вскричал Леопольд. — И позвольте мне сказать последнее слово. Уверены ли вы, герцог, что, предавая смерти Сидонию, вы творите справедливый суд?

— Что это значит? — гневно спросил Филипп.

— Мы, судьи, — сурово сказал председатель суда, — по всей справедливости судили ее перед Богом, не принимающим во внимание дворянского звания.

— А я утверждаю, что суд ваш неправ! Сидония виновна перед Богом, но не перед вами, по крайней мере, она не виновата в том, в чем ее обвинили. Вся бесовщина эта и колдовство — это жалкая ложь, способная только пугать малых ребят! Где Тейбнер, купившая и бросившая в чашу отраву? Где Ирена, до того обморочившая Сидонию своими зеркалами, куклами и тряпьем, что последняя поверила нелепостям этим и отправилась к легкомысленному Эрнсту Людвигу? Не думаете ли вы, что кто-либо из Веделей станет служить под вашим боевым знаменем если на них, как на родственников казненной, будут указывать пальцем? Я очень хорошо вижу, что ничего тут не поделаешь и не следует проповедовать пред камнями, но я требую от вас, как милости, жизни Сидонии, милости, которая подобает мне — гофмаршалу, лорду и рыцарю!