Вадим Пархоменко - Вдалеке от дома родного

Наколов приличную горку дров, ребята начали перетаскивать их на кухню. Тетя Ася не могла нарадоваться на своих помощников, расщедрилась и угостила дровоколов горячим и очень сладким чаем, выдав каждому по белому сухарю.

А белый сухарь — это уже было лакомство. Белые сухари давали только больным, да и то лишь тем, кто маялся животом.

За ужином всем пятерым была выдана заслуженная добавка — по куску пирога с толченой картошкой и по паре вареных морковок.

Ничего примечательного в этот день больше не случилось, разве что Борька Тимкин получил великолепное прозвище — Добавка.

«Здравствуй, дорогой Миша! Я жив и здоров. Письмо твое получил. А вот из Ленинграда, от мамы, писем нет уже четвертый месяц. Папа сейчас на Урале, делает танки. Может быть, и ты воюешь на одном из них?

Миша, ты за меня не беспокойся и бей без пощады проклятых фрицев! Нам сегодня на завтрак хотели дать по большому куску хлеба, но хлеба мы не получили — он весь промерз, пока его везли к нам. Тетя Ася, повариха, стала рубить его топором, но у нее ничего не вышло — хлеб стал камнем, и топор его не взял. Зато нам дали много картошки в мундире — по целых пять штук! И по две кружки чая. Правда, без сахара. В общем, все нормально. Ты только обязательно пальни по фашистам из пушки и за меня…»

Так писал на другой день своему брату–танкисту

Петя Иванов.

Каждый день, едва Ирина Александровна успевала войти к ребятам в комнату, они окружали ее плотным кольцом и, перебивая друг друга, расспрашивали о положении на фронтах: где сейчас фашисты, а где наши? Скоро ли мы перейдем в наступление? Что передавали по радио о Ленинграде?

Радио — черная бумажная тарелка в металлическом обруче — было в интернате только в кабинете директора, в маленькой комнатке, в которой с трудом умещалось несколько человек. Поэтому мальчишки и девчонки были лишены возможности слушать сводки Совинформбюро. Их пересказывала им пионервожатая.

Но названия городов и населенных пунктов, оставленных нашими войсками или, наоборот, освобожденных от врага, участки фронтов, где шли ожесточенные бои, не вырисовывались в ребячьей памяти и не давали им четкого представления о том, какое складывается положение. Поэтому однажды Валерий Белов сказал:

— Пацаны, нам нужна карта. Большая карта. Шевелите мозгами, где можно ее достать. Не сегодня–завтра наши погонят фашистов, и мы сможем отмечать флажками каждый освобожденный город.

— Где же ее взять? — вздохнул Стасик Маркунас. — В школе у географички попросить разве?

— Пустое дело, — Белов махнул рукой. — Я уже узнавал. В школе всего–то две карты, да и те вдоль и поперек указкой обшарпаны.

— Может, Надежда Павловна или Ирина Александровна нам помогут? — неуверенно спросил кто–то.

— Да чего тут думать–гадать! — вмешался Юрка Шестак. — Школа — самое верное дело. Свистнем у исторички карту, а она как–нибудь обойдется, историю и без карты расскажет…

— Я тебе «свистну», — Белов показал Юрке кулак. — Лучше мозгами шевелить научись…

Долго еще думали ребята, где им достать карту, но так ничего и не придумали. Посоветовались с пионервожатой, но и она только руками развела.

— Время сейчас трудное, ребята, сами понимаете, — сказала Ирина Александровна. — Не то что политической или географической карты, а тетрадки не достать. Сами ведь знаете — на брошюрках пишете…

Но карту ребята все же раздобыли. И тут Шестак оказался, прав, но только в одном — достали они ее в школе, правда, не таким способом, как предлагал Юрка. Помог случай.

Перед началом «урока учительница географии Анфия Григорьевна попросила пятиклассников Вовку Федорова и Сашу Цыбина помочь ей принести из учительской большой глобус и несколько географических таблиц.

Взяв с полки классный журнал, она сказала:

— Скорее, мальчики. Сейчас будет звонок. Ты, Вова, бери глобус, а ты, Саша, таблицы. Они вот за этим шкафом, у стенки.

Цыбин заглянул за шкаф, увидел таблицы и потянул их на себя. Вместе с ними он вытащил громадный конверт, на котором крупными буквами было написано: «Географическая карта. Европа и Азия»,

Сашка даже побледнел от волнения и, отставив таблицы в сторону, открыл конверт. Там действительно была карта, только какая–то странная, будто кто–то аккуратно разрезал ее на несколько равных частей.

— Ну что ты копаешься там, Цыбин? — послышался голос Анфии Григорьевны. — Карты не видел?

— А… а… почему она разрезанная? — дрожащим голосом спросил Сашка.

Анфия Григорьевна улыбнулась:

— Она не разрезанная. Ее так, по частям, печатали. Чтобы ею пользоваться, эти части еще надо наклеить на специальную матерчатую основу. Или на марлю хотя бы. — Анфия Григорьевна грустно вздохнула: — Но где достанешь теперь столько марли?

— Так, значит, эта карта вам пока не нужна! — вырвалось у Вовки Федорова, все еще бережно обнимавшего глобус.

— Отдайте нам ее, отдайте, пожалуйста, — чуть ли не одновременно взмолились ребята. — Мы сумеем ее склеить! — И, торопясь, перебивая друг друга, стали объяснять, почему им так необходима карта.

Анфия Григорьевна задумчиво посмотрела на взволнованно–настороженных мальчишек, провела ладонью по волосам, словно оправляла прическу:

— Ладно, мальчики. Берите карту, раз уж такое дело. Я пока обойдусь и старой…

Так у ребят в их собственности оказалась большая карта, о которой они совсем недавно лишь мечтали.

Вечером Вовку и Сашку чуть ли не качали. Они были героями дня. Но оставался вопрос: на что все же наклеить эти цветные бумажные квадраты с точками городов и извилистыми линиями рек, чтобы, соединенные вместе, они действительно стали настоящей картой?

Сначала решили было склеить части карты вырванными из старых журналов и брошюр страницами, но тут же отказались от этого: во–первых, журналов и брошюр, на которых ребята писали вместо тетрадок, у них было мало, а во–вторых, карта получилась бы непрочной и легко могла бы порваться.

О марле же и мечтать не приходилось. У медсестры было несколько бинтов, но ребята понимали, какая это ценность. Палец порежешь — и то тебе перевяжут его тряпочкой, если порез несильный.

— Я придумал! — воскликнул Петька Иванов, — Карту надо наклеить на простыню! Жертвую свою!

— А ведь верно, — обрадовался Вовка Федоров, — как это мы сразу не догадались?

— Верно–то верно, но за использованную не по назначению простыню никого по головке не погладят, — подал голос Валерий Белов.

— А ты что предлагаешь?

— Может, прямо на стенку эти куски налепить?

— Тоже мне придумал! А куда флажки втыкать? В бревно, что ли? Так ведь булавки — не гвозди!

— Нет, почему же, — возразил Валерка. — Я только хотел сказать…

В дверях лязгнула щеколда, и в комнату, раскрасневшаяся от мороза, вошла Ирина Александровна. Ребята на мгновение умолкли.

— Что это вы так расшумелись? — спросила она. — За версту слышно.

Ребята начали объяснять чуть ли не все сразу, гвалт поднялся невообразимый. Ирина Александровна даже уши зажала, потом подняла руку:

— Тише, тише! Не все сразу. Пусть говорит кто–нибудь один. Давай, Белов. Ты ведь хотел что–то сказать, когда я вошла.

И Валерка, немного волнуясь, но не торопясь, рассказал, что ребятам все же удалось достать в школе карту, точнее — не готовую карту, а ее составные части, которые еще надо наклеить на материю, но материи у них нет, и решили они воспользоваться простыней. Так вот, не поговорит ли Ирина Александровна с воспитателями или с самой Надеждой Павловной…

— Ой, мальчики! Какие вы молодцы, что достали карту. — Пионервожатая обрадовалась не меньше ребят. — Какую–нибудь старенькую простыню я вам раздобуду, а уж за булавками для флажков дело не станет!

Директор и воспитатели поддержали инициативу ребят, и через несколько дней карта висела на стене. Правда, она местами немного покоробилась от клея, но зато была большой и новой.

Первые флажки вколола в карту сама Надежда Павловна. Мальчишки и девчонки толпились за ее спиной, тихонько перешептывались и вздыхали — флажки были у самого Ленинграда и Москвы, недалеко от Сталинграда и под самым Севастополем…

— Далеко же забрались гады, — скрипнул зубами Николай Шестаков.

— Да, — сказала Надежда Павловна, — смотреть на это — сердце кровью обливается. Но наша армия бьет фашистов крепко и без устали, бьет днем и ночью, и скоро они побегут прочь с нашей земли. Придет день, когда кто–нибудь из нас воткнет на карте красный флажок в их логово.

С утра по интернату — внутри, вокруг и около — быстро ходил невысокого роста сухощавый человек.