Южный ожог - Александр Александрович Тамоников

отдать правильный приказ. Самого трясло, мысли путались. Несколько вражеских солдат шли по улице, один тащил на плече пулемет, другой волок коробки с пулеметными лентами. Кошкин выскочил на них, и о благоразумии пришлось забыть. Он начал палить в упор, что-то грозно крича, и опустошил весь диск. И когда подбежали остальные, все было кончено. Тела корчились на вспученном асфальте. Дальше действовали грамотнее. Кошкин схватил пулемет, Варшавин – ленты, побежали дальше. Выезд к решетчатым воротам был усеян мусором. Пространство вокруг освещалось как днем – кирпичное здание с деревянными перекрытиями горело, как сухая солома. Кошкин лежал среди кирпичей, лихорадочно вставлял в пулемет ленту. Немцы оживленно комментировали событие. Работал солдат с переносным огнеметом, поддавал огня туда, где, по его мнению, было не очень жарко. То же самое, видимо, происходило и на другой стороне здания.

Кошкин стал стрелять, не отрываясь от прицела. Пули сыпались веером. Повалился огнеметчик, за ним другой, град свинца взъерошил кустарник. Немцы не сразу разобрались, что стреляют по ним, а когда сообразили, забегали. Несколько человек выбежали из ворот – и дружно легли под плотным огнем. Дрогнула, сломалась цепь солдат за оградой, люди стали разбегаться, неся потери. Остальные разведчики тоже стреляли. «Ну все, пошла жара в баню!» – рычал Бандурин, опустошая магазин.

Глеб опомнился, когда истратил почти весь боезапас. По боковой аллее бежали пехотинцы. Он перенес огонь на них. Кого-то отбросило на ограду, он сполз, цепляясь за решетку. Остальные стали нырять в кустарник, что было глупо ввиду отсутствия листвы.

– Все, уходим! – заорал Шубин. – Прекратить огонь, кому сказано!

Но праведная месть – такая заразительная штука! Кошкина отрывали от пулемета, он вцепился в него так, словно был приклеен. Казалось, боец потерял рассудок: он брыкался, слюна сочилась с губ. Гагарин дернул его за ворот, отвесил оплеуху, возвращая в чувство. В их сторону уже стреляли. Ругнулся Бандурин, схватившись за ухо. Нет, пронесло, только опалило. Разведчики пустились наутек, нырнули в ближайшую подворотню, куда не проникало зарево. Возбуждение не отпускало. Легче стало на душе, товарищ капитан? Да, как ни странно, немного легче…

Наутро войсками, блокированными в Харькове, был нанесен отвлекающий удар в северо-восточном направлении. За два часа была сформирована штурмовая группа из трехсот человек. В бой шли только добровольцы. Таких людей набралось с избытком. Строй приветствовал лично генерал Белов.

– Врать не буду, товарищи красноармейцы, – возвестил командарм, – вы идете не на прорыв, а только создаете видимость прорыва – с целью оттянуть вражеские силы с других направлений. Мне больно это говорить, но большинство из вас не вернется… – Он явно утрировал – в предстоящей операции никто не мог выжить. – Но своим поступком вы дадите остальным частям возможность выйти из города и продолжить борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. Большинство из вас коммунисты, готовые отдать жизнь за правое дело. Неволить никого не хочу. Еще раз подумайте. Решите воздержаться – осуждать не буду, пойдете дальше вместе со всеми.

Из строя вышли четверо. Двое, поколебавшись, вернулись обратно. Лица отказников покрылись смертельной бледностью. Через полчаса группа смертников, поделенная на три роты, вышла на рубеж при поддержке нескольких орудий. Атака в направлении Журавлевского гидропарка получилась громкой. Били орудия, летели на фашистов последние мины. Штурмовые группы с ходу проломили немецкую оборону, стали развивать успех. Командиры докладывали по рации: идем успешно. Но долго такое продвижение продолжаться не могло. Противник клюнул, начал снимать подразделения с других участков, в том числе с улицы Фурманова и прилегающих к ней артерий.

Вторая ударная группа была солиднее – два полностью укомплектованных батальона. При поддержке четырех танков и трофейных бронетранспортеров, на которых поверх крестов нарисовали красные звезды, они ударили в юго-восточном направлении, смяли поредевшие заслоны и устремились в прорыв. Захваченные орудия тут же разворачивали и открывали огонь. Работали фланговые заслоны: бойцы обустраивали позиции на перекрестках, держали улицы под плотным пулеметным контролем. Захваченных пулеметов вермахта тоже хватало. По образовавшемуся коридору выходили из окружения потрепанные части 61-й армии: остатки стрелковых дивизий, кавалерийских корпусов. Точного количества окруженцев никто не знал, по примерным подсчетам Шубина – не меньше двадцати тысяч. «Полуторки» и гужевые повозки везли раненых. Вместе с армией уходили жители Харькова – большинству из них никак не улыбалось пережить повторную оккупацию. Жаловался Коваленко: не смог уговорить своих родителей. Они наотрез отказались покидать дом…

Самый важный момент фашисты упустили, занятые разгромом трех сотен добровольцев. Те бились до последнего, отвлекая на себя значительные силы противника. Прорыв в другой части города стал для неприятеля откровением. Колонны советских войск выходили по нескольким улицам – мимо разрушенной тюрьмы, вдоль железной дороги. Поняв, что их обвели вокруг пальца, гитлеровцы стали перебрасывать части обратно, но их поджидал теплый прием: захваченные у врага минометы громили его же колонны, поджигали грузовики. Советские войска почти беспрепятственно уходили в прорыв…

Этот беспримерный рейд навсегда врезался в память. Армия выходила из горящего Харькова. Тащились грузовики, повозки, запряженные лошадьми. Штаб Белова находился в головной части колонны, расположившись на нескольких «эмках» и бронетранспортерах. Предместья остались позади, колонна растянулась. Уцелевшие пушки решили не бросать, для транспортировки использовались тягачи, «полуторки», всепобеждающая конная тяга. В последние танки слили все имеющееся горючее, их тоже пустили в ход.

Параллельно трассе обнаружились две проселочные дороги, по ним также шли войска. Между взводами выдерживались интервалы. «Не толкаться и не толпиться!» – покрикивали командиры. Проселки практически растаяли, на продуваемых участках подсохли, в низинах стояла непролазная грязь. Эти дороги использовались только для пехоты. Сапоги вязли в липкой жиже, люди отдувались, но упорно шли вперед. Сводные батальоны под командованием полковника Мохова вели арьергардные бои, зацепившись за окраину Харькова. Они несли потери, но полностью пресекли попытки немцев отправиться в преследование. Фланговая атака произошла у населенного пункта Химичи. Немцы подтянули сюда танковую роту, и несколько машин частично вклинились в расположение войск. Разведка Шубина обнаружила их на подходе, и немцам пришлось удирать на бронеавтомобилях, увертываясь от снарядов.

Колонны растянулись, приходилось вставать, и эти досадные задержки были неизбежны. Но войска продвигались на юго-восток, отдаляясь от города. Подтянуть значительные силы немцы не успевали – не так уж много населенных пунктов в этом районе перешли под их контроль. Они били вдогонку из орудий. Это тоже наносило немалый урон. С аэродрома в Изюме поднимались в небо штурмовики, устремлялись наперерез, пикировали на колонны. Красноармейцы разбегались, оставляя на проезжей части машины и повозки. Горели автомобили, ржали охваченные паникой животные. Отстрелявшись по первому разу, «юнкерсы» заходили на второй круг. Атаке