Валери Уиндзор - Лгунья

- Est-ce que vouz avez une chambre7? - спросила я женщину за стойкой и удивилась, услышав свой вопрос. Удивилась тому, с какой легкостью он сорвался с моих губ.

Она поинтересовалась, надолго ли мне нужна комната.

- La nuit seulement8, - сказала я.

Она пожала плечами и сняла с крючка ключ. - Numero cinq9, - сказала она.

Я поднялась за ней на один пролет лестницы, не покрытой ковром. Ноги у неё были изрезаны извивающимися, как черви, узлами варикозных вен. Интересно, какие жизненные потрясения и невзгоды могли так болезненно искривить проторенные пути, по которым бежала кровь? Ведь она далеко не старая женщина.

- Quatre-vingt-dix francs la nuit, - сказала она, открывая дверь комнаты. - Ou quarante francs l'heure10.

- La nuit, - сказала я. И добавила: - Je suis en vacances11. - Она кивнула. Она мне не поверила. Ну разумеется. У меня ни багажа с собой, ни пальто. Люди en vacanses берут с собой чемоданы и не останавливаются на ночлег в подобных местах. Девочка пошла за нами наверх, и теперь стояла в дверях и сосала палец. Что-то с ней было не так.

- Viens12, - сказала Мадам, но девочка не послушалась и продолжала смотреть, нос её морщился от еле заметной сладострастной улыбки. В конце концов, пришлось закрыть перед ней дверь.

Существуют определенные ритуалы, которые надо соблюсти, когда въезжаешь в новый отель. Я соблюла их все. Я открыла окно и раздвинула ставни, чтобы посмотреть на открывающийся вид: увидела задний двор с ржавым фургоном, приютившимся рядом с мусорными баками. Я напустила в раковину воды и посмотрела, как она с бульканьем исчезает в сточном отверстии. Я прочла за дверью правила проживания в отеле, заглянула в гардероб, проверила простыни, легла на кровать и принялась изучать трещины в потолке. Я думала, что, как только окажусь одна и прекращу бежать, смогу наконец поплакать, и мне сразу станет легче, вернется способность рассуждать здраво, но ничего этого не произошло. Я просто лежала, сначала на спине, потом на животе, глядя на комья пыли на полу. Я спросила себя: и что ты чувствуешь? И ответила - ничего. Вообще ничего, кроме смутного дискомфорта, который, скорее всего, был обычным страхом. Ничего, кроме ощущения замороженной пустоты, как будто червь-паразит пожрал все мои внутренности, плоть, кровь, нервные окончания, - все, кроме костей. Я чувствовала его бледное, членистое тело, урчащее от голода.

Ну что ж, сказала я себе, придется посмотреть правде в глаза.

А правда заключалась в том, что я - лгунья. И всегда была лгуньей. Ни единому моему слову верить нельзя. Вот с чем у меня были всегда проблемы: с правдой. А может, не будем об этом? Смотри правде в глаза, приказала я себе, но обнаружила, что вместо этого мысленно составляю узоры из влажных пятен на стене.

- Наверное, ты больна, - прошептала я вслух. Других объяснений своим поступкам я не видела. Эта мысль меня успокоила. Она освобождала от всякой ответственности. Я очень, очень больна, прошептала я, пробуя, каково это слово на слух. У меня какое-то серьезное заболевание.

За дверью ребенок со сладострастной ухмылкой сопел и глухо напевал вполголоса сквозь заложенный нос. Стемнело. Я боялась включить свет. Я хотела пописать, но боялась встать с постели. Я услышала свой шепот:

- Не знаю, что делать, - повторяла я снова и снова. Вернуться назад я не могу. Так или иначе, для себя я это уже решила. Но и вперед идти не могу. Неужели я застряла в этой комнате на веки вечные? Я принялась лихорадочно рыться в сумке, как будто надеясь отыскать что-нибудь такое, что поможет мне найти выход. В наличие имелось три таблетки аспирина, расческа, флакон туалетной воды, россыпь косметики, фунтов двадцать французскими деньгами и две пятифунтовые банкноты, две кредитные карточки, библиотечный билет и водительское удостоверение, запылившийся флакончик духов Поло с мятным запахом, несколько монет среди песка и сора на дне и пара ветхих бумажных салфеток. Мой паспорт остался у Тони, в отеле - для надежности. Я проглотила аспирин, съела конфету, а потом сидела на кровати, раскачиваясь вперед-назад и плотно прижав кулаки ко рту - чтобы не выпустить на волю нарастающую панику.

Через некоторое время - не знаю, сколько прошло, - я осознала, что ноющий звук в черепе прекратился. За пределами комнаты царила тишина - ни хлопающих дверей, ни рычания воды в трубах, ни беготни. В темноте я перетащила через комнату стул и, взобравшись на него, пописала в раковину.

- Я потерялась, - прошептала я. Вот это уже очень похоже на правду. Я сказала это ещё раз, погромче: - Я потерялась.

Должно быть, я уснула. Конечно, уснула, потому что видела сон. Если бы я не спала, разве разбудила бы меня хлопнувшая внизу дверь? Я мгновенно вскочила. Я знала, кто это пришел, и замерла. Я слушала, как они поднимаются по лестнице, идут по коридору к моей комнате и ждала, что они остановятся у двери. Я знала, что они придут, так что при звуке их шагов даже испытала некоторое облегчение. Это же просто смехотворно: я вообразила, что можно просто исчезнуть, не выработав даже приблизительного плана побега. В наше время людей всегда находят. Объявил по радио - и все. Жандармерию, должно быть, уже осыпают звонками по поводу моей персоны. Хозяйка отеля наверняка им позвонила. "Да, англичанка. Без багажа. Ведет себя очень странно".

Так что я взяла ключ и собралась открывать им, но шаги, минуя numero cinq, остановились в конце коридора. Я опешила. Прижала голову к двери и прислушалась. Сначала раздалось приглушенное бормотание, а затем что-то похожее на ругательства, но слов я не разобрала. Потом услышала, как дергают ручку чужой двери. Они не в ту комнату рвутся, подумала я, и чуть было не вышла на площадку объяснить, что они ошиблись. Даже сложила в уме фразу по-французски: "Non. C'est moi que vous cherchez13" - когда мужской голос громко, нетерпеливо сказал: "Этьен? Depeches-toi, uh?14" - а потом ещё что-то, чего я не поняла, потому что говорили быстро и на сленге.

Значит, не за мной. Пока что. Но наступит и мой черед. В конце концов, они придут. Это неизбежно. Невозможно надолго спрятаться в незнакомой стране, не имея ни денег, ни друзей, ни, по меньшей мере, нормального разговорного языка. К тому же, в утренних газетах наверняка появится моя фотография. Интересно, какая? Но Тони не из тех людей, кто хранит снимок своей жены в бумажнике, значит, это будет фотография с паспорта. Я её ненавидела. Каждый раз, как в будке вспыхивал свет, я мигала. В результате на фото я сильно смахивала на труп, прислоненный к плиссированной оранжевой занавеске. Даже Тони согласился, что снимки неудачные, а ему обычно нравилось, как я получаюсь. Я же все свои фотографии ненавижу.

- И это - я? - говорю я, отпрянув. - Неужели я такая?

Больше всего меня смущает, что я не вижу в них никакого сходства с оригиналом. Хотя, наверное, какое-то сходство должно быть, ибо Тони меня неизменно узнает.

- Вот здесь недурно получилось, - говорит он, а я вглядываюсь, тщетно пытаясь найти хоть одну черточку, которую могла бы признать неоспоримо своей. И не чувствую ни малейшей связи с изображением человека, которого он узнал с такой легкостью.

- Но я же не такая, правда? - говорю я, а он принимает это за кокетство.

Посетители ушли, забрав с собой Этьена. Я слышала, как они миновали мою дверь и спустились по лестнице. На улице взревел мотор. Комната погрузилась в серый полумрак, будто наполнилась серым туманом. Я умыла лицо холодной водой. В засиженном мухами зеркале все казалось серым: мое лицо, глаза, стены. Я расправила на кровати покрывало и с туфлями в руке, чтобы не шуметь, спустилась в бар. Около кофеварки оставила банкноту в сто франков под ключами от своей комнаты и вышла на улицу. Плана у меня не было, поэтому я снова побрела куда глаза глядят.

Сначала я решила, что держаться вдоль больших улиц опасно. Сейчас, думаю, найду, где перейти на другую сторону, и буду пробираться проулками. Я вела себя как преступник в бегах, отворачивая лицо, когда проезжала машина, как будто не имею права здесь находиться. Но потом у меня возникла дикая идея - поймать попутку. Это было нечто такое, чего я никогда раньше не делала. Я присела на парапет, украдкой поглядывая на дорогу и гадая, решусь я воспользоваться таким шансом, или нет. В этот час шоссе было почти пустым. Солнце тронуло окна на противоположной стороне, и показалось, что здание объято пламенем. День будет чудный. Интересно, проснулся ли Тони, удалось ли ему поспать, или он провел ночь в полиции. Но думать о Тони было слишком больно: я понимала, как ему сейчас скверно. Внезапно меня охватило отчаянное желание оказаться в отеле, сидеть рядом с ним, есть круассан и пить кофе, но я отогнала от себя эту мысль: как только она пришла в голову, я пресекла ей путь и принялась сосредоточенно думать ни о чем.

- Я больна, - напомнила я себе, переходя дорогу. - Очень больна.

Одна за другой проехали несколько машин. Я выставила руку, изобразив неопределенный жест, чтобы в случае, если кто-то остановится, в последний момент я могла передумать и притвориться, что просто кому-то помахала. Никто не остановился. Впереди увидела огромный рекламный щит. Я прикрыла глаза от солнца и попыталась разглядеть, что там написано. Тулуза, прочла я. Рядом со мной притормозила машина, французская машина с одним водителем. Меня охватила паника.