Юлий Крелин - Очередь

– Налей еще.

«Ничего не меняется. Все одинаковы. А куда денешься? Медицина, конечно, прибежище индивидуальных выявлений и решений. Недуг-то – болезнь у отдельной личности. Одной. Болезнь не у коллектива. Медицина – защита личности. Я профессионально личность больше понимаю, чем он. При прочих равных. Я хочу чего-то своего. Отдельно. А он старомоден и действует по стандартам старомодности. Думает, что раз срыв у меня уже был, то теперь нет проблем… Горячится…»

– Отпусти!

– У нас еще больше часа.

– Я бы поела чего-нибудь.

– Сейчас.

«Соблюдает декорум интеллигентного человека. Уважает. Это в нем и хорошо. Сметлив, быстр в меру. А Стас…»

– Что тебе дать?

«И голос даже перехватило у него. Да и что может быть хорошего от такой парилки? Даже не спросил, как мне эта баня. Первый же раз. Не хочет отвлекаться. Нервничает: ситуация не укладывается в его стандарт. Ему ж все ясно. Все было, сейчас продолжение. Ан нет. Вот и нервничает. А я не хочу. Очень уверенный…»

– Намажь хлебца икоркой.

«Банку еще открыть надо. А ловок. Халат распахнулся. Какие мышцы на груди. Вена на шее вздулась. Это застой. Повышенное венозное давление. Как мужчина он великолепный экземпляр. Крепок. Он, конечно, не лучший, но нужны ли лучшие?»

– Спасибо. Сейчас я почувствовала, что проголодалась. Чуть-чуть плесни джина и боржомчика. Спасибо.

– Лариса, что ты отворачиваешься? Как поется: али я тебе не люб?

– Этот вопрос и стоит перед тобой?

«Он прав. А чего тогда приехала? Но я думала… Думала. Есть правила игры: раз начала играть – соблюдать надо. У виска целует. Шаблон. И „дед“, наверное, также бы у виска поцеловал. И эта музыка… Слышу ритмы миллионов. А по возрасту он где-то на рубеже этой музыки и той…»

– Отстань, Валера. По-моему, у тебя нет ни прав, ни оснований для такой кипучей активности.

– Прав – не знаю. Основания есть.

Лариса резко встала и выключила магнитофон.

– Надоело! Надоела эта музыка. Надоел твой поп-арт. Надоел твой Хемингуэй у тебя на стене. Пора его уже снимать, освободить место для другого стандарта. Стандарты приходят и уходят. Идешь по улице, и сотни людей идут и орут этими ублюдками цивилизации, – она ткнула магнитофон, – и гоняют эти круги, качают всех, кто поближе. Из тысячи окон одна и та же музыка несется, с одной и той же громкостью – насколько позволяет мощь аппаратов и количество денег. Это их, это ваше дело, ваше право, но меня, понимаешь, меня оставь в покое. Своего хочу! Хоть немного, хоть что-то по-своему.

– Ты, по-моему, уже слишком разгорячилась. От питья или от усталости? Я понимаю: мы устали, но ты-то чего возникаешь? Не нравится тебе этот стандарт – значит, хочешь другой. Не хочешь, скажем, битлов, «Бонн М», стало быть, хочешь Бетховена, Моцарта. И вам имя – легион. Почему же ваш легион лучше того?!

– Он мой. По душе мне. Люб мне, понимаешь?

– Там идет когорта. Здесь идет когорта. В чем разница? Чего шумишь?

– С этой музыкой я иду со всеми в одном ритме, в одном балдеже. А в своей когорте я могу сидеть и думать про свое. Отдельно. Понял? Не хочу со всеми!

– Заковала себя в одни рамки и противишься иным. Что за ограниченность? Хемингуэй не понравился!

– Да он ни при чем. Музыка тоже. Портреты те же, поцелуи те же. Сначала рука, кисть, потом ладонь, потом щека, потом висок, рука на плечо. Чуть что не так – трусость. И чтоб посметь – выпить надо.

– А у тебя? Сначала разрезать – потом зашить. Одно и то же.

Видно, Валерий обиделся на обвинение в трусости без вина, видно, понял его как приглашение и отреагировал точно и однозначно: обе руки сначала положил на плечи, затем взял в руки лицо, потом повернул к себе и стал целовать в глаза, в губы…

«Господи! Надоумила! Стас всегда был неожиданным. То говорил, то молчал, то целовал… И никогда этого спорта… в людях… в поцелуях…»

– Ну перестань, Валерий, перестань. Сообрази же… Ты же умен…

– Да почему же? А в тот раз?

Валерий опять крепко ее обнял и стал целовать. Она упиралась ладонями в грудь, напрягалась, пыталась голову опустить пониже. Руки скоро обмякли, и она лишь голову подогнула пониже.

– Да отстаньте же!

Валерий откинулся на тахте. Дышал тяжело. Покраснел. Вены на шее сильно вздулись.

Лариса отвернулась от него, села на край тахты.

«Вечная борьба! А вены вздулись. Правое сердце плохо работает. Сил уже никаких нет. Черт с ним. Больше не могу. Ладно… Чего же он молчит? Молчит. Ждет. Что ждать-то? Никого нет. А Дима бы что делал? Наверное, не так. А какую бы он музыку поставил? Другую. А может, и не ставил бы. Интересно. Да у него дом, семья. Не супермен. Может… Говорит что-то? Нет. Иль похрапывает? Нет. Молчит. Уснул, наверное. Мы устали. Парилка. Борьба. Не похрапывает…»

Лариса посидела, помолчала, успокоилась в конце концов повернулась… Валера был мертв.

Прошло время.

Лариса Борисовна положила ручку, взяла колпачок, лежавший справа, навинтила, положила ручку прямо перед собой, заложила руки за голову, потянулась, выгнулась, как кошка, – только вперед, закинув голову и плечи. Потянулась без звука, тихо…

И тут раздался телефонный звонок.

– Лариса, здравствуй.

– Здравствуй, Димочка.

– Можешь говорить?

– Как всегда.

– А можешь ли приехать?

– Могу. Говори куда.

– Так и надо говорить по телефону. Быстро, коротко, точно. Да – да, нет – нет, а остальное от лукавого.

Лариса энергично стала собирать свои бумажки, справки, папки – появилась цель…

Снова звонок.

И впрямь если жизнь идет нормально, то с годами ты звонишь меньше, а звонков в доме раздается больше.

– Я слушаю.

– Лариса Борисовна, есть возможность подвинуть очередь на защиту. У нас тут некая пертурбация в институте. Хотите?

– Конечно, хочу. Что для этого надо?

– Срочно приезжайте. Сейчас. К нам в институт.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. И побыстрее.

Движения несколько замедлились. Надо было что-то решать. Лариса положила подбородок на ладонь, но правильная, нормальная жизнь не дала ей подумать, посчитать, выбрать…

Снова раздался звонок.

– Да.

– Лариса Борисовна, у больной после вашей резекции сильные боли.

– Что, несостоятельность?

– Да, может быть. Раздражение брюшины.

– Надо брать?

– По-моему, надо. Мы ее уже берем на стол.

– Надо приехать?

– Решайте сами. Но здесь родственники больной, они ждут вас. Мы ждать не можем. Берем.

– Берите. Я…

Если жизнь идет нормально, правильно, – телефон звонит часто…

Начало поговорки: «Завтра, завтра, не сегодня – так ленивцы говорят» (нем.)

Ленивые люди (нем.)