На земле московской - Вера Алексеевна Щербакова

— Дай я тебя поцелую в темечко, — чмокнула Катю в волосы, присела рядом. — Ни капельки ты не изменилась, как я посмотрю, Катенька, еще пригоже стала! С Андрейкой-то хорошо живете? Он вроде парень покладистый.

— Хорошо, бабушка. Не ошиблась я в нем.

— Счастливая ты, девонька. И дочка твоя — клад золотой. Спит сейчас на веранде, Славин диван облюбовала.

— Ох, и соскучилась я о тебе, старушка моя милая, — проговорила Катя, обнимая бабушку за плечи.

— Так вот они где скрываются, — донесся до них чей-то молодой голос, и между ветками яблонь появилась Нина Полякова, подруга Кати, в сопровождении Виктора Лунина.

— Я не одна, — сказала Нина, указывая на спутника. — Приехала из Москвы, кричу, кричу, в доме ни души, один спящий младенец.

— Надеюсь, ты догадалась, какое отношение имеет ко мне этот младенец?

Нина снова засмеялась.

— Догадалась. Дочурка твоя. А ну покажись, покажись, как ты выглядишь в мамах…

Аграфена Егоровна только руками развела: хоть бы поцеловались после разлуки, три года почитай не виделись. Вот всегда они так, — со стороны будто не подруги.

Катя встала, в свою очередь оглядывая Нину. «Корпусная», по выражению бабушки, в цветастом платье, она показалась ей пополневшей.

— Цветем и прибавляем в весе? — любуясь подругой, не удержалась Екатерина, давно зная ее уязвимое место: Нинка, как огня, боялась пополнеть.

— Да, и цветем, а почему бы нет?

Нина щурила глаза, вертелась в каком-то странном оживлении, позабыв поздороваться с Аграфеной Егоровной.

«Ба, ба, да она никак с Виктором кокетничает, потому и притащила его за собой…»

— Даня жив-здоров, надеюсь? — желая привести в чувство свою взбалмошную подружку, пренебрегая присутствием Виктора, спросила Катя о Даниле Седове, которого заводская молва давно нарекла женихом Нины.

— Жив-здоров, хотя и сохнет по мне. И представь, это не мешает ему продвигаться по служебной лестнице: теперь он уже не просто мастером, а старшим работает! — с нотками хвастовства в голосе ответила Нина не столько для Кати, сколько для Лунина.

— А ну-ка посторонись, — попросила бабушка, выходя из-за столика. Она миновала было Нину, потом вернулась, расцеловала ее в обе щеки, ворчливо приговаривая:

— И за что я тебя люблю, сорока-трещотка, один бог знает!

Заговорили об общих знакомых, — вернее, Катя выспрашивала, а Нина рассказывала, то и дело поправляя на коленях фалды расклешенной юбки. Виктор пристроился на траве — весь внимание: улыбается, кивая головой.

— Представляешь, Катя, наша Елизавета Вагонова в техникум поступать надумала. В ее-то годы!

— А на работе как у нее? — спросила Катя.

— В передовых числится, где не возьмет умением, там глоткой вытянет! — единым махом отрапортовала Нина и сама первая рассмеялась.

Виктор посмотрел на Нину с нескрываемым обожанием: ему бы так уметь одной колючей фразочкой «прикончить» человека! Но… кажется, он тут становится лишним. И молодой человек встал.

Воспитание было коньком Виктора. Свои взгляды на этот счет он обстоятельно изложил однажды в школьном сочинении на вольную тему, где доказывал, что ребенок, почему-либо не получивший с детства правильного воспитания, став юношей, вполне может исправить досадный пробел собственными силами. Вот он, например!

Соседки не уставали твердить Валентине Степановне, какой у нее степенный, с хорошими манерами сын, а уж пройдет — будто на машинке прострочит: любо-дорого посмотреть!

Он и сейчас перед девушками постарался пройти этой самой отрепетированной перед зеркалом походкой!

— Ты не находишь, что он на Есенина похож? — спросила Нина у Кати, провожая Виктора взглядом.

— Нет, не нахожу, — с иронией отозвалась Катя. Нина оставалась Ниной с ее очередным приступом восторга перед вдруг «открытой» мужской красотой. В цехе у нее чуть ли не все парни недели по две побывали в красавчиках, потом Нина в них разочаровывалась. Такая же участь, наверно, ожидала и Виктора Лунина. Нина упряма — ее трудно убедить, что не внешняя красота в человеке главное.

— Да-а-а, тебе хорошо, у тебя Андрей и видом взял, и человек что надо! — по-детски выпячивая губы и растягивая слова, возражала она подруге.

— Ну ладно, пошли чаи распивать, — добродушно посмеиваясь, заключила Катя. — Я теперь снова займусь тобой!

Аграфена Егоровна видела с крыльца: идут две подружки, держатся за руки, одна повыше — Катя, другая пониже. Три года жизни почитай они провели в общежитии, как сестры родные, хотя случалось, ссорились иногда, дулись друг на друга.

— Ну, насудачились? — спросила бабушка. — Пора и горлышко чайком прополоскать. А кавалера где потеряли?

— Я тут, — отозвался Виктор. Чуть заискивающе улыбаясь, с книгой в руках, он поднимался с травы, точно с коврика. Светлая шевелюра его, зачесанная назад волосок к волоску, была в идеальном порядке, костюм не смят, и ни одна травинка не висела на его брюках.

Нина с удовольствием оглядела кавалера.

— Поджидал меня, мой верный паж? Бабушка, приглашайте и Витю с нами чай пить!

Слава успел к столу: голова мокрая от купания, синяя рубашка прилипла к спине. Ватага таких же возбужденных, с прилизанными волосами мальчишек прошла мимо палисадника, бесцеремонно заглядывая в раскрытые окна. Аграфена Егоровна знала всех ребят наперечет. Она попеняла внуку:

— Позвал бы товарищей в дом, им, наверно, на Катю посмотреть хочется. Познакомил бы…

Слава насмешливо фыркнул, до того нелепым показалось ему предложение бабки.

Аграфена Егоровна с краями вровень палила вместительную чашку внука, прозванную им «артезианским колодцем». Слава мимолетно, так, чтобы никто из присутствующих не заметил этого, приложился щекой к бабушкиной руке. С бабушкой они жили настолько душа в душу, что даже среди его товарищей она имела незыблемый авторитет. Бабка умна, а главное, справедлива, зря не потеснит мальчишеской свободы!

— С сестрой бы посидел, неужели не набегался, — выговаривала внуку Аграфена Егоровна, расценивая его ласку как заискиванье.

— А он со мной завтра в Москву поедет. Не возражаешь? — вмешалась Катя. — У нашего цеха, Нина вон говорит, массовка, целый теплоход закуплен. Вот там я сразу со всеми шарикоподшипниковцами повидаюсь!

— Ну что ж, и поеду. Этот променаж меня вполне устраивает, — басовито отозвался Слава. — Виктор тоже будет?

— Непременно. Я приглашен Ниночкой, — торжественно прозвучал ответ.

— И с богом, и поезжайте. Только Наденька пусть дома остается, нечего зря ребенка по массовкам таскать!

Была суббота двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года.

Слава Ермолов хорошо запомнил тот день и даже час, когда внезапно оборвалось его детство. Было ему тогда без трех месяцев одиннадцать лет. Ровно через три месяца, в день его рождения, отец дал слово подарить ему лодку, и он, Славка, стал бы самым счастливым мальчиком в городке!

В классе на окнах