Все не так закончилось - Рошель Вайнштейн

Он улыбнулся дерзкой улыбкой, показавшись мне теперь честным и искренним, и стена, которую я пыталась возвести между нами, дала трещину. В этот миг самолет тряхнуло.

– Тебе не нравится турбулентность? – спросил Филипп, заметив, что я вцепилась в подлокотники.

– Мне не нравится летать.

– Но как, скажи мне, ты собираешься повидать мир, не летая? Не нужно бояться полетов, невозможность летать – вот что гораздо хуже.

Он расспросил меня про мои немногочисленные путешествия. Судя по его реакции, он посчитал, что я не живу, а существую.

– Я побывала везде, куда мне было нужно попасть, – ответила я. – В местах, где ты никогда не был… тебе не понять…

Конечно, я имела в виду книги, истории. Благодаря ним я чувствовала себя живой, они переносили меня в любую точку мира – на такие расстояния, которые сравнимы только с глубинами жизни, которые я стала понимать лишь недавно.

– Тебе не обязательно переноситься куда-либо физически, чтобы почувствовать что-нибудь волшебное.

Выражение лица Филиппа изменилось, как будто он впервые увидел меня.

– А ты интересная, Шарлотта. Чем ты занимаешься, когда не очаровываешь немолодых мужчин в самолетах?

Конечно, он не был таким уж немолодым, но он определенно был старше меня. Его влажные волосы начали подсыхать, и на золотистых прядях проявилась легкая седина. Мне недавно исполнилось тридцать. Ему же могло быть сорок, а может и больше.

– Надеюсь, что очаровываю учеников старших классов на уроках английского, – ответила я. – Фильм снят по книге, которую мы с ними читаем. Одна из моих учениц выдвинула блестящую теорию о желании обладать тем, чего в принципе не можешь получить.

Вместо того чтобы потерять интерес, он стал забрасывать меня вопросами:

– И в чем ее суть, по-твоему?

– Запретный плод, – ответила я, – Такова человеческая природа. Когда нам говорят, что мы не можем что-то получить, наше желание только возрастает.

– Так ли это ужасно? – спросил Филипп, подзывая Энн, чтобы заказать нам еще по напитку. – Я принял несколько очень разумных деловых решений, когда мне говорили, что мне чего-то не заполучить. Мне кажется, что для одних это имеет благоприятные результаты, а для других может обернуться чем-то плохим. Думаю, моя жена была бы не очень рада услышать, что твое пристальное внимание ко мне в самолете было вызвано тем, что ты не можешь меня заполучить.

Парни вроде Филиппа были предсказуемы. Я знала несколько таких ребят – уверенные до самодовольства, обаятельные и словоохотливые, поэтому я даже не удивилась.

На его пальце не было кольца, хотя это никогда ничего не значило. Он смотрел пристально, будто видел меня насквозь, и я почувствовала, что где-то в глубине души немного расстроилась.

– Все в порядке, – сказал он утешающим шепотом, приблизив губы к моему уху.

– Я просто проверял твою гипотезу. Сейчас я свободен. Сработало? – добавил он.

Это было забавно. Филипп показался мне весьма занятным. Подошла Энн с вином для меня, бурбоном для Филиппа и пакетиками орешков.

Я сказала, что у меня аллергия на орехи и протянула пакетик обратно. Я понимала, что не стоило больше пить. Компания Филиппа уж слишком начала мне нравиться, но мы все равно соприкоснулись бокалами.

– Расскажи мне, как раскрывается теория запретной любви в этом фильме с красоткой?

Я посмотрела на экран и на прекрасную пару на нем. Несчастные возлюбленные.

– Синдром богатой девушки и бедного парня. Мама и папа не одобряют их связи. Назревает драма. Сопротивление. И к моменту, когда они наконец вместе, у них уже накопилось столько нереализованных чувств, столько дофамина… что это как наркотик… все заканчивается эйфорией… и это приносит несравнимо больше удовлетворения, чем в случае, когда парень встречает девушку, они влюбляются и живут долго и счастливо. Борьба, конфликт, настоящие чувства… и вот тогда это действительно счастливый конец.

– Но ты говоришь мне, что их любовь не настоящая, а просто передозировка дофамина? Эти два чудесных создания, – он снова указал на мой экран, – Когда они наконец будут вместе, все разрушится?

Его любопытство льстило мне. Большинству мужчин подобные теории казались по-детски наивными и скучными.

– Не всегда, – сказала я, – К тому же, все переоценивают хрестоматийные «долго и счастливо». Это все очень запутанно.

Он посмотрел на часы и произнес:

– У нас полно времени.

– Я думаю, дело вот в чем, – поправила я себя, – Мысль, к которой подводит моя ученица, в том, что определенное начало вызывает преувеличенные, сбивающие с толку чувства, и, хоть и не всегда, но бывает следующее. Когда возлюбленные наконец вместе, они забывают, почему они вообще стремились друг к другу.

Он внимательно смотрел на меня.

– Подобное стремление может оставить человека очень одиноким и раздосадованным.

– Ты одинока и раздосадована, Шарлотта?

Я повернула голову к бескрайним облакам за иллюминатором, но его пальцы коснулись моего подбородка, и вот я уже смотрела в его глаза, говорящие без слов.

– Если ты спрашиваешь о том, в отношениях ли я, – сказала я, чувствуя всю настойчивость его прикосновений, – То я избегаю подобных обязательств. Мне вполне достаточно шести классов подростков пять дней в неделю.

Он отпустил мой подбородок, и мой взгляд упал на пластиковый стаканчик. Я провела кончиками пальцев по его краю.

– Знаешь, люди одиноки не потому, что они одни. Это потому, что они рядом не с теми людьми.

– Отношения! – протянул он, допив свой напиток и бросив на язык кубик льда. – Проклятье всей моей жизни. Если следовать твоему рассуждению, то все хорошее довольно быстро сменяется полным разочарованием.

– Я не очень хорошо умею встречаться на современный лад, – добавил он, с треском раскусив кубик льда. – Можешь спросить у моей бывшей жены, Наташи. Храни ее Господь! У нее было ангельское терпение. Неужели все увлечения обречены на провал? Ты веришь в это?

– Я этого не говорила, – напомнила я ему. – Ты цитируешь сейчас Стефани Липпман. Старшеклассницу, у которой каждую неделю новый парень.

– Но ты все же в это веришь? – спросил он снова.

Я выдержала паузу. В голове всплыл образ моего отца, пересекающего дорогу и садящегося в машину, чтобы больше в моей жизни не появиться.

– Я не знаю, во что верю.

– Но во что-то же ты должна верить.

Я посмотрела на него:

– А ты во что веришь?

Он ни на секунду не замешкался:

– Во многое. Не вера, а организованный культ – корень разногласий. Люди могут удивлять других, но далеко не все. Любовь – предвестник ненависти.

– Цинично. И никакого пессимизма.

– А как насчет тебя?

– Ожидания, – сказала я. – Реалистичные. Верю в пользу неподчинения, но все это приманка в виде хорошей истории.

– А