Натиг Расулзаде - Хрен знает что

Развелись, мать вашу... Если вдуматься, говорить деловому человеку, скажем, крупному бизнесмену: "Позвольте, я отниму у вас десять минут" также неприлично, как если сказать: "Позвольте, я отниму у вас двести долларов". В таком случае, как же с ними общаться?..

Облажался

Мне было двадцать, я учился в Москве и гулял с девчонками напропалую. Однажды я зашел со своей девушкой в кафе "Север", что на улице Горького, сейчас - Тверская. Девушка жила как раз рядом с этим кафе. Была масса народа, как обычно, в те годы во всех московских кафе и ресторанах, но как только мы уселись, официантка подлетела и поставила перед нами две вазочки с мороженым, хотя рядом за столиками сидели посетители, уже минут по пятнадцать ожидавшие свои заказы, что выяснилось из их сердитых реплик в адрес этой замечательной официантки.

- Ого! - воскликнула моя девушка и с уважением посмотрела на меня. Тебя уже здесь знают? Здорово! Все успеваешь... И смотри: как раз мое любимое, с вишневым сиропом...

Я неопределенно хмыкнул, затем промычал, что важно, и уже вооружился ложечкой, чтобы нарушить девственность двух белых шаров, облитых шоколадом, когда подскочила та же официантка и, подхватив со стола наши вазочки, крикнула мне:

- Как не стыдно! Почему не сказали, что это не ваш заказ? Люди по пятнадцать минут ждут...

Она с нашими вазочками подлетела к соседнему столику, а я так и остался с ложечкой в руке.

- Ты даже побледнел, - сказала мне девушка, внимательно следившая за мной, делая над собой усилия, чтобы не захихикать.

- А хрен с ней, - сказал я, стараясь выглядеть и в самом деле беспечным, и спрятал ложечку в нагрудный карман пиджака.

- Остроумно, - поддержала меня она.

С тех пор прошло много лет, но ни тот случай, ни многие другие в моей жизни, когда я оказывался в смешном положении, не послужили мне уроком. Я до сих пор выеживаюсь...

Девочка

У моих знакомых есть очень забавная трехлетняя дочь, Наргиз. Они зовут ее Нара. У них часто бывают гости и, увидев девочку, интересуются и получают от нее исчерпывающий ответ: три, Нара, люблю. Или же в другой последовательнои: Нара, три, люблю. Однажды пришел к ним и я. Девочка выбежала навстречу, и я спросил ее:

- Девочка, а как тебя?..

Она не дала мне договорить и ответила:

- Зовут Нара, три годика, папу и маму очень люблю. Еще вопросы есть?

- Нет, - сказал я. - Вопросов нет.

Полеты

В детстве я часто летал во сне, как все нормальные мальчишки и девчонки. Парил... Сейчас иногда мне кажется, что я опять летаю. Да, бывает. Но лечу обычно вниз. В пропасть... дух захватывает, как на американских горках. Я просыпаюсь в поту и вспоминаю, что утром надо к врачу. Или какую-нибудь другую гадость...

Ученый муж

- Конфигурация вашей вагины позволяет вашему сексуальному партнеру добиться максимальной эрекции, уже будучи в состоянии соития... Так обычно он выражался по всякому поводу, пока любовь к изощренным речам не подтолкнула его к мысли заняться наукой. Он стал писать диссертацию по политологии.

Внутренний мир

- У него богатый внутренний мир, - говорят про моего друга, и мне это приятно, я горжусь этим.

Что же, понятное дело: не имея собственных достоинств, я горжусь достоинствами своих друзей.

Да, у него, конечно, богатый внутренний мир. И что вдвойне заслуживает похвалы - внутренний мир, находящий выход на внешний рынок

Не повезло!

Я шел по улице в восемь часов утра, мрачный, подавленный, в жутком настроении, когда вдруг встретил нищенку на почти пустой, не оскверненной еще сегодня прохожими, улице.

- Дай Аллах тебе... - сказала нищенка и не договорила, зевнула.

Видно, недавно проснулась, на работу спешила. Я машинально полез в карман и вытащил мятую купюру в тысячу манатов. Нищенка тут же, проворно, я бы сказал, слишком проворно для своего полусонного состояния, выхватила у меня бумажку, мелко, благодарно покивала.

- Дай Аллах тебе в сто раз больше, - на этот раз докончила она фразу.

Я не придал значения такому пожеланию и пошел дальше своей дорогой, но не успел сделать и десяти шагов, как прямо перед собой, на тротуаре заметил нахально, неприкрыто, бесстыже-голо лежащие две купюры по пятьдесят тысяч. Они лежали так, будто приглашали, будто кричали: возьми нас, мы для тебя тут лежим, для тебя уронены неизвестным ротозеем... Не веря своим глазам, я нагнулся, не веря своим рукам, поднял, не веря своему карману, положил туда деньги. И тут я вспомнила пожелание нищенки. "Черт побери, - подумал я, ведь это как раз в сто раз больше!" Я оглянулся, ища глазами неопрятную фигуру старухи-нищенки, но та как сквозь землю провалилась на этой пустой улице. Я заметался в поисках ее, засуетился, забегал лихорадочно, забежал в соседние переулки, подъезды - все бесполезно: нищенка будто привиделась, будто и не было ее вовсе...

"Эх, черт бы меня побрал! - ругал я себя за недальновидность и невезучесть, - Надо было ей в сто раз больше дать!" С глубокой досадой в душе, еще более мрачный, я пошел дальше, с горечью подсчитывая убытки и проклиная судьбу...

Соседи

Я наблюдаю за ними, как за крысами в периоды случки. Очень любопытно. Есть люди, начисто лишенные внутреннего мира. Им каждую минуту нужно общаться с кем-то, кричать, размахивать руками, лезть кому-то в задницу. Невероятные кретины, катастрофически общительные. Они орут, горланят с утра до вечера, гадят вокруг себя, и, как правило, чувствуют себя весьма комфортно в собственном дерьме. Есть люди, начисто лишенные внутреннего мира, и это их совсем не тяготит. Они не знают и не хотят знать, кто они, добрые или злые, умные или глупые, зачем они пришли на этот свет...

Они не думают о смерти. Они не знают себя, зато отлично знают, что творится в чужих семьях, и кто какие должности будет занимать после очередных выборов. Им важно совать нос в чужие дела, это их шанс выжить среди себе подобных: побольше, побольше знать о других, поглубже сунуть нос... Они, кажется, даже не подозревают, что у людей должна быть душа. Мысли у них сугубо практичные. Они не бывают подвержены депрессии. Готовы общаться с кем угодно и когда угодно, если это может принести хоть какую-то прибыль. Говорят, он знает то-то как свои пять пальцев. Давно вы смотрели на свою руку? Раскройте ладонь и вы убедитесь, что даже свои пять пальцев вы толком не знаете, не помните, не изучили. А ведь внутренний мир человека - это не ладонь, это - гораздо сложнее. Раскройте его, углубитесь в него. Кроме того, что это безумно интересно для вас самих, людям вокруг вам станет гораздо легче. Люди избавятся, наконец, от вашего назойливого общения, корни которого в безделье и нежелании познать себя.

Крысы

Не менее любопытны, чем соседи.

Писатели

Они любят кучковаться. Большинство их любит тереться друг об друга, они хотят быть в стае, не мыслят себя без стаи. Индивидуалистов считают больными, порочными людьми, вроде гомосексуалистов. Они с огромным удовольствием участвуют во всех собраниях, конференциях, диспутах, любят потрепаться перед телекамерами. Неважно по поводу чего. По поводу смерти своего собрата по перу, или юбилея, или рождения, или обрезания, по поводу дня победы, дня работников метрополитена, или дня могильщиков. Если в эту минуту крикнуть им в зал:

- Вы - дураки!

Они страшно заволнуются и станут требовать:

- Доказательства! Требуем доказательства!

А доказать трудно. Просто невозможно. Они говорят, говорят, говорят, потом удовлетворенно усаживаются на свое место, расслабленные, как после оргазма. Словесного, разумеется. Так же они и пишут. Изводят тонны бумаги, пачкают, портят, переводят прекрасную бумагу, в которую можно было бы завернуть что-нибудь вкусное, например, рыбу, пирожное, или бутылку вина. Но они предпочитают заворачивать в нее свои убогие мыслишки. Подавляющее большинство их неудержимо рифмует стишки. Потом читают друг другу хвалят друг друга, стараясь похвалить как можно более изощренно и заковыристо, словно говорят тосты, а в душе думают: нет, все-таки мой стишочек лучше. Потом они приходят домой, утомившись от огромного излишка слов, и ложатся на диван, устало прикрыв глаза, чтобы дети не заметили в них пустоту, в которой поселилось пустозвонство.

- Тихо, дети! - говорит им мать шепотом. - Отец устал... Он спит.

А дети... Они ведь всегда верно чувствуют правду... Отец без стаи никто, он должен быть в стае... Вот сейчас выспится и пойдет...

На пляже

Однажды, в одно из июльских воскресений на пляже (заметьте - не платном, не престижном, на обычном пляже, куда приезжают на автобусах толпы городской бедноты, захватив с собой нехитрую снедь), я встретил высокое начальство. Я только собирался разоблачиться, и как все, находящиеся здесь, принять обычный пляжный вид, как увидел его, высокое начальство, прогуливающегося с огромным чувством собственного достоинства, насколько это возможно в неглиже. Оно меня заметило, и я подошел, из уважения к нему, оставаясь одетым, поздоровался. Оно вяло пожало мне руку, наградив мою ладонь стойким запахом дорогого одеколона, и я стал прогуливаться с ним под нещадно палящим солнцем, рискуя в глазах пляжной публики показаться единственным кретином, вышагивающим по горячему песку в туфлях, брюках и рубашке... Пот лил с меня ручьями, но я не смел раздеться, не зная еще как к этому отнесется оно, начальство, и изо всех сил поддерживал вялый, беспредметный, то и дело тухнущий разговор. Солнце старалось вовсю, чтобы к концу нашего разговора у меня случилось размягчение мозга. Я уже стал лихорадочно придумывать повод, чтобы покинуть высокое начальство и, найдя кусочек тени, наконец-то, скинуть с себя все лишнее, когда оно, заметив вдруг чью-то собаку у самой воды, побагровев от ярости, громко произнесло: