Еда - Эмилия Галаган

— Ну кокос… Хотя все-таки, наверно, изюм хуже… Не зна-а-аю…

— Ты просто делиться не хочешь! — стала сердиться я. — Жадина!

— Я просто не могу выбрать!

— Тогда ты тормоз!

— Нет, я не тормоз!

— Жадный тормоз!

— Нет!

— Тормознутая жадина!

— Нет! — сестра не на шутку разозлилась. — Я учёный! Я провожу эксперимент!

— Ну и проводи! А мне надоело! Я пойду чай пить! Тем более что мама халвы купила.

Я развернулась и ушла, а сестра так и осталась наедине с батареей шоколадных батончиков. Думаю, она так и не определилась, который из них вкуснее. Она потом так же и между мальчиками выбирала — в которого влюбиться. Влюбиться, конечно, безответно, как полагается в таком возрасте, и писать в дневнике разноцветными ручками: «Сегодня весь день прогуливалась по коридору второго этажа в надежде увидеть его…» Только каким цветом написать это «его»? Тоже ведь поди выбери!

А эксперименты сестра стала проводить уже в вузе. Она на химфаке училась.

В моем родном вузе в буфете стоял электрический самовар. Если кто экономил, можно было приходить со своей кружкой и набирать кипяточку. Я так и делала. И чай и сахар (два кусочка) с собой брала.

И бутерброд с колбасой.

Я добилась этого бутерброда в ходе яростных боев с бабушкой.

Бабушка мне упрямо навязывала бутерброд с салом.

Нет, я любила сало, даже очень. Но есть в университете бутерброд с салом, как будто я из деревни! Да что обо мне подумают! Поэтому я требовала бутерброда с колбасой.

— Ты бы еще кровянку мне дала! — оскорблялась я.

— Так ты же любишь кровянку! — недоумевала бабушка.

— Бабушка! Ну как ты не понимаешь! — ныла я. — Ну я сама колбасы куплю!

— Что ты, что ты… — причитала она. — Ладно, ладно… Я куплю тебе колбасы.

И бабушка покупала какую-то самую дешевую резиновую колбасу, но если ее класть на хлеб с маслом, то ничего, есть можно.

А потом я поступила в Петербургский университет и уехала из дому. У меня было очень мало денег, а кушать хотелось сильно. И постоянно.

Как-то раз я пришла в буфет. За столиками сидели прилично одетые люди. Пили чай из аккуратных беленьких чашечек, вели культурные беседы. Ели.

Электросамовара не было — был кулер с горячей и холодной водой.

Я набрала кипятка в свою кружку. Ту же самую, что и в гомельские времена, — голубую пластиковую.

Потом купила поесть — овощное рагу.

Картошка, морковка, капуста…

Вкусно! Я старалась есть медленно — так культурнее, да и наедаешься лучше.

Получалось у меня плохо.

Еда, еда, что ж тебя так мало-то? Нет, не заканчивайся, не надо!

И вдруг совершенно неожиданно для самой себя я взяла тарелку в руки и… выпила всю жижу и вылизала остатки рагу!

О мой бог! Какой стыд! Прилично одетые люди даже ложками в чашках звякать перестали.

Эх, зря ты, баб Люся, покупала мне колбасу. Все равно от судьбы не уйдешь — позор меня нашел.

И даже не наелась толком.

Когда я вселилась в общагу, у нас на кухне не работала плита.

Поэтому комендант (коменда, как мы ее звали) разрешила народу пользоваться в комнатах своими электроплитками. Хотя вообще это было запрещено по правилам противопожарной безопасности.

Какие-то добрые ребята с моего этажа дали мне плитку с одной работающей конфоркой, и та была какая-то кривая.

Однажды я сварила макароны. То есть не макароны даже, а прекрасную ярко-желтую яичную лапшу.

Потом я выгрузила ее в сковородку, добавила ложку тушенки, стала мешать… Сковородка не удержалась на кривоватой спирали плитки — шлеп! — вся лапша, весь этот прелестный блондинистый парик оказался на полу.

А пол… я никогда не отличалась аккуратностью.

И так я села на пол и принялась есть. Руками. Падение уже было совершено — чего еще выпендриваться?

Я ругала себя за то, что я — здесь и сейчас сижу на полу, ем лапшу…

Есть такое стихотворение:

Мусорка в углу —

Это моя душа.

Это мое место —

Там, где моя душа…

А в моем случае это звучало так:

Лапша на полу —

Это моя еда.

Это мое место —

Там, где моя еда.

С лапшой отношения у нас задались вообще отменные.

Когда через несколько лет я работала в ларьке продавцом, я всегда заваривала на обед доширак.

Заваривала, начинала есть — и тут же в окошко начинали стучаться покупатели. Как-то раз это оказалась наша коменда.

— Здравствуйте, Наиля Наримановна! — сказала я, старательно жуя, а лапша свисала из моего рта курчавой бородой.

— О, Люда! Как дела? — поинтересовалась коменда.

— Отлично!

— Дай мне «Комсомолку» и… можно посмотреть вот этот журнальчик «Рецепты на ура»?

— Да, конечно! — Я протянула ей журнал. — Я сама по нему готовлю.

Коменда посмотрела на меня скептически, но журнал взяла.

Я и правда готовила по рецептам оттуда. Как-то раз, например, делала курицу, фаршированную лапшой.

Котлеты я люблю. Прямо до слез. Я, наверно, единственный человек, который плакал из-за котлет.

Это вышло так.

В моем классе училось только восемь девочек. Восемь девочек — и двадцать дебилов, то есть, простите, мальчиков.

Они все время съедали нашу еду в столовой. Сжирали по две-три порции — а нам ничего оставалось. Мы даже жаловались директору — но директор у нас был довольно хилый, вряд ли ему хватило бы сил как-то совладать с нашими мальчишками. Так и вижу:

— Ты какую по счету котлету ешь, Сидоров?

— Первую! — с набитыми щеками отвечает Сидоров. — Клянусь!!!

— Не верю! Сейчас же выплюни котлету и отдай ее Люде! Ты слышишь, Сидоров! — кричит директор и набрасывается на Сидорова, тщетно пытаясь разжать его мощные челюсти…

И вот они уже катаются по полу, а Люда стоит и изумленно смотрит на них. Бедная голодная девочка…

Как-то раз — в пост — мне жутко захотелось котлет.

Я выходила из квартиры и на лестничной клетке уловила этот божественный запах.

Эх… Дома до окончания поста котлеты мне не светили. Ну если рыбные котлеты — это котлеты, то вишня — это черешня, а я — Марина Цветаева.

В школе, поднимаясь в класс, я снова уловила этот запах — уже немного другой, столовские котлеты, конечно, сильно уступают домашним, но все же это были они, котлетки, котлеточки…

После третьего урока я решила пулей нестись в столовую, чтобы успеть отхватить порцию. Я собиралась сражаться за котлету до последнего.

И как