Иван Алексеев - Чечен

Гизи без брата стало очень грустно. Он очень ждал школьных каникул, когда они с мамой ездили к Вахе в гости. В Грозном он целый день ходил со старшим братом по улицам. Ваха показывал ему красивые дома, стадион, институт, в котором будет учиться. В городе Гизи узнал про мороженое и очень его полюбил. Ваха всегда покупал ему мороженое, и это было самое вкусное мороженое, которое Гизи ел в своей жизни.

В Грозном жило много русских. Мальчику казалось, что их даже больше, чем чеченцев. Ваха в этом не видел ничего необычного. Он к ним привык, русские были среди его друзей. Ваха рассказывал, что русские хорошие рабочие, инженеры, врачи и учителя, зато чеченцев больше среди милиционеров и во многих других уважаемых профессиях тоже.

Старший брат рассказывал Гизи очень много о том, что сам узнал в городе. Мир Гизи, ограниченный селом и аулом, с помощью брата очень расширился, стал интересней и загадочней. Гизи очень ждал поездок к брату и разговоров с ним, чтобы понять непонятное и ответить на разные вопросы, которые все чаще рождались в его голове. Старший брат стал для Гизи главным после всевышнего.

Когда Ваха поступил в институт, в Грозном на площади стало собираться много людей. Люди говорили, что русские обижают чеченцев, не дают жить по обычаям предков. Старики ходили кругом в военном танце, грозя палками неверным собакам. Чеченцам надоело жить мирно. Они захотели отомстить обидчикам.

Гизи спрашивал Ваху, почему надо презирать неверующих и говорить неверным, что они молятся неправильному богу, которого сами придумали? Ведь он помнил, что бабушка учила их веротерпимости, и что отец учил делать добро всем людям, кроме врагов. Гизи не понимал, почему русские так быстро стали врагами, и что брат будет делать со своими русскими друзьями.

Ваха хмурился на его слова. Он тоже помнил, чему их учили бабушка и отец. Но он добавил, что они еще учили их всегда быть со своим народом. Все люди разом не могут ошибаться. Надо слушать людей. А люди решили, что русские навязывают им свои обычаи. Русские продолжают командовать, хотя стали слабые. Русские пьют водку и выбрали себе главным начальником пьяницу. Новой русской власти не нужен чеченский народ. Ей нужны только деньги и чеченская земля. Пусть поэтому проваливает. Чеченцам лучше жить в своем государстве и по своим законам. К тому же главный русский пьяница сам это разрешил всем народам.

У многих чеченцев теперь было оружие. Ваха показал брату пистолет, который купил в институте. Гизи тоже хотел носить пистолет, и брат обещал достать ему, когда Гизи исполнится пятнадцать лет.

Это была последняя поездка Гизи с матерью к брату. Больше они к нему в Грозный не ездили. Люди там начали прогонять русских, драться с милицией и забирать оружие у солдат. Брат ушел из института. Мать не знала, где он был, и огорчалась, когда Гизи спрашивал».

– На сегодня все, – сказала Марина.

Она не надеялась, что у нее получится так гладко сочинять. Ее уши горели. Ей хотелось вскочить, прыгать, бегать, делать что-нибудь, – радость переполняла девушку. Она чувствовала невидимую помощь. Кто-то ей помогал. Одной ей было не найти нужных слов, – таких, что сами вставали в нужное место. Она точно плыла по волнам, подгоняемая попутным ветром. Теперь она знала: у нее получится то, что загадала.

А ребята не хотели расходиться и требовали от Марины продолжения.

– Ваха будет воевать?

– Что будет с Гизи?

– Они умрут или нет?

– Как погиб их отец?

– У Гизи будет девушка, которую он полюбит? – это спросила Нафиса. Остальные девчонки сидели смирно и молчали как мышки, одна Зухра смущенно кивала, поддерживая Марину.

– У Гизи не будет девушки. Он вырастет на войне. А война, Нафиса, это самое плохое время для любви. И это одна из причин того, что чеченскому народу теперь надоело воевать, и он хочет жить мирно.

– Все-таки давайте, ребята, расходиться. Хватит нам кормить комаров. Пусть каждый сам подумает, что может случиться с Гизи. Мне тоже надо подумать. Завтра суббота. К нам приедут мои друзья из академии. Будет шефский концерт. Поэтому завтра мы здесь собираться не будем. Продолжение про чечена будет послезавтра, в это же время после ужина.

Крылья, которые понесли Марину, незаметно доставили ее до кровати. Лежа, она еще недолго помечтала обо всем сразу и, в том числе, о завтрашнем дне, когда можно будет расслабиться, и легко заснула, как провалилась, без снов и мучительных сумеречных переживаний, – так, как засыпала уже несколько дней, точно забыв о своих несчастьях…

Субботний распорядок дня пошел кувырком после двенадцати часов. Хорошо, что хоть в бассейн удалось сходить до того, как ее начала искать приехавшая с артистами Виктория.

– Я тебя уже три раза спрашивала, – обрадовалась темнокожая и кудрявая мулатка, встретив Марину с мокрыми волосами, шлепающую по первому этажу с пакетом в руках. – Представляешь, твои абреки не пустили меня на этаж. Я им говорю, что только постучу в твой номер, хотя бы и при них, а они говорят, что нечего стучать, раз тебя нет. Откуда я знаю, есть ты или нет?

– Ты мне скажи: тот, кто помоложе, женатый? Ему лет двадцать пять, наверное? Как ты не знаешь? Это первое, что должна узнавать добропорядочная девушка! Мне показалось, он интересный парень. Что скажешь?.. Заросший? А по мне это, наоборот, хорошо. Мне нравятся такие мужики. Настоящие самцы. И улыбка у него приятная, согласись. Ну, хоть как зовут, скажи. Имя-то знаешь?

Виктория сама звала себя «негрой» и с детства не обижалась на дразнилки, отчего подшучивать над ней было не интересно. Ее мама наполовину была татаркой, поэтому Виктория понимала и могла общаться на татарском. Еще она учила английский и арабский, но говорила и думала по-русски, и по-русски же была отчаянной и ленивой. Она хорошо пела. Даже очень хорошо. Была звездой местного «Клуба веселых и находчивых». Марина знала ее с первого курса, потому что вечно энергичную и хватающуюся за все дела Викторию трудно было не знать. Ее папа когда-то учился вместе с ее мамой. После института мама осталась с Викой в Астрахани, а папа вернулся в Ливию. Хотя там у него была семья, он почти каждый год приезжал к своим астраханским женщинам в гости и привозил им кучу подарков: дорогую европейскую одежду, белье, сладкие апельсины и целую коробку оливкового масла.

– Ладно, Марина. У нас к тебе дело на сто рублей. Наташа заболела, не приехала. Арабский номер срывается. Надо помочь. Придется тебе станцевать с Валентиной. Весь реквизит есть, тот же, в котором ты всегда выступала.

– Нет. Виктория, нет! – рассмеялась Марина. – Я больше года не танцевала. Хочешь моего позора?

– Сама виновата, что не танцевала. Нечего было своего придурка слушать. Жениться не хочет, а распоряжаться тобой готов… Знаю, что вы с ним поругались. Я тебе хочу сказать: плюнь. Лучше сейчас, чем потом. Этот его ординарец, Пашка, раза три ко мне подходил: где да где Марина, скажи, а то хуже будет. Нашел, кого пугать. Но ты имей в виду, сегодня нас человек двадцать приехало, так что завтра Пашке подскажут, где ты есть. Желающие найдутся.

– Почему? – не поняла Марина.

– Потому что даже среди праведников, если их двенадцать, найдется Иуда, а мы не праведники и нас больше двенадцати.

– Ладно, чего дураков бояться, не до этого теперь, решайся. Сейчас угол на балконе загородим покрывалами, будет вам с Валькой место для репетиции. Она тебя уже давно ждет.

– Нет, Виктория. Я тут создаю добропорядочный женский образ, добиваюсь уважения. Дети меня засмеют, нет!

– У тебя кого больше, пацанов?

– Конечно.

– Ну вот и славно. Твои джигиты тебя еще больше зауважают. Представляешь, их воспитательница умеет еще и танец живота танцевать? И не держи их за дебилов. У вас красивый номер. А красота пошлой не бывает. Дети в этом лучше нас разбираются.

Все-таки Марина сразу не согласилась. Зато, когда дети после обеда угомонились, шум и голоса на веранде заставили девушку передумать. Слишком камерная обстановка окружала ее последнее время. Хотелось уже повеселиться, развлечься, побаловаться. И даже назло Руслану хорошо было бы станцевать. Ведь это из-за него она перестала выступать на сцене. Решила не спорить с тем, что некрасиво дергать голым животом, вызывая здоровую мужскую реакцию.

Вот уж извините. Она лучше него знает, что ей красиво. И чем ей дергать. Чем захочет, тем и будет дергать. Не ему это решать!

– А ты хорошо выглядишь, посвежела, – похвалила Виктория влезшую в арабскую кисею Марина. – Не то, что я.

– Не лицемерь. Толстею потихоньку. Юбка вот жмет. Пора на диету садиться.

– На что же мне тогда сесть? – загоготала мулатка. – Если ты толстая, то я какая?

Виктория за последний год обабилась. То ли смешанная кровь была виновата, то ли арабо-африканские гены, то ли ежедневные посиделки до полуночи и за полночь, – ее перло, как на дрожжах. Глаза бы не смотрели на ее толстые бедра и зад, – как у доброй хозяйки многочисленного семейства, проводящей все свой время на кухне. Впрочем, Виктория не унывала, посмеиваясь, что количество охотников до ее тела не уменьшается, а увеличивается вместе с его весом.