Юлий Крелин - Очередь

Лариса вспомнила этот эпизод, улыбнулась и опять стала планировать. Правда, с учетом лишь второго шага.

Раздался телефонный звонок.

– Слушаю.

– Лариса? Это Дима. Что ж ты?..

– Короче, Дима. Как там ваши дела?

– Я уже записался.

– Конечно. Ты же среди первых.

– Может, ты еще…

– Еще с аппарата не сняли.

– С какого аппарата? Я слышу хорошо.

– Пока я отсюда не уйду.

– Что ж, все сорвалось? И все?!

– Почему? Вся жизнь впереди.

– А что сегодня?

– Сегодня вечером банкет у Валеры, как и условились. Там поговорим. Еще во многом надо разобраться. С домом разобраться, запустила.

– Не уверен, что у нас будет возможность поговорить.

– Дима, так далеко я не планирую, до вечера бы дожить.

– Это верно. На сегодня я освободился – лекции читать не буду. Хотя, наверное, успел бы. Но банкет мне этот упускать не хочется, тебя упускать не хочется.

– Лесть – странная вещь. Тебе льстят, ты понимаешь, что это вздор, пустота, не веришь, а все ж приятно, и к льстецу относишься лучше. Не веришь, но эффект есть.

– Это верно, но я не льстил еще, хотя направление мысли ты взяла верное.

– Другими словами, то хочешь сказать, что я понуждаю тебя к лести?

Дима стал говорить нормальнее, и голос его стал спокойным, уверенным, ласковым и доверительным – обычным человеческим. Все они сейчас изменились. Кто стал спокойнее, кто стал нервничать больше, у кого-то в голове зашевелились каждодневные проблемы, от которых они были отключены все эти дни. Еще не закончилась их эпопея, а уже исчезла беззаботность от безраздельного заполнения мозгов одной целью. Достижение этой цели для многих сейчас близко, и наступала широким фронтом повседневность. Последний день каникул.

– В очереди нам было неплохо. А?

– Созвонимся. Я тоже не хочу забывать эту очередь. А то получится – прошла она, и все. Не будем планировать, но этот год, я думаю, повожу тебя на машине. Раньше у тебя не будет.

– Это уже хороший разговор. – Дмитрий Матвеевич улыбнулся. Наверное, улыбнулся.

Лариса опять пошла в реанимацию. Снова попробовали отключить аппарат. На этот раз самостоятельное дыхание больше не потребовало искусственной поддержки. Давление постоянно держалось на одних и тех же цифрах. Они ждали около часа – все было стабильно. Нина стала открывать глаза.

– Болит, миленькая?

Она отрицательно покачала головой. Ответить ничего не могла – мешала трубка в дыхательном горле.

– Трубка мешает?

Нина утвердительно шевельнула веками.

– Ну вот, Лариса Борисовна, в сознании. Убираем трубку?

– Убираем. Сейчас аппарат не нужен. О, Господи! – протяжно вздохнула Лариса Борисовна.

– Что так?

– Привычка… Или кислородная недостаточность.

– У кого?

– У меня.

Все присутствующие вежливо рассмеялись. Шеф шутить изволит.

Удалили трубку. Голос у Нины сел. Она хриплым шепотом сказала:

– Мешает…

Никто не успел шевельнуться, как она протянула руку и выдернула зонд изо рта.

– Что ж ты наделала?

Нина лежала с закрытыми глазами и не реагировала.

– Не страшно, Лариса Борисовна. По нему ничего не шло. Понадобится – вставим.

– Конечно, не страшно. Неожиданно.

Нина открыла глаза, посмотрела на Ларису Борисовну.

– Толя где? Сами-то записались?

– Лежи, Ниночка. Лежи спокойно. Потом.

Лариса вошла в свой кабинет и стала лихорадочно переодеваться. Надела платье, остановилась у стола, махнула рукой и снова натянула белый халат.

Зазвонил телефон.

«Теперь Валерий», – решила Лариса.

– Слушаю.

– Нарциссовна…

– Борисовна, – спокойно и обреченно ответила Лариса.

– Брось, не расстраивайся…

– Что еще нового?

– Я записался. Тебе что-нибудь устроим. Господь Бог должен учесть все.

– Хорошо. Вся надежда на него. Пока он меня наказал.

В трубке послышался жизнерадостный смех:

– Не скучай. Не жалей, что кончился этот праздник. Другие будут.

– Спасибо. Буду ждать. – Теперь и Лариса рассмеялась.

– Ну и молодец. Не горюй и улыбайся. Не обижай, хозяйка.

– Я не обижаю и не обижаюсь. Наши обиды порождены только нашим нутром, порождены нами самими. На кого ж обижаться?

– Ладно тебе. Что кончено, то кончено, а ты развела философию. Так часам к семи придешь? Уговор в силе?

– Наверное. Буду стараться.

– Пойду с остальными договорюсь. Я из автомата.

– А к семи кончится?

– С ума сошла! Они уже по три человека берут. Лариса осталась совсем одна. Одна в своем рабочем кабинете. Никто ей не мешал, она стояла и думала. Думать она могла о чем хотела, никто не вторгался в ее размышления, никто не перебивал, никто не звал на переклички или поесть, никто не приглашал к разговору.

И ЕЩЕ РАЗ АВТОР

Ну вот, дело идет к концу: очередь идет к концу, книга идет к концу.

Я увел себя из книги, я описывал женщину с ее заботами, с ее проблемами, но как-то не заметил – то ли в книге, то ли в жизни не заметил, сначала не замечал, – что проблемы и заботы у женщин и мужчин стали вроде бы общими, вернее, не общими, общими они были всегда, – стали одинаковыми. Двадцатый век подарил нам женскую эмансипацию, объединил, нивелировал заботы, сделал одинаковым труд и на работе и дома… Дома, должно быть, есть еще какая-то разница. Но дома они, женщины, теперь бывают меньше. Они не дома, они в деле, в миру, на миру. Никогда прежде женщина не занималась транспортом, конями, разве что ездила, скакала на них, да в стихах «на скаку» останавливала.

У женщины и мужчины появились одинаковая одежда, одинаковая работа, одинаковая Ответственность.

Немудрено, что я немного запутался, а может, изрядно, и как-то сначала незаметно для меня появились у Ларисы Борисовны мои заботы, мои недостатки, мое легкомыслие, мужская безответственность: от любви или, пожалуй, от отсутствия любви легко относятся и к тому и к другому.

Нет. Все же это не мое, наверное… Но все равно в любом слове, в любом повороте души и событий, в любой коллизии я, вероятно, как теперь понимаю, копал в своих подвалах, думал о себе, сравнивал с собой.

Впрочем, так ли это? Во всем сомневаюсь. Так и надо, ведь не мне судить. Я написал – и хотел я или не хотел, осознанно или в бездумье что-то поднял в себе, вытащил для себя на поверхность. И пусть в процессе работы, в процессе обсуждений книги с друзьями, коллегами я что-то изменю, исправлю, выкину, допишу, я все равно и для себя дело сделал, себе я пользу нанес… Друзья мне скажут: «Пользу нанести нельзя, нанести можно удар, вред…» Ну что ж, покорно исправлю и задумаюсь о пользе и вреде для себя и для других, и как они сочетаются, взаимодействуют, или, на сегодняшнем квазинаучном жаргоне, коррелируются.

Я все равно писал так, думал так, искал так – не случайно же у меня в голове возникло: «пользу нанес».

Конечно, я копался в себе, думая о Ларисе Борисовне. Да и куда уйти от себя? Тем более она у меня зачем-то, почему-то шеф-хирург и, разумеется, пропустив болезнь, запустив чью-то болезнь, какие бы объективные причины на то ни были подсказаны доброжелательным окружением, должна по-мужски брать Ответственность на себя.

По-мужски?

Может, наоборот, по-женски?

У кого больше Ответственности, причин для Ответственности?

Ответственность на работе и дома. Какая важней? Из каких Ответственностей больше строится жизнь? Из чего строится общество? Личное, общественное. Принято считать, что мужчина сильнее и Ответственности на нем должно быть больше. Может быть, может быть…

Как, наверное, хочется снять с себя моей Ларисе Борисовне хоть часть Ответственности!

Как хотелось бы ей, по-моему, быть безответственней… Молодой и безответственной. Проходит жизнь, молодость, уменьшаются силы, а Ответственность растет.

Домой она поехала около половины четвертого. Время для магазинов хорошее: с работы еще не пошли, домохозяйки уже ушли. Впрочем, выходной день; но и в субботу в это время в магазинах посвободнее. В шесть часов уже была дома. По дороге, проезжая мимо мотеля, завернула и туда. Очередь на мойку была небольшая, сравнительно скоро она управилась и с этим незапланированным делом. Мыть машину самой ей не хотелось: руки можно так испачкать, что и на следующий день оперировать будет неудобно, стыдно.

Дома ее ждала удача: мама уже сготовила обед.

Николая не было. Это хорошо.

Не было и Стаса. Очень хорошо.

Лариса залезла в ванну. В теплой воде приятно и комфортно, мысли катились медленнее, медленнее. В какой-то момент Лариса спохватилась, взяла себя в руки, встала под душ, открыла сначала теплую, потом постепенно стала прибавлять холодную воду. Пришла в себя. Потом опять стала добавлять горячую, чтоб накопить в себе тепло, не выскакивать в мир, растратив его.

Она решила, что сегодня выпить надо обязательно, а потому ехать лучше обычным транспортом, без машины.

Быстро, очень быстро Лариса выкатилась из дома, обойдясь без полемики с мамой, так и не повидав Колю и, слава Богу, Станислава Романовича.