Ты здесь живёшь? - Ульвар Тормоудссон

ее причина и ее следствие. Об этом мы должны твердо помнить. И, обращаясь к вам, я повторяю, что никто, подчеркиваю, никто не опечален происшедшим так, как я. Об этом я также прошу вас твердо помнить, когда вы станете обдумывать предложение, которое я собираюсь вам изложить.

Но мы говорим о мире. О мире и рождестве. О мире, о котором мы так часто забываем в повседневной суете, о рождестве, о котором мы, к сожалению, вспоминаем лишь ненадолго каждый год, хотя оно должно занимать наши мысли всегда. Об этом я и собираюсь говорить. Отсюда и мое предложение.

Молодой человек в далеком городе пишет о нас книгу. Книгу ужасную и отвратительную. От этого никуда не уйти. Совершивший такое, в том числе и он, не вправе ждать ничего хорошего. Совершившего такое должно наказать. Знаю, об этом у всех нас единое мнение.

Но каким должно быть это наказание?

Оно должно быть суровым, но гуманным. Негуманное наказание в конечном счете оборачивается против наказывающего, однако гуманное наказание карает того, кого следует покарать. Поэтому я не могу согласиться с теми, кто предлагает не пускать сюда этого молодого человека. Не могу я и согласиться с теми, кто предлагает разрешить ему приехать сюда, а затем подвергнуть остракизму. Такие наказания негуманны. Наказания подобного рода могут вступить в противоречие с самой идеей наказания. Разумеется, я прекрасно понимаю, отчего возникают такие идеи, и с уважением отношусь к ним как к таковым, поскольку всем нам думается о мести.

Но что сказал нам Иисус Христос, научивший людей заповедям счастья, которые вы, я знаю, все помните и храните в своих сердцах. Вот его слова, и пусть Преподобие меня поправит, если я ошибусь: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас… Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

Великие это слова и мудрые, недаром они принадлежат Христу. Они учат нас, что есть наказание человечное, наказание мирное. Смысл этих слов я и кладу в основу своего предложения.

(Тишина, гробовая тишина.)

Поясню подробнее.

Если мы вдумаемся в слова Христа, смиренные и полные глубокой мудрости, и приложим их к нашей ситуации, то вот что должно стать во главу угла.

Человек, написавший эту многократно упомянутую книгу, — наш враг. Мы должны возлюбить его.

Он причинил нам зло и излил на нас ненависть. Мы должны сотворить ему благо.

Он проклял нас. Мы должны благословить его.

Он нанес нам обиду, и мы должны молиться за него все это рождество.

Он ударил нас, всех нас, по щеке, и нам следует подставить ему другую.

Вот какое наказание приличествует нам, людям образованным и свободным, применить к нему, вот что возвысит нас. Наказание человечное и мирное, наказание рождественское, наказание христианское, наказание справедливое.

Потому я говорю вам, дорогие мои друзья: не дадим на пороге торжества света и мира жажде мести руководить нашими поступками. Пусть добро возобладает в наших уязвленных сердцах. Проявим человечность. А сделаем мы это так: вручим автору хулы, когда он к нам приедет, подписной лист и станем обращаться с ним так, словно он ничего дурного не совершил, словно он один из нас.

Сам я, как председатель библиотечной комиссии, принял решение, которое согласуется с тем, что я сказал, исходя из заветов нашего Спасителя. Я решил, что этот человек получит обещанную ему должность, невзирая на зло, которое он нам причинил. Он ударил меня по щеке. Я подставляю ему другую.

Надеюсь, вы тоже сможете поступить по-христиански: скажете «добро пожаловать» этому молодому человеку, приехавшему работать в наш Город, тепло встретите его и его семью, помянете их в своих рождественских молитвах.

Вижу, вы удивлены. Но подумайте как следует, загляните вперед. Как удивится этот молодой человек, когда обнаружит, какой мы ему оказываем прием! Какие он испытает чувства? Не охватит ли его душу ощущение вины? Не станет ли червь сомнения глодать его? Не подействует ли наше поведение на него как наказание, человечное наказание, которым мы можем гордиться? И кто знает, кто знает, может быть, именно эта наша гуманность заставит его свернуть с неверного пути? Кто знает, может быть, дух его очистится от грязи и скверны злобности и распадутся оковы ненависти? И что за человек предстанет тогда перед нами? Возможно, прекрасный человек: верный, честный и правдивый. И мы спасем заблудшую овцу, наставим грешника на путь истинный, совершим благое дело перед ликом господним.

Об этом я прошу вас поду… поразмыслить.

Я вновь приношу вам свою благодарность и желаю хорошего счастливого рождественского праздника.

Благодарю за внимание. Да благословит вас господь. (Крики «ура» и продолжительные аплодисменты. Платки у глаз и носов.)

Больше речей не произносилось. Из зала раздались возгласы: «Правильно, так и надо обойтись с ними!», послышались слова «богобоязненность», «великолепно», «сердечность»; снова раздались аплодисменты, зазвучали крики «ура». На том собрание закрылось.

На ступеньках у входа в Дом собраний стояли Сигюрдюр Сигюрдарсон и Преподобие, провожая взглядом последних участников митинга. Они встали там, когда народ начал расходиться, прощались с каждым за руку, принимали благодарности, желали счастья и хорошего рождества.

— Ты бесподобен, милый Сигюрдюр, — робко проговорил Преподобие.

— Не надо, — оборвал его Сигюрдюр. — Ты на велосипеде?

— Нет. — Преподобие слегка растерялся.

— Хорошо. Я провожу тебя. — Они молча двинулись по украшенной к рождеству Главной улице, ярко освещенной фонарями и рождественской рекламой всех цветов радуги.

— Тебе никогда не приходило в голову, что можно продавать рождество в упаковке? — вдруг спросил Сигюрдюр.

— Продавать рождество? Никогда не думал об этом.

— Ну конечно, — отозвался Сигюрдюр, ускоряя шаг.

Преподобие не нашел что сказать, и они молча продолжили путь. У своего дома Сигюрдюр остановился.

— Хочу попросить тебя о небольшой услуге, — сказал он.

— До конца праздников я занят по горло, сейчас самая горячая пора.

— Услуга-то пустяковая, времени отнимет мало.

— Тогда зачем тебе помощь? В эти дни ты свободен.

— Я лицо заинтересованное.

— Тем более.

— Это — деяние во имя человечности.

— В таких делах ты, похоже, толк понимаешь.

— Во имя человечности и любви.

— Мне и без твоих поручений есть чем в эти дни заниматься: сочинять проповеди, крестить, венчать. А дела во имя любви — это твоя специальность.

— Да уж, проповеди сочинять! А тот сборник проповедей, что я тебе в позапрошлом году подарил, ты уже целиком использовал? Ладно, поговорим послезавтра.

Сигюрдюр отвернулся от своего пастыря и товарища и, не прощаясь, вошел в дом. В подвал.

— Пьетюр, возьми трубку.