Все рушится - Чинуа Ачебе

Глава двадцать третья

Впервые за много лет Оконкво испытывал чувство, близкое к ощущению счастья. Былая жизнь, которая так неузнаваемо изменилась за время его изгнания, казалось, возвращалась. И клан, который сделался за это время совсем другим, похоже, начал исправляться.

Когда его соплеменники собрались на базарной площади, чтобы обсудить свои дальнейшие действия, он говорил с ними очень жестко, и они слушали его с уважением. Словно настали старые добрые времена, когда воин был воином. Хотя они не согласились убить миссионера и выгнать всех христиан, но все же проявили готовность сделать нечто существенное. И сделали. Оконкво снова был почти счастлив.

В течение двух дней после разгрома церкви ничего не происходило. Все мужчины Умуофии ходили вооруженные ружьями или мачете, чтобы их не могли застать врасплох, как жителей Абаме.

Потом из своей инспекционной поездки вернулся окружной уполномоченный. Мистер Смит немедленно отправился к нему, и между ними состоялась долгая беседа. Мужчины Умуофии не придали этому особого значения, сочтя это неважным. Миссионер и прежде часто навещал своего белого собрата. В этом не было ничего необычного.

Три дня спустя окружной уполномоченный послал к старейшинам Умуофии своего сладкоречивого связного с просьбой к ним прибыть в его штаб-квартиру. Это тоже не было необычным. Он нередко приглашал их к себе на всякие пустые обсуждения. Оконкво был в числе шести приглашенных и предупредил остальных, чтобы все были вооружены.

– Мужчина Умуофии не отказывается от приглашения, – сказал он. – Он может отказаться сделать то, о чем его попросят, но не выслушать просьбу. Однако времена изменились, и мы должны быть в полной готовности.

Таким образом, шестеро мужчин отправились на встречу с окружным уполномоченным вооруженные мачете. Ружей они с собой не взяли, это было бы неуместно. Их провели в помещение суда, где уже находился окружной уполномоченный, вежливо их приветствовавший. Они сняли с плеч свои козьи мешки и мачете в ножнах, положили их на пол и сели.

– Я попросил вас прийти, – начал уполномоченный, – из-за того, что случилось в мое отсутствие. Мне уже кое-что рассказали, но я не могу в это поверить, пока не услышу другую сторону. Давайте по-дружески обсудим то, что произошло, и найдем способ сделать так, чтобы это не повторилось.

Огбуэфи Эквуеме встал и начал излагать события.

– Одну минуту, – перебил его уполномоченный. – Я хочу позвать своих людей, чтобы и они выслушали ваши жалобы и учли предостережения. Многие из них прибыли сюда из отдаленных мест и хотя говорят на вашем языке, не знают ваших обычаев. Джеймс! Сходи приведи их.

Его переводчик вышел и вскоре вернулся в сопровождении двенадцати мужчин, которые расселись вперемешку с умуофийцами. Огбуефи Эквуеме продолжил свой рассказ о том, как Енох убил эгвугву.

Все случилось так быстро, что шестеро умуофийцев не успели ничего заметить. Последовала очень короткая схватка – слишком короткая даже для того, чтобы они смогли дотянуться до своих мачете, – и всех шестерых, уже в наручниках, повели в караульное помещение.

– Мы не причиним вам никакого вреда, – сказал им там окружной уполномоченный, – если вы согласитесь сотрудничать с нами. Мы принесли мирный порядок управления вашему народу, чтобы он мог жить счастливо. Если кто-нибудь посмеет дурно обращаться с вами, мы тут же придем вам на помощь. Но и вам мы не позволим дурно обращаться с другими. У нас есть суд, в котором мы по закону разбираем дела и вершим правосудие так же, как это происходит на моей родине, которой правит великая королева. Вас привели сюда, потому что вы собрались все вместе, чтобы причинять зло другим – жечь их дома и святилища. Во владениях нашей королевы, самой могущественной правительницы в мире, такое считается недопустимым. Я постановил, что вы должны заплатить штраф в размере двухсот мешков каури. Вас отпустят, как только вы согласитесь с этим и возьмете на себя обязательство собрать эту сумму со своих соплеменников. Что скажете?

Шестеро умуофийцев угрюмо молчали, и уполномоченный решил дать им время подумать. Покидая караульное помещение, он велел приставам обращаться с арестованными уважительно, поскольку они – старейшины Умуофии.

– Так точно, сэр, – ответили те, взяв под козырек.

Как только окружной уполномоченный ушел, явился старший пристав, который по совместительству был и тюремным брадобреем, и обрил всех шестерых наголо. Они оставались в наручниках, поэтому, не сопротивляясь, сидели, мрачно понурив головы.

– Кто из вас главный? – шутливо спросил цирюльник. – Похоже, в Умуофии каждый бедняк носит на щиколотке знак титула. Он хоть десять каури стóит?

Шестеро умуофийцев ничего не ели весь тот день и следующий. Им даже пить не давали и не позволяли выйти по нужде. А ночью пришли приставы и стали издеваться над ними, стукая их головами друг о друга.

Даже когда мужчины оставались одни, они были не в состоянии перемолвиться ни словом. Только на третий день, когда не осталось сил терпеть голод и издевательства, они стали подумывать о том, чтобы сдаться.

– Надо было убить белого человека, но вы меня не послушались, – прорычал Оконкво.

– И мы бы уже сидели в Умуру, ожидая повешения, – огрызнулся кто-то.

– Кто это тут хочет убить белого человека? – ворвавшись в камеру, рявкнул пристав. Никто ему не ответил. – Мало вам того, что вы натворили, так вам нужно еще убить белого человека?!

У пристава была тяжелая дубинка, и он несколько раз огрел каждого по голове и спине. Оконкво захлебывался от ненависти.

Как только шестерку старейшин заперли в камере караульного помещения, несколько судебных приставов отправились в Умуофию сообщить ее жителям, что их старейшин не отпустят до тех пор, пока они не заплатят штраф в двести