Юлий Крелин - Очередь

Дима. Почему «вы»?

Лариса. Черт его знает. Должно быть, естественная реакция на «любезнейшую». Читать-то у меня ничего нет.

Дима. Могу предложить Шекспира.

Лариса. Давай Шекспира. «Ричард III»? Читала когда-то. Совсем ничего не помню.

Дима. А я вот перечитал и подумал: зачем еще и сейчас люди пишут, когда Шекспир уже давно все написал?

Лариса. Все?!

Дима. Все! Я вот иногда пописываю понемногу себе в ящик, а тут перечитал «Ричарда» и подумал: зачем я пишу, зачем другие пишут?

Лариса позвонила в больницу. В реанимации сказали, что больная еще на аппарате, что дыхание пока не восстанавливается, а давление держится хорошо. Дренажи тоже функционируют нормально. Сказали, что отклонений от обычного течения подобных перитонитов нет.

– Дима, а может, расскажешь что-нибудь? Какой-нибудь эпизод из прошлого. Только не анекдот. Анекдоты мне осточертели.

– Как ты считаешь, можно ли по заказу вспомнить что-нибудь интересное?..

– Ты москвич?

– Москвич.

– Коренной?

– И даже родители в Москве родились.

– Что ты до войны делал?

– Учился в начальных классах среднего учебного заведения.

– Да не дури ты! Это ерничание мне уже давно поперек горла стоит. Ты лучше скажи, летом тебя в пионерские лагеря посылали?

– Нет. Меня родители на дачу вывозили.

– У вас своя была?

– Снимали.

– А где?

– В разных местах. Меняли дачи.

– А я в Валентиновке жила.

– И мы там жили один раз. После первого класса. Твое существование тогда еще не началось.

– Где же ты жил?

– Я и не помню совсем, ни названий, ни как дача выглядит. Помню, мы, малыши, водили компанию с великовозрастными шести-семиклассниками. Для них уже возникла проблема пола. Вечерами их сверстниц приглашали на танцы еще более великовозрастные. И вот наступал вечер, с разных сторон неслись патефонные мелодии. А пластинки у всех одинаковые были. Ты их, наверное, и не знаешь. Та-ра-рараррара-та-ра-та-рара…

– Знаю, конечно, «Рио-Рита».

– Точно. И еще: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

– Тоже знаю.

– Что ж, мы ведь с тобой в одном веке родились.

– Оригинальная мысль.

– И еще: «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая…» Наступал вечер, темнота заполнялась этими мелодиями. Мы окружали наших старшеньких где-нибудь под кустами на поляночке и слушали их разговоры. Сами права голоса не имели. Помню, как один семиклассник говорил что-то о женщинах, о шлюхах каких-то рассказывал. Говорил, бояться их надо, стороной обходить. От них все самое ужасное: драки, болезни, грабежи… Очень, очень опасно, говорил, с ними связываться, берегитесь их. Мы, малыши, конечно, соглашались. И вот я бегу домой. Улочка темная, узкая, фонарей нет. Страшно до ужаса: за каждым кустом шлюха чудится, того и гляди выскочит оттуда на меня.

Лариса молчала. Потом, через паузу, сказала:

– А не хотел рассказывать такую дивную историю. Клещами пришлось вытаскивать.

Дима сидел тихо – вспоминал, наверное… Тамара спала. Лариса продолжала улыбаться, смотрела в окно, в темноту. На сером фоне смутно виделась громада – то ли толпа, то ли кусты. Лариса знала, что не кусты, но в темноте, издали, можно было себе это представить. Хотелось думать, что кусты, что это Валентиновка. А сама она маленькая, и еще проблем нет никаких, она еще в третьем классе, и старшие ребята еще не приглашают ее на танцы, еще не поют про нее, чтоб сказали «девушки подружке вашей…». И кусты эти, которые она видит, уплотнились, стали еще чернее, и сидит она не в машине, а под кустами, и маленький Дима, а может, Стас, пробегает мимо, и она сейчас выскочит на него да покажет ему, почем фунт лиха… Прошел по кустам ветерок теплый, мягкий, кусты странные, необычные, и девушки сидят с ней под кустами, только постарше, тоже странные, необычные. Ласковая, приятная обстановка, ласковые, приятные девушки… Да это же Таити… Или Фиджи?.. И запах «Фиджи»… Она прилегла, под головой камень, и не твердый, и нежное дуновение ласкового ветерка скользит вокруг уха. Почему вокруг уха?..

Лариса открыла глаза. Голова на плече у Димы, он ее обнимает, чуть-чуть прикасаясь губами под ухом, у щеки…

– Хорошо на Таити, Дима.

– Что?

– Хорошо.

Лариса легко и нежно поцеловала его. Дима ответил более активно. Лариса напряглась, села прямо.

– Что это?

– Ничего. Все нормально.

– Ерунда какая-то.

– Ничего не ерунда. Все, по-моему, правильно.

– Пойду, пройдусь. Долго я спала?

– Час, наверное.

– Фу, глупость какая!

– Никакой. Просто ты меня тоже поцеловала.

– Я ж говорю, глупость.

– Могу объяснить, почему целуют люди нашей цивилизации. Они тем самым хотят показать…

– Ликбез не нужен.

Лариса была несколько удивлена собой.

«А собственно, что произошло? Ничего особенного. Поцеловала спросонья. Даже если и не спросонья – ничего страшного. Что ж это – измена Стасу? Неужели то, что случилось дома у Валерия – без души, неожиданно, со зла, бездумно, бесчувственно, – измена? А то, что Станислав вот уже сколько времени ежевечерне не со мной, а в каком-то ином, ирреальном алкогольном мире, – это не измена?

Сейчас измена большая, более явная, и чувства и мысли больше занимает. Думаю все время… Но если только думаю – это еще не любовь. Еще не любовь, а уже измена. Переступила!.. Переступила случайно – и покатилась. Черный день какой-то. Ну во всем. Настраиваю себя: измена – не измена… Качусь! И сразу профессиональный прокол. Любовь как жизнь: пока она есть – надо тратить, все равно кончится. Пошлятина какая-то. Кончится. Обязательно. Жизнь кончится обязательно. И все-таки в основе интеллигентности – сдержанность. Нет сдержанности – нет интеллигентности. А любовь – страшно… Черт ее знает, куда заведет. Наверное, потому люди и блудят чаще без чувств, что любви трусят, боятся. И мне страшно. Надо пойти позвонить…

А Стас все теоретизирует: и по поводу алкоголя, и по поводу любви, и по поводу нашего совместного жительства.

А Коля? Все ж дело в Коле. Коля – главное. Мы-то уже отмерли. Мы должны показать ему, как жить достойно. Показали… Показали!..»

– Доктор, простите, можно мне вам вопрос задать?

– Пожалуйста.

«Мало того что в очереди, так еще и ночью. Разве нельзя было днем?»

– Вы простите меня, но вот отец сказал мне, что кровь у него в моче. Что бы это могло быть? Опасно?

– Возможно, и опасно. Надо исследовать. Я-то не могу сейчас ничего сказать. Причин много.

– А рак может быть?

– И рак может быть. Исследовать, исследовать надо…

– А если рак, то не поздно уже?

– Нельзя этого сказать. Не знаю. Пойдите к урологу.

– Спасибо. Значит, сказать отцу, чтоб к врачу пошел?

– Конечно. К урологу, – отрубила Лариса.

– Спасибо. Запишу сейчас.

Лариса подумала, что интеллигентнее быть более сдержанной. В одной из машин она увидела яркий фонарь, стоявший на передней панели, и женщину, которая продолжала что-то вязать. «Неужели все дни она здесь вяжет?» Из другой машины раздался крик:

– Нарциссовна!

Лариса автоматически ответила:

– Борисовна.

– Какая разница?

– А вот такая! Я человек, а не символ в очереди, – раздраженно ответила Лариса.

– Да что с тобой? А как насчет юмора, символ?

– В меру. В меру, Валерий Семенович. Из другого окна высунулся Кирилл.

– А точно. Я тоже привык, что Нарциссовна. – И засмеялся.

Эта простодушная реакция остудила Ларису.

– У нас битлы, Лариса Борисовна. Хотите послушать?

– Нет, Кирилл, спасибо.

– Кирюша, Лариса Борисовна этого не любит, ей классику подавай. У тебя Перголези нет?

– Чего, чего?

– Это, Кирюша, я и сам не знаю чего. Что-то из детства помнится. Позабыл уже. Мы предпочитаем динамизм, ритм, здоровье, веселье. Правда, Кирилл?

– Ага. В школе у нас битлы были. Чего только не было! Ох, мы любили их. Сейчас времени нет.

– Кирилл, ты шофер, профессионал. Если не удастся записаться, можешь купить старую, сам будешь следить за нею, чинить. Ты же не мы.

– Это точно. Но новая лучше. Новую хочу. Подошел Дмитрий Матвеевич.

– В моей сотне все в порядке.

– Пока порядок. А что дальше будет, Дмитрий Матвеевич? А если драка?

– Может, конечно, Валерий Семенович. А что ваши люди?

– Молчат. Говорят, на Шипке все спокойно. А вы драться-то умеете?

– В детстве дрался, но немного. Сегодняшняя моя нравственность не позволяет мне драться. – Дмитрий Матвеевич засмеялся. – Однако я полагаю, при возникшем инциденте задача наша будет выпихивать, но не бить.

– Да! В драке только и думать – бить или пихать.

– Верно, но настоящее суперменство в том, чтобы в драке и ожесточении не бить, а победить.

– Попробуйте. Мы будем поглядеть со стороны. Услышав это «будем поглядеть», Лариса уже совершенно непонятно почему разозлилась и, не сказав ни слова, пошла прочь.

Впрочем, не прочь, а к телефону. Она шла между машин к райисполкому. Там, на улице, было светлее. Под дальним фонарем она увидела медленно шагавшего Стаса. В первый момент ей стало тепло на душе, и она кинулась было догнать его, чтобы предложить подвезти, но в этот момент ее повелитель споткнулся и, чтобы удержаться, схватился за столб. Вновь злость всколыхнула в ней все сегодняшние события, рассуждения. Лариса резко повернулась и направилась к автомату.