Виктор Широков - Вавилонская яма

Засыпая, не надеешься на сны. Просыпаешься, ничего не помня из сновидений. Просто ты попал в зазор между конкретной целью и идеалом.

Когда у меня провалы памяти, я заполняю их мятой бумагой, скомканными клочками черновиков. Если хорошенько утолкать их пальцем, провал заполняется почти подчистую, эдакий бумажный рубец на месте провала.

Память имеет и нелестную обратную сторону, от воспоминаний толстеешь. Неважно, хорошие они или дурные, все равно избыток усвоенного чреват лишними килокаллориями и потом напоминает о себе жировыми отложениями.

Так что воспоминания никого не красят. Человек беспамятный, равно как и человек бессовестный, имеет гладкую кожу без всяких морщин. Сеть времени его не поймала и не успела оттиснуться ощутимым рельефом. Поэтому человек с амнезией находится вне возраста.

Несколько дней назад моя жена омолодила меня в разговоре на пару лет, пришлось её довольно долго убеждать в числе подлинно прожитых лет. Если бы у меня была молодая любовница, одно из двух: либо она считала бы, что мне лет на 15-20 меньше подлинного, либо считала бы таким древним старцем, что столько не живут. В принципе одно равнозначно другому.

Мой учитель очень любил такс и, кажется, не любил такси, видимо, путая таксистов с таксидермистами. Странно, но он запомнил, что асфодели на другом берегу остались, только есть ли ещё другие берега у коллективной памяти человечества или вся масса людей-скитальцев столпилась на одном-единственном береге, стаптывая и изничтожая почву, превращая её в топкое болото, уж точно лишенное даже индивидуальной памяти? Было время и я гулял на Асфоделевом лугу, считая его ромашковым. И сейчас, когда ливень, как кот в сапогах, за дверями стучит на широком крыльце, вспоминается луг мне в высоких цветах и шмели в золотистой пыльце.

VI

Делать было нечего, Алкмеон переступил речной рукав и заторопился в обратный путь. Эринии сразу же вцепились в него, словно стая голодных комаров-овчарок. Укусы пробудили полупарализованную память.

Алкмеон вспомнил даже случайные рассказы родственников и соседей. Неудачей закончился поход семи аргосских вождей против Фив. Меланипп сразил богатыря Тидея, поразив его копьем в зазор между щитом и доспехами, в живот. Лишив тем самым живота, то есть жизни. На самом верху штурмовой лестницы был сражен ударом молнии в голову Капаней, и тело его, стремительно вращаясь словно колесо Иксиона скатилось в глухую расщелину. Пали Иппомедонт и Парфенопей. Одного Адраста спас его волшебный конь. А Амфиарая, отца Алкмеона, поглотила на всем бегу земля вместе с его конями и колесницей.

Долго не отдавали тела погибших вождей победители, пока не упросил лично Креонта Геракл. И вот уже останки героев сгорают на братском костре, все кроме одного - Капанея, сраженного перуном Зевса, а следовательно отмеченного божественным вниманием. Его труп сожгли отдельно, и вдова его Евадна тоже бросилась в погребальный костер.

Сыновья семи вождей встретились и дали нерушимую клятву отомстить за поражение и гибель отцов. Они получили прозвище Эпигонов ("после рожденных") и особенно выделялись среди них Эгиалей, сын Адраста; Алкмеон, сын Амфиарая; Ферсандр, сын Полиника; и Диомед, сын Тидея.

Вспомнил Алкмеон и какую нечеловеческую жертву ему пришлось принести ради успеха будущего похода, впрочем, он никогда и не забывал, что пришлось выполнить отцовский наказ и покарать родную мать, подтолкнувшую отца к фивской войне. Что ж, Эпигоны победили, в немалой степени благодаря ему, хотя и ценой больших потерь. Стала налаживаться послевоенная жизнь, был избран новый фивский царь Ферсандр. Вот при его дворе пируют победители на тризне Эгиалея, сына Адраста. Убитый горем старец-отец принимает соболезнования и сочувствия и вдруг слышит вопрос: "Где же алкмеон, вождь Эпигонов?"

И ответил старец:

- Боги наказали его безумием. Долго укрывал его Аполлон от неусыпных Эриний его матери, а моей сестры Эрифилы. Но вот был выполнен воинский долг, обеспечена победа в войне и матереубийцу настигла заслуженная кара. Нет прощения и мне, позабывшему о сестре, в пылу сражений.

И снова замолк величественный старец, забывшись в своем горе.

А возвратившаяся память Алкмеона перелистывает воспоминания, как ветер палую листву. Горечь дымится при ворошении осенней опади. Вспомнилось, как он, жалкий и бледный, с всклокоченными волосами и блуждающими от страха глазами постучался в дверь дома псофидского царя Фегея. Около очага тогда находились помимо главы дома и его супруги также его сыновья Агенор и Проной со своими женами и дочь царя, красавица Алфесибея.

Вошедший юноша бросился прямо у очага к ногам хозяев дома. Его подняли. Расспросили о причинах тревоги, его снедающей.

- Не бойся! Гостей у нас никто не посмеет обидеть.

- Мои мучительницы постоянно при мне, только видны они мне одному, а для вас незримы.

- Кто же они?

- Эринии.

- Чего же ты хочешь?

- Очищения. Может быть, вы спасете меня. Где я только не был, прошел всю Элладу - нигде не нашел понимания и прощения.

- Но кто ты и в чем состоят твои прегрешения?

- Неужто вы не слыхали об Алкмеоне-матереубийце?

Сыновья Фегея с укоризной посмотрели на пришельца: "Как же он посмел потревожить наши палаты? Как посмел привести за собой жутких преследовательниц, от которых не бывает спасения?"

Только женщины, жена Фегея и его дочь Алфесибея, выказали сочувствие страдальцу, пожелали услышать его дальнейший рассказ о злоключениях.

И несчастный скиталец, опустившись на сиденье, покрытое медвежьей шкурой, поведал подробности своей горемычной жизни, начиная с раннего детства, с отцовского наказа, со службы Аполлону... Не миновал он и самого страшного - рассказа в деталях, как вынужден был совершить тягчайшее свое преступление. Долго лилась его речь, постепенно становясь более связной и менее косноязычной.

Его внимательно выслушали все обитатели дома, но только Фегей обратился к гостю:

- Жалко мне тебя, несчастный человек, но не менее виноват твой отец и Аполлон. Первый, потому что не предотвратил страшное преступление, не удержал твою руку. Они - подлинные убийцы, а не ты, дитя мое. И думаю, что мои близкие согласны со мной.

Общее молчание было подтверждением его предположения, общим одобрением решения псофидского царя.

Алкмеону предоставили ночлег, а наутро Фегей совершил обещанный накануне обряд очищения. Фегей не только помог Алкмеону, но и практически усыновил его.

Текло время. Алкмеон и Алфесибея почувствовали неодолимую тягу друг к другу. Заметили их взаимное влечение и все остальные домочадцы. Братья были весьма недовольны и как-то высказались прилюдно о том, что пришелец недостоин руки их сестры, к тому же он беден и не сможет заплатить положенный по обычаю выкуп за невесту - вено.

Услыхав последний упрек, Алкмеон усмехнулся и, расстегнув свой широкий пояс, вынул из его полости необыкновенное ожерелье, красы неописуемой: на золотом обруче крепились на золотых нитях семь золотых треугольных пластин, в центре каждой багровел драгоценный камень и лишь на седьмой пластине сверкал крупный незамутненный алмаз.

- Как вы считаете, может ли подобная вещь послужит должным выкупом? Во сколько коров можно оценить это украшение?

Фегей по-отечески ответил:

- Даже во всей Аркадии не хватит стад. Нет цены этому ожерелью.

- Позволь же, отец, передать его тебе и попросить руки твоей дочери.

- Твоему подарку самое место на шее Алфесибеи, а не в моей казне, и я от всего сердца благословляю ваш союз, - заявил растроганный псофидский царь и обвил ожерельем зардевшуюся от смущения и одновременно счастья скромницу-дочь.

Началась новая жизнь, и все бы ничего, но не посылали эллинские боги детей новоявленным супругам. Значит, обряд очищения не удался полностью и материнская кровь не была смыта с рук убийцы окончательно. Опять стали Эринии мелькать перед глазами Алкмеона, и братья Алфесибеи посоветовали её мужу отправиться за советом в Дельфы.

У порога дельфийского храма его встретила Манто, дочь Тиресия, которую в свое время захватили Эпигоны на пророческой башне в Фивах и переслали её в Дельфы, посвятив Аполлону. Она поведала бывшему господину, что Аполлон в его случае бессилен, ибо над Эриниями властвует только одна богиня, Мать-Земля. И следует Алкмеону идти в Додону, где растет дуб этой самой древней богини, где гуляют её кроткие голубицы и пророчествуют жрецы-Селлы.

Алкмеон направился в Додону, с утроенной яростью преследуемый Эриниями. Нашел он дуб богини, нашел меж его корневищ жрецов, и Селлы внимательно выслушали страдальца.

Следующий ответ прозвучал из их уст:

- Поскольку Мать-Земля осквернена твоим преступлением, она отказывает тебе в очищении. Успокоение ты найдешь только там, где новая земля, не существовавшая во время твоего преступления и не бывшая следовательно его свидетельницей.