Олег Лементов - Бытие. Философский роман

– Это так, жрец, – согласился фараон, судя по интонации, не разделявший оптимизм своего советника. – Но где найти такой повод?

– А разве воля высших сил – недостаточная причина?

– Дорогой Парамесу, – вздохнул Аамеса, – о ней, кроме нас, никто не знает, и убедить людей в правдивости наших слов будет очень сложно.

– А мы и не будем убеждать. Воля богов священна, и не исполнивших ее ожидает кара. Это незыблемая истина и каждый из живущих знает об этом. Это закон.

– То есть ты предлагаешь во всеуслышание объявить волю богов и надеяться, что они подвергнут Египет казни за неверие?

– Почти. Только мы не будем надеяться на высшие силы.

Парамесу сделал небольшую паузу, давая собеседникам осмыслить сказанное, а затем продолжил:

– Великие мужи, мне ли учить вас управлять помыслами толпы? Вы знаете не хуже меня, что именно слухи и пророчества, а не реальные события, держат людей в страхе. В нашей стране каждый день происходят сотни событий, которые мы могли бы представить как божью кару. Даже самый незначительный факт, будь то гибель урожая в какой-нибудь захудалой деревне или пожар в провинциальном городке на задворках государства, отныне станет не просто стечением обстоятельств. Это будет кара Атона. Кара фараону и всему Египту за то, что не подчинились его воле. Кара семитам за неверие в слова пророка.

– Что ж, Парамесу, должен признать, твои слова не лишены смысла, – согласился Харемхеб. – Даже придуманная катастрофа, если обрастет слухами с ужасными подробностями, может привести к нужному результату.

– Поверь, фараон, у нас хватит и фантазии, и людей, чтобы в скором времени народ Египта молил тебя изгнать иноверцев.

Внимательно слушая жреца и фараона, Аамеса чувствовал, как в его душе с каждой минутой крепнет надежда на успех.

– Думаю, необязательно требовать безвозвратного ухода, – заметил он. – Достаточно будет объявить, что они должны ненадолго совершить паломничество в пустыню и там ритуалами задобрить разгневанного бога.

– Правильно, – подхватил Парамесу, – идея с временным уходом намного упростит и ускорит дело.

– Что ж, – подытожил Харемхеб, – так и решим. Ты, Аамеса, вместе со старейшинами кланов придешь ко мне и объявишь волю пославшего тебя бога, а ты, Парамесу, к тому времени должен подготовить несколько убедительных доказательств его гнева. Думаю, что если все пойдет так, как задумано, мы сможем выполнить волю оракула, сохранив при этом власть над Египтом.

Наступило пробуждение, но остатки видений еще мелькали в голове, постепенно формируя целостную картину. Сквозь прикрытые веки явственно пробивался солнечный свет, но Аамеса не спешил открывать глаза. Он лежал недвижим, пытаясь понять, сном или явью были эти странные события, заполнившие сейчас целиком его сознание. С одной стороны, непонятные и необычные, они вряд ли могли быть порождены им самим. С другой стороны, признать все эти видения даром богов было безумно даже для него. Как бы там ни было, его мировосприятие изменилось кардинально. Сомнения, неуверенность в выбранном пути исчезли без следа, и в этом уж точно была его личная заслуга. Вместе со знаниями пришло нечто, что заставляло по-новому взглянуть как на свою жизнь, так и на жизнь людей вообще.

Цель. Та, ради которой он возвращался в Египет. Та, ради которой он рискнул не только своей жизнью, но и жизнью тысяч людей, вынудив их последовать за собой. Цель эта стала теперь понятна и почти осязаема. Он понимал, что ему нужно делать, а главное зачем это надо делать. Цель была великой и достойной божьего благословления. Ни его собственная жизнь, ни жизнь кого бы то ни было не имели значения и даже не являлись минимальной ценой за ее достижение. Цель. Он не сомневался в том, что ему никогда не придется узнать, достигнута ли она, но он, как и тысячи ушедших за ним, станут теми, кто положит начало новому божественному укладу жизни. Теми, кто докажут, что люди достойны своих создателей.

Наконец он был готов. Аамеса открыл глаза и сел на кровати. Циновка, висевшая в дверном проеме, не давала лучам жаркого солнца проникнуть в помещение, хотя это и не спасало от духоты. В горле и на губах была нестерпимая сухость. Аамеса машинально потянулся к столу, где обычно стоял кувшин с водой. В его протянутую руку кто-то заботливо вложил полную чашу. Жадно прильнув к ней, старик поднял голову.

Он теперь точно знал, кто он, но его местонахождение по-прежнему было непонятно. Перед ним как ни в чем не бывало стояла Хатхор. Не тот расплывчатый в огне образ, пославший его в Египет, а Хатхор – душа одного из модулей межзвездного ковчега. Хатхор, подвластная лишь пилоту с далеких миров, верховному Яхве. Хатхор, прекрасней которой не было, нет и никогда не будет в мире по имени Земля.

Он попытался встать, чтобы смиренно опуститься на колени перед богиней, но ноги плохо слушались. Подкосившись, они опустили его на покрытый пылью каменный пол.

– Встань, человек. Твое путешествие окончено.

Слова богини как будто влили новые силы в тело Аамесы. Поднявшись, он выпрямился во весь рост, будучи лишь немного ниже богини. Он знал ее, догадывался о ее целях, но все равно не решался поднять глаза, боясь оскорбить неосторожным взглядом.

– Перед тем как покинуть планету, верховный Яхве поручил мне передать потомку Адама знания. Я выполнила его волю, и теперь ты сам должен решить, как распорядиться ими.

– Кроме того, прими вот это, – помолчав, добавила она, указав на стол, где на темной, потрескавшейся от времени поверхности лежал небольшой плоский, необычайно гладкий, бирюзового цвета камень.

– Это дар верховных. В нем сохранены фундаментальные знания, которыми обладают ваши создатели. Правда, земляне смогут открыть их лишь тогда, когда постигнут суть хотя бы одного из проявлений вселенской силы. До тех пор ты, а затем и твои потомки должны хранить его. Но знай, пророк, что знания эти не только великое благо. В недостойных руках они могут уничтожить этот мир, а потому открывать их необходимо лишь тогда, когда не столько знаниями, сколько помыслами своими люди сравняются с богами.

– Благодарю тебя, богиня. Это великая честь. Я постараюсь быть достойным своего праотца и выполню волю нашего создателя.

– Да, на этом пути тебе понадобятся силы.

Голос богини стал уже не такой официальный. Аамеса тут же вспомнил их беседы в модуле межзвездного, путешествия в прошлое, ее запах. Он волновался, но действительность все же не позволяла ему поднять глаза. Она сама дотронулась ладонью до его лица и подняла его голову. Взгляд ее был грустен, но нежен. Глядя в ее прекрасные глаза, Аамеса надеялся, что богиня хоть немного разделяет его тоску, связанную со скорым расставанием.

– Я не могу даровать тебе бессмертие, – продолжила она. – Но на какое-то время продлить жизнь – это в моих силах. За то время, что ты находился под моим покровительством, я излечила тебя, так что у тебя будет время, чтобы попытаться исполнить волю верховного. Запомни, пророк, будущее людей – не в руках богов, а в их собственных руках. Вы сами должны доказать, что достойны жизни, достойны этого мира. Доказать, что вы не просто ошибка разведчиков. Что жизни верховных не были растрачены понапрасну. Прощай, Аамеса, и помни, частица чьей души таится в тебе. Попробуй стать достойным того, по чьему образу был создан твой прямой предок.

Полог циновки поднялся, и солнце наполнило келью жаром. Образ богини исчез, растворившись в лучах. Мальчик-послушник вскрикнул и, уронив медный таз с водой прямо у порога, убежал, что– то крича на ходу. Циновка расправилась, вернув в келью тень и постепенно впитывая разлитую на пороге влагу.

Аамеса оглянулся. В келье, кроме него, никого не было. Он взял со стола единственное доказательство того, что не сошел с ума. Камень был чуть больше ладони. Тонкая легкая пластина голубого цвета вряд ли могла привлечь чье бы то ни было внимание. Обладая пусть даже мизерной частью чужих знаний и воспоминаний, он ни на секунду не сомневался в искренности слов богини, но, будучи человеком, понимал, что никто, даже самые его близкие единомышленники, не поверят в ценность пластины.

Циновка вновь поднялась. На пороге, опираясь на посох и тяжело дыша, стоял Мери-Ра.

– Хвала Атону! Ты очнулся.

Схватив Аамесу за плечи, старик навалился на него всем телом. Было непонятно, рад ли он его видеть или просто уже не может держаться на ногах после того, как истратил все силы, чтобы прийти в келью. Аккуратно взяв под локти своего учителя, Аамеса посадил того на кровать, а сам присел на стул.

Дрожь в теле жреца не прекращалась, а по глубоким морщинам текли слезы. Аамеса знал Мери-Ра даже лучше, чем себя, а потому даже представить не мог, что могло бы привести старца в такое состояние. Понадобилось время, чтобы старик успокоился и смог говорить.

– Ты очнулся, очнулся! Я уж и не думал дожить до этого мгновения.