Владимир Курносенко - К вечеру дождь

«…и те же мои ребята на поле возле маленького Курганского базара, где на колышках были привязаны козы, где пылила дорога и трава-конотопка курчавилась прохладная меж камнями-штангами. Что же, хуже мы стали с тех пор, старше, тяжелее? И будто под ве́ками в глазах песок, будто давным-давно не высыпаешься или не можешь проснуться и все нет, нет и нет его, того места в пути, где ты остановишься и почувствуешь, что же все было и зачем. И где вы теперь все, ребята? Где вы, Шурка, Владик? Сережка? Где?

Да, я бегу. Свежескошенное поле пахнет сеном.

И солнце садится…»

Ну вот, и последняя игра в сезоне на нашем поле.

Последняя; еще две после нее на выезде, куда, быть может, поеду и я. А потом все, финиш.

Пока шла первая разминочная половина тайма, я слушал, как беседуют возле нашей лавочки начальник команды (недавно Семеныча из второго тренера повысили до начальника команды) и спортивный журналист, член областной федерации футбола некто Виктор Иванович.

— Мышцы у них забиты, вот что, — говорил с горечью Семеныч. — Забиты мышцы, и все дела!

— Не-ет, не в том дело! — возражал Виктор Иванович. — Они хотеть должны! Он молодой, потерял мяч, он три раза должен его оббежать, а он…

— Где ему оббегать? — махал рукою Семеныч. — У него в двадцать лет уже геморрой из задницы лезет.

Виктор Иванович усмехается, а Семеныч рассказывает ему, как знакомому его тренеру, какому-то Матвею, пришлось в связи с новым решением федерации убрать из своей команды семь первоклассных игроков. По этому решению игроков, которым больше двадцати шести лет, может играть в команде только четверо. «Ну ты скажи двух-трех! — возмущался Семеныч, — но семерых! У него в двадцать шесть лет только время подходит поросят об лоб бить, а его в старики!..»

— Да, сглупила, сглупила федерация, — соглашается и Виктор Иванович, ее член.

Ребята сидят на скамье, слушают, посмеиваются неопределенно. Они молодые, им некоторым и двадцати нет, не то что двадцать шесть. Их не касается пока. Сам разговор-то им кажется малость несерьезным.

Ладно, федерация так федерация, пусть и она побудет виноватой. Все равно, думаю я, лет через десять-пятнадцать все распределится по своей логике. Каждый получит, что заработал. Промаха не будет. Ни разу.

Когда Маштаков поставил мяч на штрафной, мальчишки с восточной трибуны закричали: «Маштак! Дай Шупеня стукнет!»

И Маштаков будто услышал, Витя, поставил мяч, попрыгал для отвода глаз, а ударил и в самом деле Шупеня, сильно и хорошо, но вратарь взял.

Последняя на нашем поле игра. Со «Звездой», Иркутск.

В конце тайма сбили Сомова и позиция для штрафного была, как в Тюмени, когда Маштаков забил сквозь стенку. Забьет, сказал опять с лавочки дураковатый наш вратарь, а Маштаков улыбнулся, будто тоже услышал, поежился, волнуясь, разбежался и ударил. Низко и несильно. И вратарь снова поймал.

И Витя Маштаков расстроился, даже за голову взялся, хотя это и не его стиль.

Коля Фокин вышел за Сомова.

Я поливаю Вале Сомову ушибленную, незащищенную щитком голень, лицо его в поту, и каждая капля его с ягоду винограда «Изабелла». Только ягоды не дымчато-синие, а прозрачные и горячие.

Саша Литвиненко, вратарь, переживая, все кричал нашим защитникам: «Слева, внимательно! Справа, внимательно!» Предупреждал, что открываются нападающие противника. Пацаны с трибуны передразнивали его: «Слева, внимательно! Справа, внимательно!» И смеялись. Но Саша все равно кричал.

А мяч, я узнал, весит четыреста пятьдесят граммов.

Когда я начал эти заметки, мне хотелось придумать в заключение победу — вот, мол, бывает, бывает и победа. Но сегодня вышла ничья. Не победа, а ничья. Не победа, но и не поражение. Не унижение, не обида и не позор. Это первая ничья на нашем поле — 0:0. Пусть ею и закончится нынешний аутсайдейрский наш сезон. Все команды, говорил как-то в раздевалке Семеныч, переживают такие моменты. Возьми, говорил он, любые две-три последних в турнирной таблице из любой подгруппы, у всех разброд и паника в рядах. И все зависит от того, кто как из этого разброда выйдет.

…Сегодня, я знаю, я пойду домой и на углу улиц Мичурина и Фрунзе мне встретится, как было уже не раз, Юра Нутиков. В последние пятнадцать минут его почти всегда заменяют, и потому он успевает принять душ и уйти раньше, чем остальные. Он будет идти, и лицо его будет таким, каким я представляю себе лицо русского юноши, выехавшего за рязанские ворота за Евпатием Коловратом. Юра смотрит ему в спину, оглядывается на мать, сглатывает набежавшую слюну, и в глазах его печаль. И еще что-то, чего я не могу назвать, не могу отыскать имени — то, что только и бывает в восемнадцать лет, когда ты еще не научился сдаваться.

Есть футбольный анекдот: приезжает судья, а в гостиницу к нему — тренер. Не договоримся ли, мол? Ну почему не договоримся. Хоп. Тренер уходит. Немного погодя — другой, из команды противников. Не договоримся? Ну отчего ж? — судья снова. И все. Оревуар. Играют. Одна команда выигрывает, понятно. Тренер проигравших к судье — как же, мол, мы же договорились! А тот, судья, в номере чемодан уже укладывает. «Как проиграли?» — недоумевает. «Проиграли!» — говорит тренер. «Ты погоди, а твои в каких майках были?» — «В красных!» — «Е-мое, а я думал в желтых!»

Староват анекдот, да вот народился…

А если в самом деле игру «закупают», то как? Как это делается? Ужасно интересно.

А делается так.

Получив от судьи телеграмму, председатель райспорткомитета, — в предлагаемом случае Лев Глебыч его зовут, — первым делом отправляется в аэропорт. Можно предположить, что поедет и другой кто, не он, но в аэропорт, в с т р е т и т ь, это уж как угодно, наипервое дело! Деньги на операцию берутся из командных, те, что на инвентарь, сборы и прочее. Судья, каков бы он ни был, от почетной встречи ему все равно приятно: в глубине души и горд и рад. И чем он честней, знает Лев Глебыч, тем он даже больше горд. Он благодарно усаживается в приоткрытую Львом Глебычем дверцу такси. Два солидных человека, чинно беседующие про жизнь, про политические новости, — а после, уже, скажем в гостиничном ресторане, Лев Глебыч просит у судьи его паспорт. Между делом как бы. И как бы там впоследствии ни произошло, а билет домой у судьи куплен, а, стало быть, и деньги командировочные за него сбереглись. В дальнейшем же два варианта: судья берет — и такие все известны в заинтересованных кругах, и судья не берет. Их тоже всех прекрасно знают.

Игра во второй лиге стоит, так уж установилось, двести рублей. Сто — судье в поле. По пятьдесят — флаговым. Однако напоминаем, в любом из вариантов полдела наш-то Лев Глебыч уже сработал сегодня.

А дальше? Способ?

Пожалуйста. Тоже не так сложно. Если тренер с Львом Глебычем заодно, судья дает ему знак: помоги мне! Тренер подзывает игрока. «Вася, — говорит он, — подергаешь у них семерку, лады?» А седьмой, — как разведка доложила, — парень у тех горячий, долго себя дергать он не даст. Чего и требовалось! Судья вытаскивает желтую карточку, а не то красную показывает. Вот и вдесятером уже команда. Ну и т. д. Подкаты в ноги судить можно, а можно в мяч. Штрафные, офсайты, пендали, угловые. Мало ли как. Можно, можно. Игра засуживается.

…На перерыв уходили 0:1.

Сычугин в раздевалке ходил туда-назад, отговаривал речь вроде по обязанности. Надоело уж ему, тренеру, по самые ноздри в такой футбол…

— Погоди-ка, — сказал Маштаков, отдыхавший посреди раздевалки на низкой скамеечке. — Судью, по-моему, закупили.

Ребята, кто поближе сидел, глянули только сбоку на него и промолчали. Проиграть — проиграть, куда ни шло, тем более на выезде, ну а вот эдак-то, с закупанием, совсем уж как-то хреново. Пакостно. Потому и перемолчали, не переглядывались даже.

Сычугин ходил, выцеживал что мог из себя, а слыхал он ту маштаковскую фразу или нет, покрыто мраком неизвестности. Если и слыхал или сам догадывался, что ему прикажете делать? Что, дескать, ребятки, игру закупили, а я, мол, попрошу не нервничать! Или что?

И только как выбегали из-под трибуны на поле, один момент был все-таки. «Ежли так, — обронил на бегу вратарь Паша Литвиненко. — Я ему в рыло сейчас дам!» Про судью-то. На что бежавший впереди него Маштаков возразил: «Ты погоди, Пашечка, ты тока не духарись!

Разберемся…»

И действительно, все почти сразу разъяснилось. Гера Чупов до черты не довел, свистнули — аут! Тот, семерка-полублатарек, что Шалыгина весь первый тайм за трусы хватал, теперь, когда вдесятером убегивались, к Санькову полез. Потом еще кое-что было, и еще, а после Саньков не выдержал и толкнул семерку руками в нашей штрафной. И Паша Литвиненко к этому гаду двинулся, поскольку с Шалыгиным он тоже все видел, да только он тогда не знал, — двинулся Паша, а Витя Маштаков его сзади попридержал. Деликатно, по-дружески. Погоди-погоди, мол. Стерпи! И слава богу, что так, потому как судья назначил за действия Санькова одиннадцатиметровый удар.