Все рушится - Чинуа Ачебе

Услышав голос друга, он повесил на плечо козий мешок и мачете в ножнах и вышел. Дом Обиерики стоял близко к дороге, и он видел всех, кто проходил по ней на базарную площадь. В то утро он уже успел со многими обменяться приветствиями.

Когда Оконкво и Обиерика добрались до места сбора, народу там было столько, что, подбрось в воздух песчинку, и ей негде было бы упасть на землю. А люди все шли и шли, из всех девяти деревень. При виде такой людской силы у Оконкво стало теплее на душе. Но он высматривал одного конкретного человека, человека, которого презирал, но чьего языка боялся.

– Ты его видишь? – спросил Обиерика.

– Кого?

– Эгонванне, – ответил он, водя глазами от одного конца площади к другому.

Большинство мужчин сидели на деревянных табуретках, принесенных с собой.

– Что-то не видно, – сказал Обиерика, глядя поверх толпы. – Ага, вон он, под хлопковым деревом. Ты боишься, что он уговорит нас не ввязываться в войну?

– Боюсь? Мне все равно, на что он может уговорить вас. Я презираю и его, и тех, кто его слушает. Захочу – один буду воевать.

Они говорили очень громко, чтобы перекричать всеобщий гомон, напоминавший шум большого базара.

«Подожду, пока он закончит говорить, – решил Оконкво. – А потом скажу свое слово».

– А почему ты решил, что он будет против войны? – спустя некоторое время спросил Обиерика.

– Потому что знаю, что он трус, – ответил Оконкво.

Обиерика не расслышал окончания фразы, потому что в этот момент кто-то сзади тронул его за плечо, и он обернулся, чтобы поздороваться за руку с пятью или шестью друзьями. Оконкво, хоть и узнал их голоса, даже не оглянулся. Он был не в том настроении, чтобы обмениваться приветствиями. Но один из друзей тронул его и поинтересовался, как поживают его домашние.

– Хорошо, – ответил он безо всякого выражения.

Первым в то утро перед жителями Умуофии должен был выступить Окика, один из побывавших в заключении.

Окика был уважаемым человеком и отличным оратором. Но голос у него был отнюдь не громовой, какой требуется выступающему первым, чтобы утихомирить столь многолюдное сборище. Таким голосом обладал Оньека, поэтому его попросили приветствовать Умуофию, прежде чем Окика начнет свою речь.

– Умуофия, слушай! – прогудел он, подняв левую руку и рубанув в воздухе открытой ладонью.

– Йа-а-а! – взревела площадь.

– Умуофия, слушай! – прогудел он снова, и снова, и снова, каждый раз оборачиваясь к другой стороне площади. И толпа неизменно откликалась на его приветствие громогласным: «Йа-а-а!»

Потом вмиг наступила полная тишина, как будто на ревущее пламя плеснули холодной водой.

Тогда Окика вскочил, тоже четырехкратно поприветствовал сородичей и начал:

– Вы все знаете, почему мы здесь в то время, когда должны были бы строить свои амбары или ремонтировать хижины, то есть приводить в порядок свои усадьбы. Мой отец бывало говорил мне: «Если ты средь бела дня видишь скачущую жабу, так и знай: что-то угрожает ее жизни». Когда я увидел, как все вы вливаетесь в эту площадь, придя изо всех обиталищ нашего клана в такое раннее утро, я понял: что-то угрожает нашей жизни.

Он сделал небольшую паузу и продолжил:

– Все наши боги плачут. Идемили плачет, Огвугву плачет, Агбала плачет и с ними все другие. Наши покойные отцы плачут, страдая из-за позорного надругательства, которое им пришлось претерпеть, и той мерзости, которую мы видели собственными глазами.

Он снова помолчал, чтобы унять дрожь в голосе.

– Это великий сход. Ни один клан не может похвастать большей численностью и большей значимостью. Но все ли мы здесь? Я спрашиваю вас: все ли сыны Умуофии здесь с нами?

Глухой ропот прокатился по толпе.

– Нет, не все, – ответил Окика на свой вопрос. – Они раскололи наш клан и заставили осколки двигаться разными путями. Мы, те, кто собрался сегодня на этой площади, остались верны нашим отцам, но некоторые наши братья покинули нас и присоединились к чужакам, осквернив этим землю своих предков. Если мы сразимся с чужаками, могут пострадать наши братья, мы даже можем пролить кровь кого-то из соплеменников. Но мы должны это сделать. Наши отцы никогда и помыслить о таком не могли, они никогда не убивали своих братьев. Нам же придется сделать то, чего никогда не делали наши предки. Птицу Энеке спросили, почему она всегда в полете и никогда не садится, и она ответила: человек научился стрелять без промаха, поэтому мне пришлось научиться летать без отдыха. Мы должны вырвать это зло с корнем. А если наши братья встали на сторону зла, мы должны вырвать с корнем и их. И сделать это нужно сейчас. Нужно сейчас вычерпать воду, пока она не поднялась выше щиколоток…

В этот момент рябь пробежала по толпе, и все взоры устремились в одном направлении. Дорога, ведущая от базарной площади к суду белого человека и к реке за ним, круто изгибалась на подходе к площади, поэтому никто не заметил приближения пяти приставов, пока они не вышли из-за поворота в нескольких шагах от края толпы. Там, на краю, сидел и Оконкво.

Поняв, кто идет, он моментально вскочил и оказался лицом к лицу с главным приставом. Дрожа от ненависти, Оконкво не мог произнести ни слова. Пристав тоже оказался не робкого десятка, не отступил, четверо его подчиненных выстроились за ним в затылок.

В этот короткий момент мир словно замер в ожидании. Над площадью повисла мертвая тишина. Мужчины Умуофии, словно бессловесная массовка, слились с театральным задником, состоявшим из деревьев и гигантских лиан.

Всеобщее оцепенение нарушил главный пристав.

– Дай мне пройти! – приказал он.

– Что тебе здесь нужно?

– Белый человек, силу которого ты теперь очень хорошо знаешь, велел прекратить это сборище.

С быстротой молнии Оконкво выхватил из ножен мачете. Пристав пригнулся, чтобы избежать удара, но это оказалось бесполезно. Два взмаха мачете – и голова мужчины уже лежала рядом с его облаченным в форму телом.

Застывшая в ожидании массовка ожила, началось столпотворение, собрание прекратилось. Оконкво стоял, глядя на мертвого врага. Он уже знал, что Умуофия воевать не будет. Знал потому, что остальным приставам дали сбежать. Вместо того чтобы действовать, его соплеменники подняли суматоху. И в этой суматохе он уловил страх. «Зачем он это сделал?» – доносились до него голоса.

Он вытер мачете о песок и пошел прочь.

Глава двадцать пятая

Когда окружной уполномоченный во главе отряда вооруженных солдат и судебных приставов прибыл в усадьбу Оконкво, в его оби он нашел небольшую группу понуро сидевших мужчин. Он велел им выйти, они безропотно повиновались.

– Кого из вас зовут Оконкво? – спросил уполномоченный через переводчика.

– Его здесь нет, – ответил Обиерика.

– Где он?

– Его здесь нет!

Уполномоченный побагровел от злости и пригрозил: если они немедленно не выдадут ему Оконкво, он всех посадит. Мужчины пошептались между собой, и Обиерика сказал:

– Мы отведем тебя к