Павел Зябкин - Солдаты неудачи

А уж как заговорит о ней, так и преображается весь, даже акцент пропадает.

— А приедешь домой, может, и закружишь обратно с ней? — Спрашивал я его.

— Нет, Паша, я не могу простить измены.

— Да какая измена? Подумаешь, поцеловались, и что, свету конец?

— Нет, я ей доверял. Я ее для себя, для свадьбы берег. Я, я….. И т. д. и т. п..

Черти что! Говорят женщин не понять, а мужиков, пойди тоже пойми. У меня тоже "в миру" не все гладко было с этим делом. Ну, так я там свою девчонку вообще под и над другом не раз заставал. Да они меня еще и посылали куда подальше. И что? И уходил. Да за ней еще бегал, а она от меня. Вот это я понимаю, неразделенная любовь. Хотя может и наоборот, разделенная на три и более. Я тогда тоже ту девушку вспоминал, а что хотите, любовь зла — полюбишь и козла. Письма писал, ответа так и не дождался. Автоматное цевье, правда, не портил, но и имя подлиннее было, если бы только на прикладе может, поместилось бы. Ну да ладно, не обо мне сейчас речь.

Так вот насчет автомата. Туркмен мало того, что его преобразил до неузнаваемости, он еще и «разгрузку» самодельную где-то достал. Вида весьма жалкого. Но день упорного труда и выглядела она как новенькая. Выглядел он в своем облачении весьма устрашающе. И на словах был герой хоть куда. Обычно словами у многих все и заканчивается. И здесь, грешным делом мне, да не только мне, казалось, что эта бравада, словами и закончится. Но и тут Туркмен разрушил сложившиеся стереотипы и преподнес сюрприз.

Храбрость его граничила с «отмороженностью» и бесшабашностью, плюс полное отсутствие дисциплины, которое проявлялось в стремлении увильнуть, от скучных и бессмысленных, по его мнению, стояний на посту. Ночью он был практически неподъемен, и каждая побудка его на пост происходила с сильнейшей обоюдной бранью. Шла буквально посекундная тарификация времени отдыха и времени службы. Плюс еще долгие сборы. Одевался на пост он как девушка на свидание. Но что касалось «боевых». Тут откуда только прыть бралась. Только кликнут куда ни будь на выезд добровольцев, он уже первый бежит. Хоть зовут, хоть не зовут. Делом чести, да да, вот так без кавычек, для него было участие в реальных боях. После своего первого попадания в перестрелку он совершенно серьезно сказал:

— Вот, теперь можно в военный билет писать "принимал участие в боевых действиях", теперь мне не стыдно будет эту запись иметь.

Вот тебе опять же загадка. Вроде и сугубо заземленный человек, а есть в душе романтические струнки. Другой бы как, был да был. А довелось ли воевать непосредственно, да какая разница. Главное ведь свои задачи выполнял. Армия механизм, где каждая деталь нужна. И без повара с писарем не повоюешь. Все нужны на своем месте. А Туркмену именно бой подавай.

Не забуду, как однажды, во время обстрела из минометов, Туркмен травил байки лежа на травке под солнышком, в то время когда в опасной близости разрывались мины, поднимая в воздух комья грязи и осыпая их на нас. В другой же раз он с полной серьезностью спросил:

— Паша, вот если что со мной случится, ты за меня будешь мстить?

— Нет конечно, — отмахнулся я, — нужен ты мне очень. Хоть отдохну наконец-то.

— А я буду, за тебя, — ответ не носил и намека на иронию.

Вскоре мне и представился случай убедиться в его правдивости. Когда меня ранили, то по рассказам очевидцев, он первый бросился за мной, не дожидаясь команды.

С «боевых» он всегда привозил целый воз всякого барахла, набивая им почти весь десантный отсек БМП. Жадность Туркмена равнялась его смелости. Однажды, он даже отступая (в составе отделения) под Чеченским огнем не расстался с чемоданом позаимствованным на «мародерке» и несмотря на все опасности не бросил его. «Сокровища», так упорно им оберегавшиеся, представляли собой три пары носков, свитер и полотенце.

В другой раз, в этот же чемодан (а носил он его с собой не расставаясь, недели две) были набиты: гражданский костюм-тройка, уже бу и несколько рубашек. Сам же в гражданском плаще и шляпе, с автоматом на плече и пресловутым чемоданом в руке, он расхаживал по селу, ища, чем поживиться в брошенных домах. Тащил он и матрасы, которые в пути терялись, и телевизор, что в итоге оказывался нерабочим и черти что еще.

Вот так удивительным образом хорошее и плохое сочеталось поразительнейшим образом в этом человеке. Я ведь поэтому и специально отдельно написал про него. Ведь несмотря на все свои недостатки Туркмен был самым настоящим БОЕВЫМ ТОВАРИЩЕМ, да именно так с большой буквы, в самом прямом смысле этого слова. Можно быть уверенным, что человек этот не бросит тебя в опасности, не предаст. А что до всего остального? Ну не могут же все быть рыцарями без страха и упрека, прекрасными телом и душой и всем нравится. Однозначно, что вновь доведись попасть мне на что-то подобное, я без сомнения предпочту общество Туркмена, чем многих из моих знакомых милых и приятных в общении людей, что также мило и приятно бросят тебя в опасности.

А вот еще тоже интересная личность, которых немало собралось в Чечне. Слава был самым старым солдатом не только в роте, но, наверное, и в бригаде, а может быть и во всей группировке. У нас он справил свой сорок первый день рождения. У Славика, не то что дети, а внучка уже была лет трех. Выглядел он тоже старовато. Ну, вылитый дед. Худощавый, морщинистый. Форма его скорее не молодила, а еще больше старила. Нет, конечно, будь у него на погонах большие звезды, то может он и сошел бы за молодого маршала, а так…. А призвался из своей глубинки он уже на предельном возрасте — сорок лет. Сами обстоятельства попадания его сюда были по его словам, весьма фантастичны. Вызвали якобы в военкомат и сказали, что на сборы посылают, а на сборы это оказалось в Чечню. Это конечно полная сказка. Для непосвященных объясню, что вопреки слышанных на «гражданке» мнений, что контрактником в Чечню чуть ли не добровольно принудительно загоняют. Вызывают в военкомат, уговаривают т. д. На самом деле, сами соискатели сей престижной должности обивают пороги военкоматов и несут «магарычи» чтобы, наконец, уехать в «горячую» точку. А в военкомате еще и поломаются. "Да ты «физо» не сдал, или тесты не так прошел". Но все устаканивается и оказывается что физически и морально ты годен хоть куда и хоть во что. Да хоть даже и силком кого отправят, то все равно контракт, то подписывать никто его не гонит. Скорее наоборот, не хочешь, да не служи. Вон их на плацу сколько. Вот поэтому рассказ Славика и вызвал у меня, да и не только, подозрения в сказочности.

Но во всем остальном Славик был «мировой» мужик. Спокойный, добродушный, работящий, как все крестьяне. Эти его таланты, конечно, были замечены командирами, и Слава всю службу был заместителем по хозяйственной части. Такому взлету его карьеры способствовало то обстоятельство, что в роте завели корову. Кроме Славы никто толком не знал, как с ней управляться. Правда прожила корова совсем недолго, но весь недолгий срок жизни ее старейший солдат ухаживал и доил ее. В общем, с учетом преклонного возраста и таких талантов от Славика ничего больше и не требовалось, как заниматься хозяйством в роте. Делать всякий ремонт и прочее. Никто лучше него не мог обустроить быт. Палатка нашего взвода превратилась в уютный домик. Из всякого подручного материала сделана баня. Конечно не им одним, работали над этим все вместе. Но справнее всех выходило у него.

Здесь я сделаю небольшое лирическое отступление. Может кто то полагает, что в военной обстановке больше всего ценятся бойцы, герои, сорвиголовы или просто хорошие стрелки, гранатометчики, пулеметчики и прочее. Нет, сколько видел, ценнее всего это были простые работящие мужики, которые могли выжить в любой обстановке. Война это не только стрельба. Это еще и долгая жизнь в открытом поле. Зимой и летом, в дождь и снег, жару и холод. Это поломки, которые просто исправить дома, но крайне трудно, не имея ничего под рукой. Вот почему я решил сказать хвалебное слово о таких как Слава, незаменимых тружениках войны, которые буквально из ничего делают конфетку.

Однако и старуху бывает проруха. Подчас Слава поражал впадением в детство. Так он поддался моде изготовлять сувениры из боеприпасов. Все шло хорошо, пока он потрошил автоматные патроны. Но однажды, чудесным зимним вечерком, когда в палатке остались мы со Славой, я увидел его, увлеченно сбивающим зубилом ободок со снаряда 20-мм пушки с БМП. Причем вся эта работа проходила возле жарко горящей печки. Было весьма смешно видеть такого рассудительного и степенного дядю столь увлеченным этим занятием.

— Слава, а у тебя я слышал, внучка есть, — решил я приколоться.

— А как же, с позапрошлого года дед, — отозвался он, продолжая наносить удары по непокорному ободку.

— Слав, а вот если твоя внучка со спичками играться будет, ты чего ей скажешь.