Леонид Иванов - Глубокая борозда

После Верхолазова выступило человек пять ученых. Они не возражали Верхолазову, лишь сделали оговорки о качестве семян, о правильной обработке земли. И вдруг это единодушие было нарушено. Поднялся тот самый Степан Иванович, с которым только что разговаривал Соколов. Он назвал множество цифр за различные годы. Выяснилось, что он работает на сортоиспытательном участке в одном из колхозов области и собрал личные наблюдения лет за пятнадцать. С цифрами в руках он доказывал, что ранние сроки сева в Сибири или по крайней мере в их районе резко снижают урожай. Ранние посевы, говорил он, не только хуже урожаем, но они способствуют сильному засорению полей.

— Когда же начинать сев? — спросил секретарь обкома.

— В мае. Сеять раньше мая — заранее обрекать колхозы на недобор урожая.

Это смелое заявление, идущее вразрез с мнением больших ученых, смутило многих. Слышались шепотком высказанные иронические замечания, смешки.

Тогда снова выступил Верхолазов. Он умел говорить, умел и держаться. Заметил, что он объяснил только свою точку зрения, и как бы мимоходом усомнился в правильности опытов, результаты которых сообщил… Ага! Наконец-то я вспомнил и фамилию: Степан Иванович Наливайко. Точно!

Секретарь обкома слушал всех внимательно, от каждого оратора требовал ясного ответа: сеять или ждать?

Хотя среди присутствующих было немало любителей поговорить, этот вопрос, требующий конкретного ответа, ограничил число ораторов.

Закрыв совещание, секретарь обкома попросил остаться и Наливайко и Верхолазова. А вечером снова пригласил нескольких ученых из тех, кто высказывался днем. Потом звонили в районы. И трудно сказать, как бы в тот год решился вопрос со сроками сева, если бы об отставании области на севе не упомянули в передовой «Правды». Это решило вопрос, и к первому мая область засеяла что-то около восьмидесяти процентов плана. А в майские праздники сильно похолодало, в воздухе замелькали белые мушки. Дней на шесть сев прекратился, и остальные двадцать процентов досеяли только к концу мая. И хотя для последнего сева, вполне понятно, остались самые худшие поля, урожай на них оказался в два-три раза выше, чем на самых первых посевах по парам и хорошей зяби.

Уже зимой, подводя итоги года, секретарь обкома на одном из совещаний назвал такую цифру: из-за слишком ранних сроков сева колхозы и совхозы недобрали пятнадцать миллионов пудов пшеницы.

Верхолазов был отстранен от руководства институтом. Агрономы оживленно дискутировали вопрос о лучших сроках сева. При этом многие уже знали об опытах колхозного ученого Терентия Семеновича Мальцева, который сеет хлеба только во второй половине мая и всегда получает высокий урожай.

И в своих планах на 1950 год агрономы намечали начать сев в первой декаде мая. Но природа сама назначила срок сева. Весна оказалась поздней, и отсеялись к началу июня. Но урожай в области был высокий, даже очень высокий.

Секретаря обкома перевели на другую работу, на его место приехал новый, совершенно не знакомый с условиями Сибири. Очередная весна выдалась снова ранней, сеять начали опять очень рано, и хлеб уродился плохо.

Все это пробежало в памяти, и я спросил Соколова, где работает Наливайко.

Соколов поднял голову.

— Наливайко?.. Степан Иванович так и работает лет уже двадцать на испытательном участке в соседнем районе. Ну, и в наш район иногда заглядывает. По старой памяти. С ним очень дружил Иван Сергеевич Козлов — секретарь, про которого я рассказывал. Друг к дружке ездили… А вы что, знаете Степана Ивановича?

Я сказал, что встречался с ним.

— Наш ученый, — проговорил с некоторой торжественностью в голосе Соколов, подчеркивая слово «наш». — Да, наш ученый, — повторил он и подстегнул коня. Тот испуганно рванулся и помчал, разбрызгивая дорожную грязь.

— Вы, Иван Иванович, сорок девятый год помните?

— А кто же его не помнит. Весна была ранняя, как и нынче.

— А тогда вы в какие сроки сеяли?

— В какие Степан Иванович советовал. Только тогда дело совсем другое было. Техники, понимаешь, было много меньше, как ни начинай, а дней двадцать просеешь. Начнешь в ранние сроки и дойдешь до поздних. В среднем-то урожай и терпимый. А теперь при нашей технике можно в десять, а то и в восемь дней посеять. Сунься вот в такую почву — пропал колхоз, без хлеба останется. — Соколов остановил лошадь, вылез из ходка. — Полюбуйтесь, — говорил он уже с полосы.

Я подошел к нему.

— Вы понимаете в агрономии? — спросил Соколов.

Я ответил, что учился на агронома.

— Тогда сами поглядите. — Он разворошил верхний слой, набрал в пригоршни земли и протянул мне. Комок холодной земли тяжело лег на ладонь.

— Вот вы скажите: есть какая-нибудь жизнь в земле? Никакой нету! Семена сорняков еще не наклюнулись, а мы хотим отдать земле культурное зерно. Смешно! Сорняки-то, понимаешь, тут чувствуют себя что рыба в воде, а культурное… оно и есть культурное. Ему человек помочь должен. — Соколов явно нервничал, губы его дрожали. Разминая землю на ладони, он продолжал уже тише: — Сама природа подскажет человеку, в какие сроки сеять.

Когда мы двинулись дальше, Соколов сказал:

— Это я говорю не свои слова. Это Терентий Семенович да вот Степан Иванович и многие другие так думают.

— Вы встречались с Мальцевым?

— Два раза к нему ездил. И как их слова приложишь к земле… вот к этой самой земле, — он сказал это так тепло, как говорят о близком друге, — сразу пристанут. Начнется жизнь в земле, полезут сорняки из земли — сама природа хлеборобу говорит: вот, на! Бери да скорей уничтожай сорняк и сей пшеничку!

Дорога свернула в низину, стало совсем темно и холодновато. Лошадь хлюпала по грязи, еле вытаскивая ходок. А когда проехали низину и снова выбрались на сухую дорогу, Соколов с некоторой торжественностью произнес:

— Вот и наши поля пошли.

Мне показалось, что Соколов как-то сразу стал спокойней.

За десять лет работы в совхозе да за несколько лет беспокойной корреспондентской жизни у меня собралось много фактических материалов по срокам сева.

Запомнилась мне дискуссия в Сибирском научно-исследовательском институте в 1953 году, когда собрались агрономы и ученые со всей Сибири. Основной доклад делал представитель сельскохозяйственной академии Каралькин — молодой, рано располневший человек. Делая ссылку на опыт одной области и оперируя не цифрами урожая, а процентами выполнения плана хлебосдачи, Каралькин ратовал за ранние сроки сева в Сибири. А с содокладом выступил Терентий Семенович Мальцев. Без единой записи, без шпаргалок Мальцев называл десятки примеров, цифр и фактов. Отвечая Каралькину, он говорил примерно так: вам, ученым, работать много легче. Не вырастет урожай на деляночках — вы так и скажете: не выросло. Ваш заработок от этого не убавится. А нам так нельзя. Если не вырастим урожай, колхозники останутся без хлеба, государство мало получит. Поэтому приходится сначала раз двадцать подумать, а потом уж и решать, да чтобы без большой ошибки. Конечно, рано сеять спокойней. Рано посеешь, пораньше и уберешь, волнений меньше. А рано уберешь — быстрее с хлебосдачей рассчитаешься, если хватит. А не хватит — государство все равно простит, государство у нас доброе. А позже посеешь — волнуешься: как бы до снега все прибрать с поля. Тут не один волос поседеет. Но зато когда увидишь: хлеба собрал раза в два больше, — на душе приятно, все прежние волнения в радость превращаются.

— Надо познать законы природы, — говорил Мальцев. — Познав природу, мы сможем поставить ее на службу человеку.

Речь Мальцева часто прерывалась аплодисментами. Все, что говорил Мальцев, он доказал всей своей работой на полях колхоза. Производя посев зерновых во второй половине мая, он тем самым добивается такого положения, когда самый ответственный период в развитии растений совпадает с почти обязательными в условиях Западной Сибири дождями в начале июля. Это и решает судьбу урожая. При раннем же сроке посева для растений не хватает зимней влаги, чтобы «дотянуть» до периода дождей, поэтому они чахнут, а иногда и гибнут.

Выступая с заключительным словом, Каралькин, назвав Мальцева талантливым экспериментатором, тут же поставил под сомнение его выводы о сроках сева, не заботясь, впрочем, о доказательствах. Но в ответ на это «талантливый экспериментатор» внес предложение:

— Давайте соревноваться!

Мальцев предложил Каралькину поехать в соседний с колхозом совхоз и ввести там ранние сроки сева.

— Если у вас получится лучше нашего, — говорил Мальцев, — то мы внедрим ваши советы. Но я сильно сомневаюсь, что у вас получится лучше… Поэтому пусть наш спор решит соревнование! — под аплодисменты всего зала заключил Мальцев.

Все ждали, что ответит представитель академии. Но Каралькин промолчал, у него не хватило мужества принять прямой и честный вызов на поединок. И всем стало ясно, что этот ученый «не умрет за свою идею».