Франк Ведекинд - Пробуждение весны

Гансик: Еще этот светлый мускат.

Эрнест: Больше не помещается.

Гансик: Когда согнешь лозу, она начнет качаться ото рта ко рту. Даже и шевелиться не надо. Откусим ягоду за ягодой все и отпустим лозу.

Эрнест: Только решишься, - и снова воскресают исчезнувшие силы.

Гансик: И эта пламенеющая твердь! - И вечерний звон!.. - - Я не жду большего от будущего.

Эрнест: Порою я вижу себя уже священником, - добродушная хозяйка, богатая библиотека, почет и уважение ото всех. Шесть дней думай, а на седьмой рот открой. На прогулке школьникам и школьникам протягиваешь руку, а когда придешь домой, дымится кофе, на стол ставятся пироги, а через дверь из сада девочки вносят яблоки. Можешь ли ты себе представить что-нибудь лучше?

Гансик: Я представляю себе полузакрытые веки, полуоткрытый рот, турецкие драпировки. Я не верю в пафос. Смотри, наши старшие строят длинные лица, желая прикрыть свои глупости. Между собою они называют друг друга ослиными головами, как и мы. Я это знаю. - Если я буду миллионером, я поставлю памятник Богу. - Представь себе будущее, как молоко с сахаром и корицею. Один проглатывает и ревет, другой смешивает и потеет. А почему бы не снимать сливок? - Или ты не думаешь, что этому можно научиться?

Эрнест: Буду снимать сливки.

Гансик: Что останется, склюют куры. - - - Я уже столько раз вытаскивал голову из петли...

Эрнест: Будем снимать сливки, Гансик. - Чему ты смеешься?

Гансик: Ты уже опять начинаешь.

Эрнест: Кому-нибудь да надо начать.

Гансик: Если мы в тридцать лет подумаем о таком вечере, как этот, то он, может быть, покажется нам неслыханно прекрасным.

Эрнест: А теперь все делается так, само собою.

Гансик: Так что ж!

Эрнест: А когда случайно останешься один, - тогда, может быть, станешь плакать.

Гансик: Не будем грустить. (Целует его в губы).

Эрнест (Целуя его): Я ушел из дома с мыслью только поговорить с тобою, и сейчас же вернуться.

Гансик: Я ждал тебя. - Добродетель одевается не худо, но для нее надо иметь импозантную фигуру.

Эрнест: Она все еще вьется вокруг нас. - Я не успокоился, если бы не встретил тебя. - Я люблю тебя, Гансик, как не любил еще никого.

Гансик: Не будем грустить... Если в тридцать лет мы вспомним об этом, мы станем, может быть, смеяться. - А теперь все так красиво. Горы пылают пожаром; виноград падает к нам в рот, а вечерний ветер трется о скалы, как ласковая кошечка...

Сцена шестая

Светлая ноябрьская ночь. На кустах и на деревьях шумит поблеклая листва. Под месяцем несутся разорванные облака. - Мельхиор карабкается через кладбищенскую стену.

Мельхиор (спрыгивая): Сюда не придет эта свора. - Пока они будут искать в публичных домах, я могу свободно вздохнуть и осмотреться... Сюртук в лохмотьях, карманы пусты, я не в безопасности и перед самым слабым. - Целыми днями я должен был блуждать по лесам. - - - Я свалил крест. - Цветы замерзли сегодня. - Кругом - голая земля. - -

В царстве смерти!

Выкарабкаться из слухового окна было не так трудно, как идти по этой дороге. - Об этом я не подумал. -

Я вишу над пропастью, - все утонуло, исчезло, - - - ах, остаться бы там!

Почему она из-за меня? - Почему не тот, кто виновен? - Неисповедимый промысел! - Я бил бы щебень и голодал бы...

Что еще меня поддерживает? Преступление за преступлением. - Я брошен в болото. - - - Нет сил решится. -

Я не был скверным! - Я не был скверным! - Я не был скверным! -

Ни один смертный не проходил еще с такой завистью мимо могил. - - Ах, у меня не хватило бы духу! -О, сойти бы мне с ума теперь же, - в эту же ночь!

Надо искать там, между последними. - Ветер из каждого камня выдувает различные звуки, - страшная симфония! - Сгнившие венки разрываются на части и обвиваются своими длинными лентами вокруг мраморных крестов. - Лес пyгал. - - - Пугала на всех могилах, одно ужаснее другого, - высоко, как дома, - от них бегут бесы. - Золотые буквы блестят так холодно. Плакучая ива охает и водит гигантскими пальцами по надписи.

Молящийся ангел. - Доска. - Облако бросает тень. - Как спешат. Как воют! - Точно войско поднимается с востока. - Ни звезды, ни небо.

Иммортель в палисаднике? - Иммортель! - Девочка.

?

Здесь почивает в Бозе

Вендла Бергман

Родилась 5 мая 1878 г.,

Скончалась от малокровия

27 октября 1892 г.

Блаженны чистые сердцем...

- - - Я ее убийца. - Я - ее убийца! - Мой удел - отчаяние! - Я не смею здесь плакать. - Прочь отсюда! - Прочь!

Мориц Штифель (с головой под мышками поднимается над могилами): Одну минуту, Мельхиор. Случай не так скоро повторится. Ты не представляешь себе, что связано с местом и временем. -

Мельхиор: Откуда ты?

Мориц: Оттуда - от стены. Ты свалил мой крест. Я лежу у стены. - Дай мне руку, Мельхиор.

Мельхиор: Ты не Мориц Штифель!

Мориц: Дай мне руку. Я убежден, что ты будешь благодарить меня. В другой раз это не дастся тебе так легко. Это - странно счастливая встреча. Я вышел нарочно...

Мельхиор: Разве ты не спишь?

Мориц: Нет, не то, что вы называете - спать. - Мы сидим на церковных камнях, на высоких фронтонах, - где захотим...

Мельхиор: Вы в вечном беспокойстве?

Мориц: Это нам доставляет удовольствие. - Мы летаем над березами, над одинокими часовнями. Мы носимся над народными собраниями, над убежищами горя ,над садами, над гуляньями. - В домах мы таимся в комнатах и альковах. - Дай мне руку. - Мы не сообщаемся друг с другом, но мы видим и слышим все, что происходит на свете. Мы знаем, что все глупость, все, что делают люди, к чему они стремятся, и смеемся над этим.

Мельхиор: Какая в этом польза?

Мориц: К чему польза? - Нас ничто не может достигнуть, ни добро, ни зло. Мы стоим высоко, высоко над всем земным. - Каждый только для себя. Мы не сообщаемся друг с другом, потому что это очень скучно. Никто из нас не имеет ничего, что бы он мог утратить. Над горем, над радостью одинаково мы стоим недосягаемо высоко. Мы довольны собой, - и это все. - Мы презираем живущих несказанно, почти не можем сочувствовать им. Они забавляют нас своею суетою, - потому что им, как живущим, в самом деле, нельзя сочувствовать. Над их трагедиями мы улыбаемся, - каждый про себя, - и размышляем. - Дай мне руку. Если ты дашь мне руку, ты посмеешься над страхом, с которым даешь ее.

Мельхиор: Тебе это не противно?

Мориц: Для этого мы стоим слишком высоко. Мы улыбаемся. - На моих похоронах я был вместе с живыми. Я забавлялся. Это величественно, Мельхиор. Я выл, как ни кто из них, и метнулся за стену, чтобы нахохотаться до упаду. Наша недостижимая высота является единственною точкою зрения, с которой можно переваривать эту нелепость... - - - И я, до того, как поднялся, был довольно смешон.

Мельхиор: Я не люблю смеяться над самим собою.

Мориц: Люди, как таковые, действительно, не достойны сожаления. Уверяю, я никогда бы этого не подумал. А теперь я даже и не понимаю, как можно быть таким наивным. Теперь я вижу все насквозь так ясно, что не остается ни облачка. - Как ты можешь колебаться, Мельхиор? Дай мне руку. В один момент ты вознесешься выше небес. Жизнь твоя - грех упущения.

Мельхиор: А вы можете забывать?

Мориц: Мы все можем. - Дай мне руку. - Мы жалеем юношу, когда он считает свою трусость идеализмом, и старика, когда у него разрывается сердце перед силою стоицизма. Мы не обращаем внимания на маску комедианта и видим поэта, в темноте надевающим маску. Мы замечаем довольных их нищетою, и капиталистов, погруженных в заботы и обремененных горестями. Мы наблюдаем влюбленных и видим, как они краснеют друг перед другом, предчувствуя в себе обманутых обманщиков. Мы видим, как люди рождают детей своих и кричат им: "Как вы счастливы, что у вас такие родители". - Мы видим, как дети уходят от них и делают то же самое. - - - Покой, удовольствие, Мельхиор. Тебе стоит протянуть мне мизинец, - ведь прежде, чем тебе снова представится такой удобный случай, ты поседеешь, как лунь...

Мельхиор: Если я решусь, Мориц, то только потому, что презираю себя. Я презренный. То, что мне придавало бодрость, лежит в могиле. Я уже не могу считать себя достойным благородных движений. Я уже не вижу ничего, ничего, что могло бы остановить мое падение. Я кажусь себе самой презренной тварью во вселенной.

Мориц: Так что же ты колеблешься.

(Появляется Человек в маске).

Человек в маске (Мельхиору): Ты дрожишь от голода. Ты совершенно не в состоянии решать. - (Морицу): Уходите.

Мельхиор: Кто вы?

Человек в маске: Это откроется. - (Морицу): Удалитесь. Что вам здесь надо? Почему на вас нет головы?

Мориц: Я застрелился.

Человек в маске: Так оставайтесь на своем месте. Ведь вы уже кончились. Не мешайте нам вашим могильным запахом. Непостижимо, - да посмотрите хоть на свои пальцы! Фи, чорт возьми! Все искрошилось!

Мориц: Пожалуйста, не гоните меня.

Мельхиор: Кто вы, сударь?

Мориц: Не гоните меня. Прошу вас. Позвольте мне хоть немного побыть здесь. Я ни в чем не помешаю вам. - Внизу так страшно!

Человек в маске: Так что же вы хвастаете вашим величием? Ведь вы же знаете, что все это - обман, чепуха. Зачем вы лжете так бойко, - вы, мертвец? - Впрочем, если это будет для вас таким благодеянием, оставайтесь. Но берегитесь хвастать, милый друг, - и, пожалуйста, бросьте вашу игру с рукою мертвеца.